Вселенский расконвой - Разумовский Феликс - Страница 25

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая

– От бисова сила, грядет маразм. – Небаба рванул за астролябией, Альберт же затянулся, отбросил сигарету и двинулся через дорогу к ПАЗу[31]. Автобус этот был добыт стараниями Потрошителя и, помимо выхлопа, коррозии и мерзостного хода, имел еще отметину вдоль борта – коричневым по желтому, на редкость впечатляющую: «Дежурный». Внутри него было промозгло и тряско, до жути неуютно и на удивление вонюче. На улице было куда как приятнее.

– Бр-р-р, – бросил Бродов взгляд на желтое транссредство, непроизвольно вздрогнул и посмотрел на Потрошителя. – Пять минут. Пошли.

Пошли. Конкретно налево, по нечищеному тротуару, вдоль замерзших, хоть и с шапками на черепах угрюмых домов. Было холодно, рыжело стылое солнце, бока троллейбусов покрылись белым мхом. Господи, как же она затянулась, как же она надоела, эта зима. Холодно на улице, зябко на душе… Шагал себе Бродов, давил ногами снег, а сам думал о море, о пальмах, о жарких объятиях Африки. Тогда, помнится, в Каире, он тоже шел на встречу с братом, а рядом с ним не шла – плыла – пьяная от счастья Дорна. Потрясающе красивая, таинственная и желанная. Такая близкая и необыкновенно далекая. Воистину, женщина-загадка.

Идти было недалеко, метров триста пятьдесят. Скоро тротуар закончился, и они остановились на поребрике, под созревшим на глазах помидором светофора. Впереди едва тащился транспортный поток, по другую его сторону стоял зеленый джип, справа сгрудились машины всех мастей, урчали моторами, подпуская белую колеблющуюся дымку, ждали зеленого. Все было каким-то ватным, инертным, медленным и печальным, абсолютно лишенным драйва и экспрессии. И вдруг глухо ухнула земля, всколыхнулась бензиновая завеса и внушительное угловое здание, на фасаде коего светилось «Альтаир», начало терять свою форму. Миг – и оно осело, пошло трещинами, жутко сложилось пополам и превратилось в груду развалин. Бухнуло, бабахнуло, столбом поднялась пыль, и блеснули языки необыкновенно яркого, режущего ножами по глазам огня. Причем загорелось все, как у Булгакова, словно политое бензином. Фантастически быстро. И развалины, и пристройки, и ангары за стеной. В небо потянулся чадный, черный дым, густо запахло смертью, тленом, бедой. Войной, которая, если верить Дорне, давно уже наступила…

«Взрыв газа, говоришь? – не поверил Бродов, прищурился, оценивающе кивнул и сразу вспомнил прошлое, Женьку и Клару, счастливых, улыбающихся, пока еще живых. – За вас, братцы кролики, за вас. Тем же концом по тому же месту. А вот она, вот она, хунта поработала…»

Трудно сказать, о чем думал Серафим, но, видимо, о добром и хорошем – с видом пиромана он любовался на огонь и крайне оптимистично улыбался. Радость, умиление, вселенский восторг были жирно написаны на его лице. А вот окружающие реалии оптимизма не внушали – тротуар завалило, накрыло пешеходов, кое-кто из водителей присоседился друг к дружке. На войне как на войне – пострадали невиновные мирные люди…

А светофор тем временем сменил окрас. Данила с Потрошителем пересекли дорогу и подошли к посапывающему мотором лендкрузеру, благо трафик был на улице односторонний, и тот стоял на ее левой стороне.

– Ку-ку, – постучал Данила в водительскую дверь, тонированное стекло слегка опустилось, и изнутри раздался низкий голос, казалось, что говорят со дна колодца:

– Добрый день. Вы опоздали на четыре целых и семь десятых секунды. Садитесь на заднее анатомическое сиденье. Сегодня хорошая зимняя погода. Атмосферное давление в норме, семьсот шестьдесят две единицы ртутного столба.

Еще из глубины салона раздавалась музыка, музыка на любителя, мягко говоря – этакое утробно-горловое пение под аккомпанемент барабанов и тибетских труб. Казалось, что и солистов, и инструменталистов, и хоровиков мучает свирепая рвота – жесточайшая, коллективная, до судорог, до желчи. Подпевать, вливаться и подтягивать как-то совершенно не хотелось.

– Этого еще только не хватало, – прошептал Серафим, насупился, открыл дверь и нехотя полез в тепло салона. – Да, сегодня и впрямь отличная зимняя погода. Вы случайно не знаете, сколько сейчас градусов ниже нуля?

«Чего не хватало-то», – не понял Бродов, сноровисто подался внутрь и сразу же проникся пессимизмом – в салоне было как-то нехорошо. Мало того что оглушительно и крайне не музыкально, так еще и вонюче. Куда там ПАЗу. Причем это была не привычная земная солярочно-бензиновая вонь. Нет, атмосфера отдавала чем-то странным, до жути сюрреалистическим, убийственно-пронзительным, шарахающим по человеческому обонянию кувалдой, чугунной бабой, гидравлическим прессом. Наповал. Это была смесь запахов помоев, хлорки, нестиранных носков и французского, как видно, политого для маскировки парфюма. Гений запахов и благовоний Зюскинда точно бы окочурился на месте[32]. Но только не Бродов – на миг он задержал дыхание, осваиваясь, приветливо кивнул и с удовольствием устроился в объятиях сиденья. А что – тепло, светло и мухи не кусают. Что же касается вони и душевыматывающей музыки, то по сравнению с гидравлическим ударом и офицерскими общагами это было так, тьфу, баловство, детские игрушки. В кубрике на пятьдесят персон вам не приходилось ночевать, а?

– Сейчас двадцать три целых и четыре десятых градуса ниже нуля по шкале Цельсия, – выдал между тем пассажир, сидевший на месте смертника, с важностью взмахнул рукой, и круглое щекастое лицо его сделалось значительным. – Ветер северо-восточный, три метра в секунду, влажность шестьдесят два процента. Справа, в пятидесяти трех метрах, произошел взрыв, логическое построение фактов указывает, что это утечка газа. Сейчас мы тронемся с места, Его Могущество Полпред Брыль милостиво ждет вас.

И действительно, двигатель взревел, заработала трансмиссия, и джип покатился с места. Облако миазма качнулось, сгустилось и, похоже, начало конденсироваться. Музыка сделалась оглушительной, навалилась девятым валом, напомнила о цунами. Казалось, что и солисты, и инструменталисты, и хор вывернулись наконец наизнанку. Дорога в неизвестность началась…

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая