Выбери любимый жанр

На границе чумы - Петровичева Лариса - Страница 19


Изменить размер шрифта:

19

Шух вытянулся еще сильнее и выкатил грудь. Смотри, друг, не лопни, подумал Шани. Конечно, пятого кравчего поволокут в допросную, а там он заговорит. Там все говорят, даже глухие, немые и полные идиоты. Если в деле обнаружится ересь – а она обнаружится, ради этого все и затевалось, – то беднягу передадут в руки инквизиции, и там он заговорит еще быстрее и подробнее. И финал его будет, как говорили давным-давно на Земле, немного предсказуем.

Просто еще одна пешка, снятая с доски, подумал Шани. Покосился на Дину – та все еще держала его за руку.

– Вам, Олек, я поручаю в самые краткие сроки поставить шеф-инквизитора на ноги, – продолжал раздавать приказы Луш. – В данной ситуации его работа будет просто неоценима для государства. Ну а вы, девица Сур… – государь посмотрел на Дину, прямо сказать, не слишком добрым взглядом, – пожалуй, оставайтесь сегодня здесь. У вас прекрасно получается быть сестрой милосердия.

Оделив всех наставлениями, государь вышел. Шух пробормотал что-то похожее на пожелания скорейшего выздоровления и едва ли не бегом последовал за владыкой, демонстрируя проворство и скорость выполнения полученных предписаний.

– Олек, на вашем месте я бы уехал, – посоветовал Шани. – Завтра вечером.

– Зачем такая спешка, ваша бдительность? – Лекарник аккуратно убрал свои травы и порошки в сумку и передал Дине чашу с питьем: – Давайте шеф-инквизитору этот отвар каждые два часа, по глотку. Хватит как раз до рассвета, – он снял свои круглые маленькие очки и потер переносицу, сразу став забавным и даже жалким. – К тому же вы говорили, что не имеете привычки терзать невинных.

– Не имею, – кивнул Шани, – но государь не отличается широтой взглядов. Завтра свидетели укажут на вас как на моего непосредственного соседа за столом, а настойка фумта из вашей сумки, которую вы используете для лечения артрита, сослужит вам дурную службу.

Олек криво усмехнулся и развел руками:

– Но вы же знаете, что это не так. В конце концов, я врач… Мое дело лечить людей, а не убивать.

Конечно, знаю, святой ты человек, подумал Шани, только теперь в это мало кто поверит.

– Гремучая Бездна, Олек, – произнес он, – почему вы не даете мне спасти вас?

Олек опустил глаза.

– Потому что я верю в то, что невинный не может быть осужден, – спокойно ответил он. – Но если ваша бдительность на этом настаивает, то я уеду на Запад к сестре. Поселок Сопрушки.

Шани кивнул. Судя по названию, там ни полицией, ни инквизицией даже не пахнет, а, уличив кого-то в колдовстве, крестьяне берут дело в свои руки. Что ж, от той каши, что государь начал заваривать в столице, лучше держаться подальше.

– Сопрушки, вот и прекрасно, – сказал Шани. – Думаю, сестра будет рада вас видеть.

На том и распрощались. Когда за Олеком закрылась дверь, Шани обернулся и пристально посмотрел на Дину. Та смущенно опустила глаза. Шани покосился на ее запястье: нет, в самом деле обошлось без перелома.

– Государю ты пока нужна, – сказал он, – иначе сейчас висела бы на двойном колесе книзу головой и давала признательные показания о том, как продавала душу силам Зла и в преступном сговоре травила шеф-инквизитора, – длинная фраза далась с трудом, в горле мигом вздыбился всеми иголками знакомый еж. Дина быстро подала Шани чашу, и он отпил положенный глоток. Вопреки его опасениям, сушеные жабсы не входили в состав напитка – обычные травы, причем очень хорошая смесь. – С самого утра отправляйся на строительство храма и сиди там безвылазно.

– Я так и так собиралась уезжать, – сказала Дина. – Дождусь вашего выздоровления и отправлюсь на строительство, – она посмотрела в сторону и поежилась. – Как же там все-таки холодно…

– Возьми у Олека настойку от бронхита, – посоветовал Шани, – и одевайся потеплее. На Сирых равнинах неженкам не место.

– Да, там ветра… – вздохнула Дина и завозилась, усаживаясь поудобнее. – Вы отдыхайте, вам надо поправляться.

– Что ж, лекарников надо слушаться, – усмехнулся Шани, откидываясь на подушки.

С улицы донесся переливчатый звон главных часов столицы: наступила полночь. Горожане завершали вечернюю молитву постного дня и ложились спать. Интересно, какое время суток сейчас на Земле? Может быть, утро, и граждане Гармонии идут на работу во славу идеального общества и Президента, а может быть, поздний вечер, и земляне, в точности так же, как и жители Аальхарна, ложатся в кровати, любят друг друга, читают книги на сон грядущий. На сон грядущий…

Шани снилось, что он едет на костлявой лошади по заснеженному полю. Торчащие из-под снега стебли засохших растений тоскливо поскрипывали, ветер волок по насту белую крошку, и небо висело так низко, словно собиралось царапнуть Шани по макушке разлохмаченными темными тучами. Было очень холодно, Шани осмотрел себя и обнаружил, что почему-то одет в темно-зеленый камзол старшего офицера внутренних войск. На боку зияла дыра, и камзол вокруг нее был черным от крови. Но сам он не был ранен и не знал, с кого и почему снял эту одежду.

Ему было страшно, как никогда в жизни. Даже тогда, когда за ним захлопнулись двери камеры, ведущей в Туннель, он так не боялся. Теперь же это был действительно смертный ужас, от которого переставало биться сердце.

В конце поля Шани ждали, но вот, кто это был, шеф-инквизитору разглядеть не удалось – на глаза наползла багрово-черная пелена.

– Yo no quiero morir[1], – прошептал он по-испански и погрузился во тьму.

Шани проснулся от собственного крика и сел в кровати. Он не сразу понял, что Дина рядом и обнимает его за плечи, – реальность казалась ненастоящей, неправильной, какой-то двумерной, словно он все еще не проснулся и плелся на тощей лошади посреди белого поля, а на самом краю, возле серой кромки леса, кто-то стоял и смотрел на него… Потом к Шани пришло осознание того, что он сидит, уткнувшись лицом в плечо Дины, в рассыпавшиеся рыжие волосы, Шани поежился и отстранился.

Глаза девушки влажно блестели в темноте. Ночь все скрыла, и Дина больше не была рыжей. Шани вдруг явственно ощутил укол в виске – как будто его легко и быстро ткнули тонкой, но очень острой иглой.

– Ты так закричал, – прошептала Дина. – Я подумала, что ты умираешь. И ты говорил на незнакомом языке…

– Неважно, – сказал Шани. – Все это неважно…

И, протянув руку, он коснулся ее волос.

– …Отвернись, пожалуйста, – очень серьезно попросила Дина и выскользнула из-под одеяла.

За окном начало сереть дождливое осеннее утро. Где-то далеко, в Мельничной слободе, будочники били по своим чугунным доскам, будя благочестивых хлебников. Во дворце просыпались первые слуги, а ночная охрана собирала в мешочки игральные кости, готовясь сдавать очередную смену.

– Отчего же мне не посмотреть на мою даму? – поинтересовался Шани. После вчерашнего коктейля из вина и фумта он все еще чувствовал слабость, но не собирался оставаться в положении лежачего больного и планировал прямо с утра отправляться в инквизицию – следовало быть в гуще событий, на собственном примере показывая преданность монарху и верность делу Заступника.

– Не надо, – сказала Дина, собирая волосы в прическу. По контрасту с огненными прядями, ниспадавшими на плечи, ее кожа казалась молочно-белой. Скоро дневной свет окончательно вернет ее волосам рыжий цвет, и Шани снова почувствует знакомое отвращение – в этот раз, наверно, к себе в первую очередь. Конечно, теперь это уже бессмысленно, ведь сделанного не воротишь, но тем не менее.

– Думаю, я должен извиниться, – сказал Шани. – Ты не шлюха.

Дина обернулась и пристально посмотрела на него.

– Конечно, нет, – устало ответила она. – Надеюсь, ты в этом убедился, – натянув вчерашнее бальное платье, уже помятое и совершенно не торжественное, Дина продолжала: – И я не травила тебя. И я не знала, что там яд. И вообще…

Казалось, она вот-вот расплачется. Парик скрыл заколотые рыжие волосы, и Шани вздохнул с облегчением.

– Не надо так открыто мной брезговать, – посоветовал Шани. – Я тебе еще пригожусь.

19
Перейти на страницу:
Мир литературы