Селестинские пророчества - Редфилд Джеймс Redfield - Страница 29
- Предыдущая
- 29/64
- Следующая
Тут до нас донесся голос со двора: какой-то священник звал Санчеса. Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его искал. Я сел и принялся рассматривать расположенные поблизости растения и камни, немного сместив фокус своего взгляда. Вокруг ближайшего куста мне с трудом удалось различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня ничего не вышло.
Потом я заметил, что Санчес возвращается.
– Я должен на некоторое время оставить вас, – сообщил он, подойдя ко мне. – У меня в городе встреча, и поэтому, возможно, мне удастся получить какие-нибудь сведения о ваших друзьях или, по крайней мере, выяснить, насколько безопасно передвигаться для вас.
– Хорошо. Вы вернетесь сегодня?
– Вряд ли, – ответил он. – Скорее завтра утром.' Должно быть, у меня на лице появилось сомнение, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо:
– Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Осмотритесь. Можете поговорить с любым из священников, но имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.Я понимающе кивнул.
Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес, проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая о том, все ли в порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека Лженсе-на, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие.
Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним присоединились еше человек десять свяшенносдужителей, которые расселись на скамьях, наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого внимания. Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из них посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось, каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои слова были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу и все стали собирать посуду, из церкви вышел еше один священник и принялся торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, иша, где сесть, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника, которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и тогда он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском:
– Разрешите сесть на вашу скамейку?
– Ла, пожалуйста, – ответил я.
Священник расположился рядом со мною и принялся неторопливо есть, тщательно пережевывая пищу и время от времени с улыбкой поглядывая на меня. Он был небольшого роста, жилистый и подтянутый, с черными как смоль волосами. Глаза у него были светло-карие.
– Вам понравилась еда? – поинтересовался он. Я держал тарелку на коленях. В ней еше оставалось немного кукурузы.
– О, да, – ответил я и отправил ложку в рот. Я снова отметил про себя, как неторопливо и тщательно юный священник пережевывает пишу, и начал так же вдумчиво доедать свою кукурузу, вспомнив, что таким образом за столом ели все.
– Вы выращиваете овощи здесь, в миссии? – спросил я. Он ответил не сразу, неспешно проглотив то, что было во рту.
– Ла, еда – это очень важно.
– Вы созерцаете растения? – продолжал расспрашивать я.
Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением:
– Вы знакомы с Манускриптом?
– Ла, с первыми четырьмя откровениями.
– И вы выращивали продукты?
– О, нет. Я лишь набираюсь знаний обо всем этом.
– Вы видите энергетические поля?
– Ла, иногда.
Какое-то время мы молчали, пока молодой священник, отправив в рот несколько ложек, старательно пережевывал еду.
– В пище мы в первую очередь и обретаем энергию, – проговорил он. Я согласно кивнул.
– Но для того, чтобы в полной мере принять ее в себя из пиши, необходимо оценить по достоинству… э-э… – Мой собеседник, видимо, подыскивал нужное слово по-английски. – Смаковать, – проговорил он наконец. – Ч1Вкус – вот что главное. Нужно отдать должное вкусу. Вот в чем смысл молитвы перед едой. Это не просто вознесение благодарности: молитва предназначена для того, чтобы еда стала священнодействием, а энергия из пиши могла перейти в ваше тело.
Юноша пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять, дошло ли до меня то, что он сказал.
Ни слова ни говоря, я лишь кивнул. Он задумался.
«Священник говорит о том, – рассуждал я про себя, – что подобным неспешным смакованием пиши в действительности и обусловлен общепринятый религиозный обычай вознесения благодарности, в результате чего из пищи поглощается большое количество энергии».
– Однако принятие пищи – это только первый шаг, – добавил он. – После того как ваша собственная энергия таким образом умножится, вы станете более восприимчивы к энергии всего сущего… и тогда научитесь вбирать в себя эту энергию, не принимая пишу.
Я кивнул в знак согласия.
– Все, что окружает нас, – продолжал объяснять он, – исполнено энергии. Но у всякой веши энергия своя, особая. Вот почему некоторые места придают вам больше энергии, чем другие. Это зависит от того, насколько ваш образ соответствуют энергии определенного места.
– Не этим ли вы занимались утром? – спросил я. – Приумножали свою энергию? Он, казалось, расивел:
– Да.
– А как вы это делаете? – не унимался я.
– Необходимо раскрыться, приобщиться, воспользоваться чувством прекрасного, как при наблюдении полей. Но вам нужно сделать этот шаг вперед, чтобы появилось ошушение полноты.
– Мне кажется, я не совсем понимаю вас. От такой дремучести он нахмурился:
– Не хотите ли прогуляться к месту для созерцания? Я могу показать.
– Хорошо, – согласился я. – Отчего бы и не прогуляться?
Молодой священник пошел через двор, и я последовал за ним. Когда мы пришли на место, мой спутник остановился и стал оглядываться по сторонам, словно пытаясь что-то найти.
– Вон там, – проговорил он, указывая на опушку леса.
Мы двинулись по дорожке, которая вилась между деревьями и кустами. Священник выбрал место перед огромным деревом, вокруг которого вздымалась груда больших камней, так что создавалось впечатление, будто гигантский ствол поставлен на них. Корни оплетали камни, прорастали сквозь них и только потом уходили в землю. Напротив этого дерева полукружьями росли какие-то кусты, и я почувствовал необычный сладковатый аромат, исходивший от их желтых цветов. Сзади сплошной зеленой стеной стоял густой лес.
Молодой человек указал мне, куда сесть посреди кустов лицом к покрытому узловатыми наростами дереву. Сам он сел рядом:
– Как вам кажется, это красивое дерево?
– Красивое.
– В таком случае, э-э… постарайтесь ощутить… э-э… Казалось, священнику опять не найти подходящее слово. Поразмыслив, он обратился ко мне:
– Падре Санчес говорил, у вас что-то было на горе. Не могли бы вы вспомнить, что вы там чувствовали?
– Легкость, необыкновенную уверенность в себе и приобщенность.
– Приобщенность к чему?
– Это трудно описать, – признался я. – Будто все вокруг стало частью меня самого.
– Но что же вы ощущали?
На минуту я задумался. Что я ощущал? И тут нужное слово пришло. – Любовь, – произнес я. – Думаю, это была любовь ко всему сушему.
– Да, – согласился юноша. – Именно так. Попробуйте испытать это чувство по отношению к дереву.
– Но простите, – возразил я. – Любовь – это чувство, которое приходит само по себе. Я не могу заставить себя полюбить.
- Предыдущая
- 29/64
- Следующая
