Картина с кляксой - Гусев Валерий Борисович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/30
• Следующая

– Что не получается? Кисель?

– Ты какой-то всегда голодный! – рассердился он. – С этим художником не получается.

– Тебе это надо?

– Я еще не знаю, – честно сказал он. – Но смотри, Дим. Иностранец оказался не иностранец – раз! – Алешка загнул один грязный палец. – Великий художник Славский зачем-то раскрашивает кому-то гробы – два! Какая-то галдарея покупает его картины, а он их только что нарисовал – четыре!..

– А где три? – перебил его я. До трех-то считать умею.

– Три потом будет.

Я не стал настаивать – бесполезно. А про «только что нарисовал» все-таки спросил.

– А это ты видел? – И Алешка сунул мне под нос свои ладошки в разноцветных красках. – До сих пор не отмываются.

– А ты пробовал? – усомнился я. Зная, как он «любит» умываться и мыть руки.

– А то! Дим, ты попробуй подумать…

– Вот еще! Тебе надо – ты и думай.

– Так нельзя, Дим, – горячо зашептал Алешка. – Что-то может случиться, а мы с тобой останемся в стороне?

– Хочешь поучаствовать? Или кому-нибудь помочь?

Алешка не обиделся, он умеет быть снисходительным. Он просто сказал:

– Хочу, Дим! Папе.

Ну вот, опять… Тайны, загадки, путешествия и приключения. Погони и засады. Схватки и задержания… Обычно Алешка начинает все это в гордом одиночестве, а потом втягивает много действующих лиц, начиная от членов семьи Оболенских и вплоть до сотрудников папиного Министерства внутренних дел.

Что-то может случиться… Оно и случилось на следующий день. Правда, случилось такое, что даже Алешка не мог представить. Хорошо еще, что в этот день приехал папа. Он редко приезжает на дачу, потому что заканчивает свой рабочий день очень поздно и с большой неохотой использует служебную машину. Но в этот день он вырвался пораньше, и мы все с удовольствием допивали вечерний чай под стрекот кузнечиков, и тявканье, как сказал Алешка, лягушек, и под зуденье комаров.

– Пап! – вдруг похвалился Алешка. – А я тут на выставке был. Про всякие квадратные треугольники. Такая классная хрень!

Папа так хлопнул ладонью по столу, что в чашках подпрыгнули ложки.

– Алексей! Выбирай выражения. Ты не на улице!

– А на улице можно? – робко спросила мама. – Мне иногда так хочется, особенно в магазине. Там тоже такая хрень на ценниках.

– Тебе можно, – сурово сказал папа. – Ты в другое время росла. А наш младший…

Что наш младший, мы в этот раз не узнали: зазвонил папин мобильник.

– Да, – сказал он. – Полковник Оболенский. Так… Что, где, когда? Хорошо, я сейчас приду.

Папа посмотрел на нас как-то задумчиво и даже немного виновато.

– Я скоро вернусь. Ваш музей ограбили.

– Что я говорил! – радостно завопил Алешка. – Картины сперли!

– А ты откуда знаешь? – спросил папа.

– Оттуда! – убедительно ответил Алешка.

Папа, конечно, нас с собой не взял. Но кое-что мы все-таки узнали. Что-то подслушали (это основной источник информации у Алешки), о чем-то догадались. А что-то и придумали. И не ошиблись.

Папа приехал поздно – мы уже делали вид, что давно спим на своих антресолях в виде чердака.

Мама сварила папе кофе, а он устало пожаловался:

– Хрень какая-то в этом музее.

– Сережа, – вспылила мама, – ты только что Алешку отругал за эту «хрень». А сам…

– Да он давно уже спит.

– Щаз-з! – возразила мама любимым Алешкиным словом, и мы ссыпались с чердака.

Папа глянул на нас:

– Хорошо еще хоть в трусах. – И повернулся к маме: – Это твои дети?

– Фифти-фифти, – сказала мама.

– Моя фифти, – сказал папа, – это дисциплина и порядок.

– А моя, – призналась мама, – это любопытство. Рассказывай.

– Я не могу выступать перед голой аудиторией. – Папа отставил чашку.

– Нам не холодно, – поспешил Алешка.

– Неприлично, – уточнила мама.

– А пузатым дядькам ходить по поселку в разноцветных трусах прилично?

Папа широко развел руки и сгреб нас всех троих в свою охапку.

У входа в музей папу ждали местные сыщики: следователь, начальник уголовного розыска и помощник прокурора.

– «Что, где, когда?», – улыбнулся папа, здороваясь. – «Что» – это ясно, «где» – тем более, а вот «когда» – очень важно выяснить.

– Не все однозначно, Сергей Александрович, – сказал молодой начальник уголовного розыска. – Кража странная.

– Что так?

– Какая-то… разностильная лексика. – Он часто писал в местную газету статьи о себе и о своих бравых операх и любил выражаться литературно.

– А конкретно?

– Похищены очень ценные полотна. Айвазовский, Левитан, Перов, Крамской… И вместе с ними – дверные ручки, шпингалеты, засовы, печные вьюшки.

– Может, под заказ взяли? Какому-нибудь дачнику в родовой коттедж.

– Тогда бы уж и подсвечники хотя бы прихватили. А как показывают сотрудники музея, все экспонаты на месте. Кроме картин, естественно.

– Сотрудников всех вызвали?

– Да, в Малом зале ждут.

– Ну, пойдемте, поговорим.

Тут на крыльцо вышел эксперт.

– Что у вас? – спросил папа.

– Пальчиков нет. Чужих, я имею в виду. Полотна заменили хорошими копиями. И когда это сделано – бог весть. Кражу-то ведь случайно обнаружили.

– А кто именно?

– Экскурсовод Лапина, – поспешил ответить начальник Злобин. – Вела группу, рассказывала об этюде Левитана «Лесное озеро», посетители стали выражать удивление, перешептываться, пересмеиваться. Она оглянулась: оказалось, что на месте озера колосится рожь.

– А озеро?

– Рядом висит, на месте ржи.

– В спешке перепутали, поменяли местами, – кивнул папа. – Ну, пойдемте.

Директор музея, милая старушка Анна Павловна, бросилась к ним, как к родственникам, сжимая у груди свои ладошки.

– Господа офицеры, я вас умоляю! Помогите! Этот музей мне как дитя родное! Пятьдесят лет я ему отдала. Все эти годы берегла, отбиваясь от всяких чиновников, от бизнесменов – продай ему то, продай это, весь дом продай. А теперь вот – такое несчастье. Я вас умоляю, господа офицеры! Найдите этих негодяев, я сама отрублю им руки. Кстати, у нас в запаснике есть настоящая плаха и палаческий топор.

Крутая бабушка! Все бы были такие.

– Успокойтесь, Анна Павловна, – мягко сказал папа. – Мы их найдем – обещаю. А вы нам поможете, да? Давайте вместе разбираться. Насколько мне известно, кражу обнаружила ваша сотрудница Лапина, так?

– Так! Я обнаружила. – Экскурсовод тетя Липа шагнула вперед и сдернула с носа очки дрожащей рукой. Представилась: – Олимпиада Петровна, год рождения…

– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – вежливо перебил ее папа.

– Да… Вы уже знаете?

– Очень просто, – объяснил папа. – Олимпийские игры в Москве. Многих девочек, родившихся в этом году, назвали Олимпиадами. Ваш папа был болельщик?

– Еще какой! Знаете, он… – Ее глаза аж засияли.

– Про вашего папу несколько позже. – Наш папа уже понял, что она успокоилась, и начал ее расспрашивать.

– Все как обычно. Вы знаете, когда я веду по залам группу, я ведь на экспонаты не смотрю – я их наизусть знаю. Я смотрю на людей: как они слушают, как реагируют, все ли им понятно, интересно ли? Вы понимаете?

Папа кивнул.

– И тут вдруг такая ошибка! Я сначала даже не испугалась. Я подумала, что тетя Клава, это наша уборщица, когда смахивала с картин пыль, просто по невниманию их перевесила. Закончила экскурсию, позвала Клаву, спросила. Вот тут я испугалась. Стала с вниманием рассматривать полотна и… упала в обморок.

Папа тут же начал ее расспрашивать про ее папу: за какую команду он болел и каким видом спорта сам занимался? Тетя Липа снова успокоилась и в обморок не упала.

– Припомните, кто-нибудь из посетителей проявлял к этим картинам особый интерес?

– Определенно – нет. Живопись никого сейчас не интересует. Настоящее искусство… оно многим просто недоступно. Но я думаю, что еще не все потеряно. Мы ведь тоже стараемся…

• Предыдущая
• 6/30
• Следующая