Высадка в Нормандии - Бивор Энтони - Страница 37

«Оконные стекла разлетались по всей комнате, двери срывало с петель, – вспоминал один житель. – Рухнули большие напольные часы, стоявшие в углу, а столы и стулья словно пустились в пляс». Перепуганные люди бросились в подвалы; кое-кто и был погребен там под развалинами. Старые же солдаты, сражавшиеся на фронтах Первой мировой, отказывались прятаться в подполе – слишком жива в них была память о множестве боевых товарищей, задохнувшихся под землей при бомбежках и обстрелах. Воздух стал густым от пыли множества битых кирпичей. В ту ночь «большого кошмара» двойной шпиль маленького собора вырисовывался на фоне бушующего над городом пламени. При виде разбомбленного родного города у многих на глаза наворачивались слезы.

В тюрьме под бомбами погибли четверо членов Сопротивления, доставленных в Сен-Ло из Шербура. Полностью разрушены были казармы Бельвю, где размещалась жандармерия. Всего союзники сровняли с землей свыше половины всех домов в городке. Врачи и добровольцы-санитары мало чем могли помочь раненым; раны дезинфицировали кальвадосом. От бесконечных сотрясений при бомбежке у одной женщины на сносях начались роды, и «девочка родилась прямо в грохочущем аду». Как только начался воздушный налет, немало жителей бросилось из города в ближайшие деревни и искало там спасения в сараях на фермах. Когда же они набрались смелости возвратиться в Сен-Ло, их потряс запах разлагающихся трупов, так и погребенных под развалинами. Погибло примерно 300 мирных жителей. Так сталось, что Нормандии выпала участь той жертвы, которая была принесена на алтарь освобождения Франции.

«Голд» и «Джуно»

В

старинном нормандском городе Кан в то утро жители проснулись гораздо раньше обычного. Когда подтвердились сведения о высадке воздушного десанта, в штабе 716-й пехотной дивизии, который размещался на авеню Багатель, развернулась лихорадочная деятельность. Живший неподалеку юный боец Сопротивления наблюдал, как мчались туда и оттуда нарочные. Сам-то он прекрасно понимал, что происходит. Мать, всегда притворявшаяся, будто знать не знает о том, чем занимается сын, спросила: «Это высадка?»[101] Он не ответил на вопрос. Мать отвернулась и занялась делами: набрала воду из-под крана в бутылки, потом поджарила картошку – на случай, если отключат воду и газ.

Растерянные жители выходили из квартир на лестницу или перекрикивались, распахнув окна.

– Думаете, это оно?

– Ой, не может быть, чтобы у нас.

– Жаль тех бедолаг, что сейчас на берегу, – что с ними будет?

– Не тревожься, к вечеру они уже будут здесь. Фрицы вон в какой панике!

Марианна Дор, которую еще раньше разбудил шум самолетов, тоже поинтересовалась у мужа, не высадка ли началась. Пьер Дор, ректор местного университета, тайно назначенный де Голлем на пост префекта департамента Кальвадос, коротко ответил жене: «Именно так». Марианна Дор приходилась сестрой Франсуа Куле, которого Ш. де Голль назначил комиссаром республики в области Нормандия, однако об этом брат ей ничего не говорил. Несмотря на все опасения офицеров ВШ СЭС, голлисты умели хранить секреты.

К шести часам утра домохозяйки осаждали все булочные в Кане, раскупая багеты. К тому времени немецкие солдаты, замечая толпы, устремлялись к ним и отбирали хлеб себе. Не забывали они и выносить бутылки вина из кафе и ресторанчиков.

Некоторые юноши, взволнованные происходящим, вскочили на велосипеды и помчались к побережью – посмотреть, что же там. Приходилось объезжать стороной немецкие войска, которые выдвигались на оборонительные позиции. Когда мальчишки вернулись, новости быстро разлетелись по всему городу. Один велосипедист промчался к югу от Кана, вопя во все горло: «Высаживаются! Море черным-черно от кораблей! Бошам пришел конец!»

Безудержный оптимизм заразителен. Мальчишка-газетчик забрался на звонницу церкви Сен-Савер (Св. Спасителя), а потом стал всем рассказывать, что видел оттуда наступающих англичан. Вскоре по улицам Кана закружили немецкие фургоны с громкоговорителями. Они объявили населению приказ: никому не выходить из своих домов. Военные власти распорядились о немедленной эвакуации населения из некоторых районов города, причем жителям не разрешалось брать с собой никаких вещей. Многие, однако, затаились и не отвечали на яростный стук в дверь.

Тем временем в Херрлингене, близ Ульма, подняли с постели генерал-фельдмаршала Роммеля – он поехал туда праздновать день рождения жены. Из Рош-Гюйона в 06:30 позвонил генерал-лейтенант Шпейдель. Он только что получил подтверждение того факта, что у берега стоит на якоре колоссальный флот вторжения. Шпейдель доложил командующему о принятых мерах. Роммель позвонил в Бергхоф и просил доложить фюреру, что не приедет на аудиенцию. В открытом штабном «хорьхе» фельдмаршала уже ждал водитель, и они на полной скорости понеслись назад, во Францию. Лишь к ночи Роммель сумел добраться до своего штаба.

В оперативном зале Рош-Гюйона офицеры штаба группы армий «Б» лихорадочно работали, стараясь оценить сложившуюся обстановку по сообщениям из штаба 7-й армии. Шпейделю пришлось докладывать высшему командованию. «То и дело, – пишет он, – звонили из ОКВ и главного командования Западного фронта, и становилось ясно, что в высших эшелонах царит нервозность».

Именно так обстояло дело в штабе главного командования Западного фронта, в пригороде Парижа Сен-Жермен-ан-Лэ. Стучали телетайпы, разрывались телефоны. Начальник штаба Рундштедта генерал пехоты Гюнтер Блюментритт позвонил в штаб ОКВ в Бергхофе и доложил о решении развернуть танковые дивизии, которые Гитлер держал под своим личным контролем. За несколько минут до семи часов из ОКВ ответили: они «категорически против самовольного решения главного командования фронта использовать резервы ОКВ». Решение следовало немедленно отменить. Затем Йодль перезвонил Шпейделю, чтобы гарантировать выполнение этого приказа. Блюментритту же нужно еще было позвонить в штабы 3-го воздушного флота люфтваффе, военно-морской группы «Запад» и даже Отто Абецу, послу Германии в Париже, и правительству вишистского режима. С последними требовалось согласовать выпуск заранее подготовленной прокламации: она призывала население «сохранять спокойствие» и предупреждала о «недопустимости бунтов, саботажа и иных действий, направленных против принимаемых германским командованием контрмер».

Из трех районов десантирования англичан ближе всех к «Омахе» был самый западный – сектор «Голд». Высадка там 50-й (Нортумберлендской) дивизии уменьшила давление противника на американцев. Сектор «Голд» лежал между Арроманшем и Ла-Ривьер. Час «Ч» для десанта был назначен на 07:30 – через час после высадки американцев правее, – но схема десантирования была и здесь та же: сначала бомбардировка с воздуха, затем обстрел побережья из корабельных орудий и ракетных установок. Английские крейсера «Аякс» и «Аргонавт» вели массированный огонь по немецкой батарее тяжелых орудий в Лонге, которую не сумели уничтожить бомбардировщики.

Бурное море и морская болезнь измотали десантников не меньше, чем на «Омахе». Но два танковых полка, которым предстояло использовать плавающие танки, разумно решили не подчиниться приказу «спускать танки на воду в 4,5 км от берега». Шервудские егеря, шедшие слева, спустили на воду свои два батальона плавающих танков всего в 0,9 км от берега и все равно потеряли восемь машин. Офицерам 47-го гвардейского драгунского полка пришлось горячо спорить с командирами десантных кораблей, но в итоге они потеряли даже меньше танков, чем егеря.

Правофланговая бригадная группа, в авангарде которой шли 1-й батальон Королевского Гемпширского полка и 1-й батальон Дорсетского полка, высадилась к востоку от Ле-Амеля и маленького курортного городка Арроманш-ле-Бэн. Танки Шервудских егерей задержались из-за волнения на море, и гемпширцы понесли большие потери, высаживаясь у Ле-Амеля. В первую же минуту были убиты командир и нескольких офицеров штаба. Тем не менее батальон вступил в бой, его поддержал 2-й батальон Девонширского полка. На то, чтобы сломить сопротивление противника, ушел почти весь день.