Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 62

Алвин мотнул головой, как оглушённый.

— Хватит ломаться, — сказал Сэдрик с досадой. — Хочешь что-то делать — давай решайся. Стоит тут, капризничает, мнётся, как девка…

Алвин шёл вразнос: Сэдрик видел, как узурпатору хочется убить упрямого некроманта на месте, но мыслил Алвин всё-таки здраво. А здравое размышление подсказывало: вот единственный шанс что-то изменить, другого не будет — и Алвин, видимо, собрав всё невеликое своё самообладание, взял-таки себя в руки и решил отложить страшную казнь Сэдрика до другого раза.

Он мотнул головой, жестом приказав Сэдрику себя сопровождать, и направился к выходу из подвала. Так-то лучше, подумал Сэдрик, заставляя себя идти как можно быстрее. Сейчас увидим государя, государь нам поможет, государь дотронется — и можно будет идти на край света или взламывать ад.

Потому что иногда очень важно почувствовать, что ты не один.

Джинера шла по восхитительной галерее, украшенной живыми цветущими деревьями, и пыталась хоть немного разобраться в сложившейся ситуации. Её бароны следовали за ней, как тени — охраняли принцессу, а по сути — собирались в критическом случае умереть вместе с ней.

Джинера шла и думала.

В храме ей показалось, что светловолосый парень, вышедший к алтарю с чудовищной по дерзости речью — безумен. Нет, в его словах слышались и резон, и искренность, и здравый смысл, но Джинера не могла себе представить настолько самоубийственной отваги и была сильно удивлена, когда юношу, объявившего себя королём, не убили на месте, а проклятого, заслонившего его от пули, не добили. Плохо скрытый ужас свиты Алвина казался таким же безумием, слова Алвина и канцлера казались невероятными; в довершение всего, как громом поражён, рухнул на пол Иерарх, о котором давным-давно говорили вполголоса, будто он возведён на Небесный Престол интригами двора Святой Земли и куплен людьми Алвина с потрохами.

Но, поразмыслив, Джинера решила, что безумие тут ни при чём. Безоглядно отважный человек, осмелившийся обвинить короля в глаза, в нестерпимо кошмарных вещах, вероятно, не просто сказал правду — он сказал правду всем известную, крайне опасную, всё меняющую. Обычные политические игры перед её лицом отошли на второй план. Другими словами, на престоле Святой Земли и впрямь нелюдь. Тварь. Двор это знает. Знал и Иерарх, короновавший тварь за церковную карьеру. Будущее — и Святой Земли, и Златолесья, и самой Джинеры — в один миг стало неочевидным.

Король без души.

Джинере хотелось в ужасе закричать: «Я сразу догадалась!» — но она заставила себя молчать и думать.

Порой кого-нибудь из владык прежних времён обвиняли в том, что за власть он продал душу Тем Самым Силам. О таких ритуалах ходили легенды. Молва лишала души Церла Прибережного и Дольфа Междугорского — но Церл был только чернокнижником, а Дольф был только проклятым, если для описания столь тёмных чар и деяний уместно слово «только». Считалось, что бездушная тварь не может быть коронована — Отец Небесный должен ощутить присутствие ада во время коронации. Считалось, что коронация бездушной твари отдаёт аду весь присягнувший народ. Что такое действо может повлечь за собой неисчислимые беды. И вот…

Алвин — король с младенчества, и кругом болтают, что с тех пор, как умер Эральд, все старые отношения и связи ползут по швам и разваливаются. Что забыты обеты, поругана честь и слова теряют смысл. Всё это похоже на правду, но где кончаются сплетни и начинается истина?

Джинера вспоминала мёртвые глаза Алвина — и чувствовала смертный безнадёжный холод. Иерарх в день четырнадцатилетия Алвина отслужил ту самую торжественную службу в храме Святой Розы, подтвердив его королевское достоинство — и с тех пор всё полетело под откос быстрее.

И что тут может сделать вернувшийся из неких дальних странствий истинный король? Без свиты, армии, сторонников, друзей, духовника? Простая логика подсказывает: в конце концов, его всё же убьют, как убили его отца. Отвага и самопожертвование не помогут, хотя за них и сказанную вслух правду Джинера была глубоко признательна настоящему сыну Эральда.

В храме Джинера сделала из всего этого один-единственный вывод: если Алвин — и впрямь король без души, то нужно интриговать, воевать, умереть, но не отдавать под его руку провинцию Златолесья вместе с подданными. Она сказала то, что нужно было сказать — но, уходя, не представляла, что делать теперь.

Впрочем, у себя в апартаментах Джинера смотрела в потерянные лица друзей и ломала костяной веер лишь пару минут. Потом приняла решение.

На страничке, вырванной из записной книжки, тоненьким грифелем, обрамлённым в яшмовый стерженёк, она написала: «Молчание!» — и показала её своей свите. Джинера не знала, на что способна тварь из ада, но в том, что такая обыденная подлость, как доносчики и подслушивание чужих речей, должна быть для неё естественна, принцесса не сомневалась.

На другой страничке она написала: «Милый Лис, целую твои руки. Вели тем, кто куёт металл, поторопиться. Бог благословит смелых — верь всему, что услышишь от Дильберта, хоть в это и тяжело поверить. Я люблю тебя, спаси Господи Златолесье, отца и маму. Белочка». Страничку свернула в крохотный квадратик, вынула из кармана Дильберта часы, сунула бумажный квадратик между крышками, отдала часы, глядя барону в глаза.

— Когда? — спросил барон одним движением губ.

«Нынче ночью, — написала Джинера на третьей страничке. — Вы возьмёте троих, вы уйдёте тихо, вы доберётесь живым. Расскажете всё. Я в вас верю». Дала барону прочесть, вырвала страничку, скомкала и кинула в камин.

Дильберт вздохнул и кивнул.

— Вот и отлично, — весело сказала Джинера. — Милый Витруф, пожалуйста, помогите моей няне приготовить туалет попроще — я ужасно глупо чувствую себя в подвенечном платье нынче, когда свадьба отложена.

Камергер нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.

— Зелёное? — спросила умница Доротея.

— Ах, нет, пожалуй, синее, — подхватила Джинера и принялась обсуждать с фрейлинами златолесские фасоны, пытаясь обдумать положение.

Важно было поговорить с принцем-регентом, но Джинера почти не сомневалась, что ей не позволят. Так и случилось. Стоило ей покинуть свои покои и свернуть на территорию, принадлежащую Бриану, как серый человечек в блеклом костюмчике, с наивненькой улыбочкой — не представленный, но, судя по повадкам, без сомнения, одно из первых лиц при дворе — остановил её, ласково сообщив, что мессир Бриан, к сожалению, упокоился на лоне Господнем, убитый мучительным недугом. А после тронул руку принцессы, затянутую в высокую перчатку, сказав проникновенно и вкрадчиво:

— Безумный юноша в храме — слуга ада, ваше прекраснейшее высочество, вы и сами всё понимаете. Не стоит интересоваться делами, за которыми стоит ад — это опасно для души.

— Вы, простите, о котором юноше говорите, мессир? — спросила Джинера. — О том, кто был безумно храбр, или о том, кто был безумно напуган? Я запуталась.

— Драгоценнейшая принцесса, — ласково сказал человечек, — вы очень, очень рискуете, я предупреждаю вас как истинный друг.

— Благодарю, мессир, — сказала Джинера. — Вы, должно быть, сами очень отважны, находясь при особе такого удивительного владыки.

Серый пытался сказать ещё что-то, но Джинера сбежала, пытаясь лишь держать осанку. За её спиной шептались люди из королевской свиты.

Джинера вернулась к себе, но не могла найти себе места. Она казалась сама себе курицей, которую принесли на кухню в закрытой корзине, и которая может только дожидаться своей неминуемой участи. На что ты годишься, на жаркое или в суп? Невыносимо.

Подруги пытались болтать о пустяках, няня начала было рассказывать что-то о прежних временах, но ужас не давал златолессцам рассеяться. В конце концов, Джинера не выдержала.

— Однако, — сказала она бодро, насколько возможно, — о нас, кажется, все забыли. Если хозяева дома Сердца Мира не забавляют меня, я желаю забавляться сама. Мессиры, сопровождайте меня, я отправляюсь рассматривать здешние редкости и диковинки.