Белая стена - Редол Антонио Алвес - Страница 26
- Предыдущая
- 26/67
- Следующая
– Если нынче ночью ты выкинешь со мной ту же штуку, что вчера… Я с тобой говорю.
– В чем дело?
– Как бы не пришлось мне выпустить из тебя потроха вот этим ножом.
– У тебя что – дома есть запасная шкура?! На сколько пядей?
– Мужчин на пяди не мерят.
– Смотря кого и смотря кто сумеет снять мерку. С меня например – только портной и армейский сержант.
– Либо гробовщик, когда будет тебе гроб выбирать.
– Не будем про мертвых.
– А ты не делай того, что вчера. С товарищами так не поступают…
– Ты с каких пор этим делом занимаешься?!
– С тех самых, когда ты еще кобыл пас.
В разговор встревает Ромуалдо, подпускает шуточки, чтобы предотвратить взрыв. Сам смеется своим же шуткам, смеется тому, что слышит в ответ. На рыбных трактах он появился лет десять назад. Дважды попадал в катастрофу. Теперь всегда приезжает последним, говорит, лезть из кожи – не по нему, но на самом деле дрейфит: стал бояться дорог и машин. Тайным страхом.
Ромуалдо принимается тасовать карты, а Антонио Испанец между тем грызется с Зе Мигелом: сопляк, если хочет его надуть, пускай второй раз родится. Заказывают бутылку вина. Игра идет на деньги и на вино. Вино из тех, что ударяет в голову: больше пятнадцати градусов; его прозвали «задний ход»: после него многие, когда встанут, собираясь уйти, невольно пятятся.
Они уже покемарили в кабине, но недолго: как бы рыбачьи лодки с уловом не вернулись с моря еще до зари, тогда, стоит лишь зазеваться, другие машины опередят тебя часа на два, на три, осрамишься и перед хозяином, и перед всеми торговками-рыбницами, ожидающими товара.
Зе Ромуалдо сдает карты, в козырях – черви, снова раскуривает почти докуренную сигарету, морщится всем своим изможденным лицом, улыбается – у него хорошая игра; а Антонио Испанец засучивает рукава рубашки, чтобы Зе Мигел видел, какая у него татуировка на левой руке.
Они терпеть друг друга не могут из-за вдовы.
Испанец демонстрирует татуировку, чтобы напомнить партнеру о том, что в армии был штрафником: его на три года упекли в форх Элвас; но сейчас он хорохорится и грозится не столько потому, что намерен пустить в ход силу, сколько потому, что хочет нагнать страху на окружающих, хотя отчаянное и высокомерное выражение его голубых глаз и может испугать того, кто его не знает. Но Зе Мигел видит его насквозь: ему-то известно, сколько раз пытался Испанец добиться успеха у вдовы и сколько раз – счет им потерян – она выставляла его на улицу. Здоровенный мужлан, деревянный чурбан.
Таверна заполняется народом и дымом.
Шоферы, рыбаки, не вышедшие в море, бродяги и подсобники – все они собираются здесь, чтобы убить время или заморить червячка (вернее, опоить его). Здесь смеются, там дерутся, ссорятся, мирятся, спорят о способах выиграть в карты и о способах ловли сардин, обсуждают партию в бильярд и чью-то тайную интрижку. Все гуще становится круг зевак вокруг четырех игроков в суэку. В паре с Испанцем играет старый одноногий рыбак; ногу он потерял во время ловли в открытом море – акула ее отхватила, впилась зубами у самого колена. Держится еще молодцом хоть куда, делает вид, что исход игры его ничуть не трогает; лицо у него словно каменное, какие бы скверные карты к нему ни шли, хотя левая щека начинает у него заметно подергиваться, едва лишь он поплюет на пальцы – задолго до того, как сдадут карты, – и дергается, пока не начнутся расчеты, сам-то он все рассчитывает с дьявольской быстротой.
Свои карты он тщательно запоминает, чтобы не было непредвиденных неприятностей; при невезенье пошучивает; при удаче становится нестерпимо многословным, а когда на болельщиков и на игроков находит веселый стих, он только оттопыренными ушами шевелит, это у него означает смех. Память на карты у него нечеловеческая: он знает, кто с какой карты пошел и с какой пойдет. Старик играет в паре с Антонио Испанцем, тот нравится ему по виду – не только мощью и светлой мастью волос, почти белесых, но и блестящей голубизной глаз, оттенок которых непрерывно меняется в зависимости от настроения Антонио.
Зе Мигела старый рыбак побаивается, хотя тот и невеличка. Старик чувствует в этом парне скрытую силу, решительность, заметную и по твердой челюсти, и по жесткому взгляду; его не обманывает улыбка, которая у Зе Мигела всегда наготове для всех, кто с ним в ладах.
Старик заметил, что Антонио Испанец задирает парня, и предчувствует, что в любой момент дело может кончиться потасовкой. Они уже полгода, если не больше, поглядывают друг на друга косо. Старый рыбак Зе Мигела невысоко ставит, считает даже, что, если бы Зе Мигел дал Испанцу повод, они бы уже выяснили отношения – на кулаках. Трусоват он, Зе Мигел, думает старик не без удовлетворенности, хотя ни разу не видел, чтобы тот отвел глаза, встретив взгляд Испанца.
Нынче напряжение еще усилилось. Оба во власти взаимной ненависти, непрерывно вовлекающей их в спор. При каждом ходе противника Антонио Испанец передергивается, искоса бросает на Зе Мигела недоверчивый взгляд; Зе Мигел улыбается, не выпускает изо рта сигареты, притворно морщась от дыма, чтобы скрыть досаду. Свои карты он разложил на две стопки, то одну возьмет, поглядит, то схватит другую, сделает недовольную мину; держит карты на ладони, прикрывая согнутыми пальцами, и долго тянет с ходом, намеренно раздражая противника.
– Врач больного быстрей осмотрит.
– За игрой на разговаривают.
– Ты и святого из себя выведешь.
– В том случае, если святой не деревянный и ему не терпится проиграться.
– Еще поглядим, кто проиграется.
– Чего ждешь?
– Чтоб ты заткнулся. За игрой не разговаривают. У кого нервы слабые, тот пускай пасьянс раскладывает в одиночку. Зе Ромуалдо посмеивается и перешучивается с обоими. Они уже мерились силой рук в Вила-Франка, у него на глазах, побеждал всегда Испанец; но Зе Ромуалдо не сомневается, что любимчик Розинды еще поквитается с соперником. Он считает, что Зе Мигел – парень себе на уме, не зря у него улыбочка хитроватая, и пользуется раздражением Антонио, чтобы расстроить ему игру. Оба Зе, Мигел и Ромуалдо, уже выиграли три круга против одного, и Ромуалдо надеется, что на этот раз их противникам достанутся всего лишь две небольшие взятки.
Зе Мигел размышляет с безмятежным видом, поглядывает на стопку карт, что положил слева, ухмыляется стопке карт, что справа, и все постукивает по столешнице костяшками пальцев; вдруг поднимает руку вверх и с силой ударяет кулаком по столу – чтоб отвести дурной глаз, объясняет он болельщикам. Затем идет с козырей, швыряет на стол короля, делает вид, что пошел не с той карты, и досадливо морщится, но ждет, чтобы противник подобрал карты и сосчитал прикупы – тогда он обстреляет стол тузами.
– Ты корову себе купил, – говорит старый рыбак.
– Даже двух. Вон сколько прикупов, с пылу с жару, одна не свезет.
– За игрой не разговаривают.
– Твой партнер начал, я ответил. Скажи ему, чтобы играл молча.
Снова смотрят друг другу в глаза. Ромуалдо заказывает еще графинчик «заднего хода», опоражнивает свой стакан и снова раскуривает чинарик, зажатый в зубах, они у него как зубцы пилы – ни дать ни взять, оскалившийся волк. Антонио Испанец и старик взяли только первую взятку, в семнадцать очков, судья объявляет, что второй круг сыгран, записывает еще одно очко в пользу обоих Зе.
Присутствующие окружают их. Антонио оспаривает развитие партии, хочет пересмотреть подозрительный ход, но передумывает, потому что от раздражения он сам не свой и уже не понимает, в чем же, собственно, сомневается. В такие моменты Зе Мигел никогда ему не отвечает. Выждав время, цедит сквозь зубы:
– Вот бы мне выучиться так играть!
– Тебе и учиться незачем. У тебя есть корова.
– Две коровы, я же сказал. Купил двух коров, а сегодня куплю еще одну на те деньги, что унесу отсюда.
– Для невинных младенцев всякий ветер – попутный, – посмеивается старик.
– Хоть бы это нам помогло, – заключает Ромуалдо, в то время как Испанец торопливо сдает карты.
- Предыдущая
- 26/67
- Следующая
