Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс - Страница 20

• Предыдущая
• 20/114
• Следующая

Язык до Киева доведет, а уж до какого-то там «Занзибара» и подавно. Проехав зоопарк, Тормоз принялся пытать прохожих и, взяв со второй попытки верный курс, ровно в половине десятого был на месте. Ну, почти на месте, метрах в ста. Платить за парковку — прямо перед «Занзибаром», просторную, с фонариками на ограде, — ему было натурально нечем, так что пришлось жаться к помойке. «Ладно, бедные не гордые. — Сплюнув, он навесил противоугонные вериги, спрятал под сиденье магнитолу и окунулся в духоту летнего вечера. — Ни хрена себе, однако, Красная площадь, зеленые елки…»

Заведение и вправду смотрелось достойно. Фасад переливался огнями, из дверей неслась музыка, а над входом зазывно изгибалась огромная неоновая дива — черная до синевы, крутобедро-высокогрудая и, судя по постановке ног, изнемогающая от страсти. Занзибар, одним словом, Занзибар…

Господин Морозов изволил быть около десяти. Еще издалека раздался вой сирен, резануло по глазам дальним светом, и, нарушив гармонию визгом тормозов, у самого входа замер «шестисотый», на этот раз перламутрово-белый. Хлопнули дверцы джипа поддержки, у выскочивших бугаев окаменели лица, и из «мерседеса» показался Морозов — строгий, но справедливый, как и подобает хозяину окружающего великолепия.

«Ну, бля, явление Христа народу». Плавно переместившись поближе, Тормоз поймал его взгляд, вытянулся и шаркнул подобострастно ножкой — мол, не соблаговолите ли признать, ваше сиятельство?

— А, ты. — Морозов на мгновение показал прокуренные зубы и, не останавливаясь, сделал знак рукой: — Степан Владимирович, человек по твоей части, присмотрись.

Не обращая больше на Серегу ни малейшего внимания, он резко отвернулся, поправил запонку и скрылся за зеркальными дверями.

Мордовороты-охранники убрались вместе с ним, джип с «мерседесом» отчалили на парковку, и у ступеней входа остались только двое — Тормоз и невысокий мужичок с лысиной во весь череп.

— Пойдем, парень. — Тронув Серегу за рукав, он посмотрел ему в глаза — свинцово, исподлобья, и легонько потянул за собой: — Шевелись, времени мало.

Сам он двигался неуловимо быстро — плавно, без малейшего усилия, будто стелился по земле. Как хищник, идущий по следу.

— Давай сюда. — В темпе миновав фасад, повернули за угол, и, притормозив у служебного входа, лысый забренчал ключами. — Заходи.

Кивнул вскочившему охраннику, сбежал вниз по лестнице и, промчавшись длинным, слабо освещенным коридором, взялся за дверную ручку:

— Ну что, зверье, как настрой?

В нос шибануло потом, вонью носков, застоявшейся мочой, и Тормоз сразу понял, что попал в раздевалку, причем набитую под самую завязку.

— Настрой боевой. — В небольшом, с «шубой» на стенах каземате кучковалось с десяток бойцов. Одни, гоняя конечностями воздух, разминались, другие потихоньку работали на серии, третьи, отсиживая пятую точку, укрепляли медитацией бойцовский дух.

— Шире шаг. — Лысый пересек раздевалку и, толкнув железную дверь, поманил Тормоза за собой: — Заходи, закрой на задвижку.

Это была тренерская. Шкаф, диван, сейф, на столе телефон, по которому, придерживая трубку плечом, беседовал амбалистый мужик. Стены комнаты вместо обоев были обклеены портретами разнообразных членов — Политбюро, Госдумы, всевозможных партий. Членов объединяло одно — глаза их на плакатах были напрочь изрезаны, придавая портретам сходство с зомби. Пахло здесь чуть лучше, чем в раздевалке.

— Добрый вечер, Степан Владимирович. — Ам-бал, сразу замолчав, повесил трубку и, поднявшись, едва не чиркнул черепом по потолку. — Лютый своих уже привел, можно начинать.

— Лады. — Лысый протянул ему руку, кивнул и свирепо покосился на Тормоза. — Слушай, парень, говорю только раз. — Он неожиданно прищурился и метнул черт знает откуда взявшуюся в его руке бритву в глаз экс-премьеру. — Запомни, ты никто и звать тебя никак. Дышать будешь как я скажу, а иначе никак не будешь. — Он на мгновение замолчал, осчастливил лезвием отца перестройки и сплюнул прямо на пол. — Принцип здесь один: входит — кто хочет, выходит — кто может. Для начала стравим тебя с таким же лохом, а там видно будет.

С отвращением скользнул глазами по Серегино-му галстуку, оценил парижские штиблеты и перевел взгляд на амбала:

— Димон, окаблучь его. Сорок пятый.

— Грибка у тебя нет? — Тот мрачно глянул на Прохорова и, швырнув ему под ноги высокие, со шнуровкой «говнодавы», кинул сверху нестираные треники. — Разминайся, дрочи жопу кактусом. Усек?

— Врубился, не дурак. — Насчет спартанской обстановки и грубости в быту Тормоз все понимал правильно — комфорт расслабляет. А боец должен быть голодным, холодным и вонючим — для победы важна не столько сила, сколько злость на весь белый свет.

Подхватив с пола «гады» со штанами, он открыл засов и, шагнув в раздевалку, огляделся в поисках свободного стула. Свободным оказался лишь один, и то условно — на нем лежал черный пояс мастера второго дана. Стиль Кекусин-каратэ. Видать, его хозяин был круче дона Карлеоне — тот требовал всегда отдельный стул для своей шляпы.

— Кушак твой? — На крутизну Тормозу было насрать, так что, заняв плацкарту, он швырнул пояс сразу обозначившемуся крепышу. — Надень, а то штаны потеряешь.

— Ки-и-и-и, — тот много разговаривать не стал и, зажав свою гордость в руке, с ходу щелкнул ею как бичом, — й-а-а-а!

Пояс черной мамбой метнулся Прохорову в глаз, но он успел увернуться, с трудом, так что ухо обожгло мгновенной болью, и уже собрался было показать себя, но не дали.

— Самурай, на выход. — Дверь тренерской открылась, и Дима-бык шагнул к распоясавшемуся каратэ-ке. — Пошли.

«Ладно, пидер, коснется». Прохоров посмотрел в спину обидчика, пристроил-таки свою одежду и принялся снаряжаться — бедные, бедные снежно-белые носки! «Говнодавы» пришлись точно впору — у лысого был глаз-алмаз, а вот треники оказались малы, и, разорвав их по шву, дабы не уподобляться плохому танцору, Тормоз принялся разминаться. Внимания на него никто не обращал — делить пока было нечего. Он уже успел разогреться, поработать на координацию и потянуть все жилы, когда дверь открылась и в сопровождении Быка явился Самурай — лоснящийся от пота, с ободранной скулой, но торжествующий, словно римский триумфатор. «Что ты лыбишься, как параша, сволочь». Расслабляясь, Тормоз начал подбираться к врагу, чтобы вдарить наверняка, но дверь тренерской опять открылась, и в раздевалку высунулся лысый:

• Предыдущая
• 20/114
• Следующая