Выбери любимый жанр

Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 13


Изменить размер шрифта:

13

– Вино запрещено Кораном[46], – вмешалась Зара, прерывая вранье моего кузена.

– Грузинам оно не запрещено. Только глупые магометане могут верить подобным запретам.

– Не смей оскорблять веру наших отцов! – крикнула Зара, и глаза ее загорелись злыми огоньками.

– Кто смеет говорить это мне, князю Юлико Джавахе? – ответил он и надменно обвел маленькими мышиными глазками собрание девушек.

– Перестань, Юлико, – шепнула я ему, – перестань, это может дурно кончиться для тебя!

– Да как же она смеет так относиться ко мне, природному грузинскому князю!

– Да какой ты князь! – недобро рассмеялась Зара. – Разве такие князья бывают? Вот наиб – князь… видный, высокий, усы в палец, глаза как у орла… А ты маленький, потешный, точно безрогий горный козел с переломанными ногами.

И все три девушки, довольные остротой подруги, залились громким бесцеремонным смехом.

Что-то кольнуло мне в сердце. Жалость ли то была или просто родовитая гордость, не позволяющая оскорблять в моем присутствии члена семьи Джаваха, но, не отдавая себе отчета, я близко подошла к Заре и крикнула ей, заглушая ее обидный смех:

– Стыдись, Зара! Или в лезгинском ауле забыли обычаи гостеприимства Дагестанской страны?

Зара вся вспыхнула и смерила меня взглядом. На минуту воцарилось молчание. Потом она подхватила со злым смехом:

– А ты чего заступаешься за этого ощипанного козленка?… Или он уделяет тебе от своего богатства? Или ты служишь унаиткой[47] в сакле его бабки?

Это было уже слишком… Моя рука невольно схватилась за рукоятку кинжала, висевшего на поясе. Однако я сдержалась и, чувствуя, как бледнею от оскорбленной гордости и гнева, твердо произнесла:

– Знай, что никогда ничем нельзя подкупить княжну Нину Джаваху!

– Княжну Нину Джаваху, – как эхо повторил за мною чей-то голос.

Живо обернувшись, я увидела маленького сгорбленного желтого старика в белой чалме и длинной мантии, стоявшего неподалеку. Что-то жуткое было в выражении его острых глаз, скользивших по нашим лицам.

– Это мулла… – шепнула мне Еме.

И все девушки разом встрепенулись и опустили головы в знак уважения к его священной особе.

Мулла приблизился.

Я не без тайного волнения смотрела на заклятого врага моего отца, на человека, громившего мою мать за то, что она перешла в христианскую веру, несмотря на его запрещение.

– Приблизься, христианская девушка… – чуть внятным от старости голосом произнес мулла.

Я подошла к нему не без тайного волнения и смело взглянула в его глаза.

– Хороший, открытый взгляд… – произнес он, кладя мне на лоб свою тяжелую руку. – Да останется он, волею Аллаха, таким же честным и правдивым на всю жизнь… Благодаренье Аллаху и Пророку, что милосердие их не отвернулось от дочери той, которая преступила их священные законы… А ты, Леила-Зара, – обратился он к девушке, – забыла, должно быть, что гость должен быть принят в нашем ауле, как посол великого Аллаха!

И, сказав это, он кивнул мне едва заметно головою и пошел, опираясь на палку.

Когда вечером я спросила дедушку Магомета, что значит эта любезность старого муллы, он сказал тихим, грустным голосом:

– Я говорил, дитя мое, с муллою. Он слышал твой разговор и остался доволен твоими мудрыми речами в споре с нашими девушками. Он нашел в тебе большое сходство с твоею матерью, которую очень любил за набожную кротость в ее раннем детстве. Ради твоих честных, открытых глазок и твоего мудрого сердечка простил он моей дорогой Марием… Много грехов отпускается той матери, которая сумела сделать своего ребенка таким, как ты, моя внучка-джаным, моя горная козочка, моя ясная звездочка с восточного неба!

И целый поток ласкательных слов полился из уст деда, и казалось, никогда еще не была так дорога ему его маленькая внучка Нина!

В тот же вечер мы уехали. Все население Бестуди высыпало нас провожать. Бек-наиб дал нам двух нукеров в провожатые, но Абрек смело заявил, что дорога спокойна и что на нем одном лежит забота доставить маленькую княжну и княжича его начальнику.

– Прощай, деда, прощай, милый! – еще раз обняла я старика на пороге сакли и вскочила в коляску между Анной и Юлико.

– Прощай, милая пташка из садов Магомета! – ласково ответил дед, и коляска затряслась по кривым улицам аула.

Из поместья бека Израила нам навстречу неслись два всадника, сверкая в лучах заходящего солнца серебряными рукоятками поясного оружия. Когда они приблизились, мы узнали в них Бэллу и Израила.

– Прощай, джаночка, не могла не проводить тебя.

И, свесившись со своего расшитого шелками и золотом седла, Бэлла звонко чмокнула меня в обе щеки.

– Бэлла, душечка, спасибо!

– Чего спасибо! Не тебе радость – мне радость, – быстро затараторила она по своему обыкновению. – Говорю сегодня Израилу – едем: Нина уезжает, проводим на конях… Он боится… коней взять из табуна боится без отцова спросу… «Ну я возьму», – говорю… И взяла… Чего бояться… не укусит отец…

И оба звонко расхохотались, сами не зная чему – тому ли, что отец их не может кусаться, или что оба они молоды, счастливы и что вся жизнь улыбается им, как интересная сказка с чудесным началом.

Они долго провожали нас… Солнце уже село, когда Бэлла еще раз обняла меня и погнала лошадь назад.

Я привстала в коляске, несмотря на воркотню Анны, и смотрела на удаляющиеся силуэты двух юных и стройных всадников.

Между тем надвигалась ночь, и Анна, при помощи молчаливого Андро, постлала нам постели в коляске. Я зарылась в подушки и готовилась уже заснуть, как вдруг почувствовала прикосновение чьих-то тоненьких пальчиков к моей руке.

– Нина, – послышался мне тихий шепот, – ах, Нина, не засыпайте, пожалуйста, мне так много надо поговорить с вами!

– Ну, что еще? – высунулась я из-под покрывавшей меня теплой бурки, все еще сердитая на своего двоюродного братца.

– Ради Бога, не засыпайте, Нина! – продолжал умоляющий голос. – Вы на меня сердитесь? – добавил Юлико торопливо.

– Я не люблю лгунишек! – гордо бросила я.

– Я больше не буду… Ниночка, клянусь вам! – горячо залепетал мальчик. – Я сам не знаю, что сделалось со мною… Мне просто хотелось подурачить глупых девочек… А они оказались умнее, чем я думал! Не сердитесь на меня… Если б вы знали, до чего я несчастлив!

И вдруг самым неожиданным образом мой кузен, этот надменный маленький горец с манерами маркиза, разрыдался совсем по-детски, вытирая слезы бархатными рукавами своей щегольской курточки.

Вмиг бурка, укутывавшая меня, полетела в угол коляски, на колени сладко храпевшей Анны, и я, усевшись подле плакавшего мальчика, гладила его спутанные кудри и говорила задыхающимся шепотом:

– Что ты? Что ты? Тише, разбудишь Анну… Перестань, Юлико, что с тобою? Ну я не сержусь на тебя, ну, право же, не сержусь! Ах какой ты…

– Не сердитесь, правда? – спросил он, всхлипывая.

– Я всегда говорю одну только правду! – гордо ответила я. – Да что с тобою? О чем ты плакал?

– Ах, Нина! – порывисто вырвалось у него. – Если бы вы знали, как мне тяжело, когда вы на меня сердитесь… Сначала я вас не любил, ненавидел… ну а теперь, когда вижу, какая вы храбрая, умная, насколько вы лучше меня, я так хотел бы, чтобы вы меня полюбили! Так бы хотел! Вы такая чудная, смелая, вы лучше всех девочек, которых я когда-нибудь видел. Вы заступились за меня сегодня, не дали в обиду этим скверным татарским девчонкам, и я вам никогда этого не забуду. Меня ведь никогда никто не любил! – добавил он с грустью.

– Как? А бабушка? – удивилась я.

– Бабушка… – И Юлико с горькой улыбкой посмотрел на меня. – Бабушка меня совсем не любит. Когда был жив мой старший брат Дато, она и внимания не обращала на меня. Ах, Нина, если б вы знали, что это был за красавец! Какие гордые прекрасные глаза были у него! И сам он был такой сильный и стройный! Я его очень любил и очень боялся… Он командовал мною, как командуют вельможи своими слугами… И я его слушался, потому что его все слушались – и мать, и бабушка, и слуги… У него был тон и голос настоящего принца. Когда он был жив, обо мне забывали… но когда он умер от какой-то тяжелой грудной болезни, все попечения родных обратились на меня… Дато не стало… остался Юлико, последний представитель нашего рода. Вот почему так полюбила меня бабушка… Поняли вы меня, Нина?

вернуться

46

Корaн – священная книга мусульман, собрание проповедей, обрядовых и юридических установлений, молитв, назидательных рассказов, притч (ар.).

вернуться

47

Унаи?тка – крепостная служанка, рабыня.

13
Перейти на страницу:
Мир литературы