Призрачный - Ласки Кэтрин - Страница 8

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая

В своих странствиях Сарк утратила чувство времени. Она видела, что солнце движется по небу, но из-за взвешенного в воздухе пепла ей казалось, что вокруг царят вечные сумерки. Она не чувствовала ни голода, ни боли, но заставила себя съесть найденного мертвого сурка. Она понимала, что если хочет добраться до Топи живой, то силы ей еще понадобятся.

Сейчас, пожалуй, больше пищи волчице требовался редкий мох «кроличьи ушки». Рана в боку вновь открылась, а большой потери крови она не вынесет. Но вскоре Сарк набрела на вырванные с корнем березы, и у нее родилась идея. У себя в пещере она держала небольшой запас березовой коры, которую, хорошенько прожевав, прикладывала к ранам волков, полученным от лося или оленя во время охоты в бирргисе.

Сарк сделала привал, содрала с берез кору, разжевала ее до однородной массы и приложила к ране на боку. При этом она думала о Фаолане. Фаолан понравился ей с самой первой их встречи, когда был еще молодым годовалым волком. Его подвернутая лапа оставляла странные следы на земле, и предводители кланов решили, что это заболевший пенной пастью волк, которого нужно выследить и уничтожить, прежде чем он заразит своим безумием других. «Каким же замечательным волком Фаолан оказался! Надеюсь, он выжил. Такой волк появляется раз в тысячу лет».

От этих мыслей беспокойный глаз Сарк снова принялся бешено вращаться. Слова «раз в тысячу лет» отдавались в ее душе каким-то смутным эхом. Ведь когда-то давно волчица прошептала в один из кувшинов памяти странный вопрос: «Неужели Фаолан – дух вихря?»

Она вспомнила изящный, особенно красивый кувшин, к которому прижимала морду в тот раз. Он был покрыт зеленой глазурью, сделанной из собранного к югу от излучины большой реки ила. И снова в сознании молнией промелькнула мысль: «Я должна вернуться к своим кувшинам!»

Фаолан и его сестры пристали к берегу на рассвете и целый день прокладывали себе путь по разрушенной местности, с трудом передвигаясь на уставших ногах. Фаолана заставляла двигаться вперед мысль об Эдме и Кольце, но ближе к ночи сестры запротестовали. Всем требовался отдых, и Фаолан согласился сделать привал. Но сон к нему не шел. Он лежал и прислушивался к легким глухим толчкам, которые продолжали едва заметно сотрясать землю.

Над его головой сияло созвездие Великого Медведя, и он вспомнил летние ночи, когда они вместе с Гром-Сердцем изучали звезды. Гром-Сердце показало Фаолану созвездие Великого Медведя, когда он еще был совсем маленьким щенком. Странно, что он не вспомнил об этом за все прошедшие годы. Что она тогда говорила? Пребывая на границе сна и яви, волк постарался припомнить ту беседу. Медведица говорила о том, как от последнего когтя на задней лапе Великого Медведя провести линию до звезды, которая всегда находится на одном и том же месте. Если двигаться в направлении этой Неподвижной звезды, как ее называют совы, то можно прийти в местность под названием Крайняя Даль.

«Когда-то у меня там была берлога, – сказала Гром-сердце. – Когда-нибудь…»

«Когда-нибудь что?» – нетерпеливо спросил маленький Фаолан.

Медведица окинула его беспокойным взглядом и ничего не ответила.

«Когда-нибудь мы туда придем?» – не унимался волчонок.

«Возможно. Но я не думаю, что там хорошо для таких, как ты».

«Таких, как я?»

«Таких, как я, таких, как я…» Эти слова эхом перекатывались в его голове, холодком пробежали по жилам и по костному мозгу, а потом звучно отразились в огромном сердце, таком, как сердце его Кормилицы.

На этот раз его шкура была не серебристой, а темно-бурой и очень плотной, как у медведя. Он стоял в золотистых водах реки во время Луны Лосося и, взглянув на свое отражение, увидел, что он не маленький волчонок, а огромный медведь-гризли.

До него донесся тревожный крик медведицы. Ее медвежатам грозила опасность. Он выпустил изо рта рыбу и выбрался на берег, где друг против друга замерли медведица и лось. Поднявшись на задние лапы, он заревел, и от мощного звука затряслось все его тело. Но лось не сдвинулся с места, а лишь слегка склонил голову, увенчанную величественными, неимоверно большими рогами. Если бы медведь и дальше бы стоял на задних лапах, то лосю было бы легче целиться, поэтому медведь опустился, перекатился по земле и ударил противника передней лапой. Нога лося, выскочив из сустава, дернулась, и животное, словно подкошенное, рухнуло на землю. Эо – так звали Фаолана в обличье медведя – подошел к лосю и одним махом оторвал ему ногу от плеча, а потом разодрал ему брюхо, достав до самого сердца. Животное больше не чувствовало боли.

«Нужно сделать что-то еще», – подумал Эо. Он смутно помнил о каком-то другом ритуале, об особой церемонии, но для лохинвирра, то есть для той благодарности, которую хищник высказывает своей жертве, было уже поздно. И почему он вообще вспомнил о лохинвирре? Лохинвирр был волчьим ритуалом, а не медвежьим. «А я медведь, – сказал себе Эо. – Медведь».

Воспоминания о совершенно другой жизни окутали сознание Фаолана, как по утрам спящих в низине путников окутывает туманная дымка. Эти воспоминания казались на удивление настоящими, как будто он когда-то действительно был медведем.

«Я был медведем! Я выбрал жизнь медведя! Это была часть моей тайны – выбор медведя». Он не был Гром-Сердцем. Не был Фаоланом. Он был Эо, убившим лося. «Я Эо! Я был Эо!»

– Фаолан, проснись! Пора идти дальше. Просыпайся! – легонько подталкивала его с Мхайри.

Фаолан открыл глаза, несколько раз моргнул, посмотрел на сестер и подумал, знают ли они о том, что ему снилось и кем он был. Видят ли они перед собой волка или медведя в шкуре волка?

ВСЕ ПРЕЖНИЕ ОРИЕНТИРЫ, ПО КОТОРЫМ раньше прокладывала себе путь Гвиннет, исчезли. В ночь землетрясения она летела по звездам, но наступил день, и звезды погасли.

День этот не походил ни на какие другие дни, которые ей довелось прожить; воздух был наполнен пеплом и частичками пыли. Словно невероятно огромный медведь-гризли заболел пенной пастью и в безумии пронесся по миру, сметая все на своем пути.

Сова летела над землей, пересеченной глубокими уродливыми шрамами.

– Сарк! Сарк! – звала она волчицу. – Где ты?

Но ответа не было, и Гвиннет начала волноваться, уж не летает ли она кругами, сбившись с пути. Первым делом нужно отыскать новые знаки, потому что до наступления ночи ей не на что полагаться. В отличие от волков, у сов нет обоняния. Понятно, что солнце встает на востоке, а садится на западе, но в такой дымке трудно определить, откуда именно падает свет.

Для начала она решила полетать по увеличивающейся спирали, начиная от голубой ели. Понемногу Гвиннет освоилась в непривычной для себя обстановке и даже подумала, что примерно установила направление на Кольцо Священных Вулканов. Но, взлетев повыше, где воздух был чище, и посмотрев на север, она не увидела знакомых шапок. Во время землетрясения ночное небо озаряли всполохи огня от вулканов; в той стороне до сих пор поднимались вверх столбы дыма, но никаких характерных очертаний вулканов не было.

Землю по-прежнему сотрясали слабые толчки, и сова улавливала своим совершенным слухом глухой подземный рокот, но на его фоне она различила еще один слабый звук. Гвиннет склонила голову, чтобы при помощи ушных щелей определить положение источника едва слышного жалобного хныканья. Сипухе казалось, будто она просеивает грубую гальку в поисках мельчайших частичек серебра. «Не может быть! – подумала она. – В такое-то время!» Но, Великий Глаукс, кто еще мог издавать такие звуки, если не новорожденный щенок?!

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая