Изольда Великолепная - Демина Карина - Страница 15
- Предыдущая
- 15/97
- Следующая
– Тупик, если разобраться, не такой тупик. – Я пыталась вспомнить содержимое той на редкость занудной бумаги. – Любой договор, насколько знаю, можно разорвать по соглашению сторон. Или подписать новый, отменяющий действие старого. Я не буду возражать.
Вот что я опять несу? Все ведь замечательно. Крыша над головой, муж богатый… а еще и с титулом… расторгнуть договор? Вернуться домой? И забыть обо всем, в том числе о каменной бабочке, которую я храню. И о встрече с паладином. О мягком ягненке на руках, о фрейлинах, храме…
– Почему? – спросил Кайя.
И я нашла ответ, для него, да и для себя тоже:
– Хуже нет, чем жить с тем, кому ты отвратителен.
Кот заурчал и лизнул ухо шершавым языком. Утешает? Или пытается сказать, что я дура. Кайя же вспыхнул. Рыжие вообще легко краснеют, он же и вовсе пунцовым стал, особенно уши.
– Простите, если заставил вас так думать.
Теперь он говорил тихо, почти шепотом, отчего мне становилось страшно. И чтобы не дрожать, я обняла кота. С ним тоже будет жаль расставаться. Наверное, жальче, чем с драгоценностями, платьями и окаменевшим вианом.
– Леди… Изольда, – на моем имени Кайя запнулся, – поверьте, я ценю ваше благородство…
А мне-то казалось, что это просто дурость.
– …и глубоко раскаиваюсь в тех неосторожных словах, которые нанесли вам обиду. Но вы ведь все слышали?
– Многое. Я не собираюсь никому ничего рассказывать, если вы об этом.
– Благодарю, но я о другом. Возможно, Урфин в чем-то прав…
В том, что я меньшее зло? Определенно. Даже если брать сугубо по килограммам.
– …и хотя я категорически не одобряю его методы, но должен просить вас сохранить договор в силе. Если, конечно, я сам не вызываю у вас отвращения.
Какой неожиданный поворот. И кошачьи когти, впиваясь в плечо, предупреждают – лучше тебе, Изольда, согласиться. Хотя бы ради наглой рыжей морды, ну, той, которая мурлыкать перестала и дыхание затаила, ожидая ответа.
– Вы будете моей женой, леди Изольда?
Вот! И что мне оставалось ответить?
– Но вы же совсем меня не знаете! – Я попыталась воззвать к его разуму, если уж собственный отказал.
– Как и вы меня, – возразил Кайя.
И аргументы закончились. Нет, я могла бы рассказать, что леди из меня при всем моем старании не получится, а я даже не уверена, что буду стараться. Не по мне это их существование в каменной клетке замка и разграфленное приличиями бытие. Вышивки шелком. Глупые игры. Наряды. Это вдруг потеряло смысл. А что обрело? Не знаю. Только, глядя в рыжие глаза Кайя, я ответила:
– Тогда согласна.
Я протянула руку, желая скрепить этот, куда более честный договор рукопожатием, но Кайя понял по-своему. В огромной его ладони моя казалась крошечной, едва ли не детской. И черные змеи татуировки отползли, словно опасаясь моей слишком чистой кожи.
– Вы очень хрупки. – Кайя осторожно коснулся пальцев губами.
И я вспыхнула.
От макушки до пят. От чертовых пальцев, которые вдруг задрожали, до ослабевших колен. Я взрослая. Совершеннолетняя. И далеко не девица.
Я даже порно смотрела.
А тут вдруг… надо взять себя в руки, но вряд ли выйдет. Щеки небось полыхают, что знамя социализма. И сердце засбоило. Мысли же в голову и вовсе неприличные полезли.
Чтобы избавиться от них, я спросила:
– Они ведь живые, да? Рисунки?
Извивающаяся лента скользила по его запястью. И была холодной, а кожа Кайя горячей, куда более горячей, чем кожа нормального человека.
Он позволил мне поймать татуировку, и та недовольно ужалила пальцы холодом. Живая. И злая.
– Вам не больно?
– Нет. – Кайя не убирал руку, и я была благодарна ему за это.
А холод вдруг исчез. И тончайшие змеи устремились туда, где на его коже оставался след моего прикосновения.
– Мне сложно сделать больно, Иза.
Он так думает, потому что большой и сильный. Но я знаю, что и сильные люди способны испытывать боль. Татуировка меня признала. Она распадалась на созвездия чернильных пятен. И соединялась вновь, восстанавливая причудливый узор.
– Вас не отталкивает? – Кайя сел на пол, скрестив ноги. И теперь мы были почти на одном с ним уровне, только я чуть выше. Но не настолько, чтобы разорвать прикосновение.
– Нет. Странно, но… для чего она?
– Ночная мурана способна расти не только в камень. Это такое… растение? Животное? И то, и другое вместе?
– Я видела.
– Где?
– В храме. Там ее много. И она другая.
Кайя вздохнул и произнес:
– Урфин не дает себе труда думать о том, что творит. Леди не место в храме. Но там вы видели побеги, то, что снаружи. А внутри камня – корни.
И под кожей? Вот эти змеи – корни не то растения, не то животного? А Кайя еще утверждает, что ему не больно?!
– Я несу лишь малую часть. Первое время это и вправду мучительно, но после того как мурана приживается… если приживается, то боль уходит.
– А если не приживается?
– Тогда смерть.
– И чего ради?
– Теперь меня очень сложно убить.
Поздравляю. Немного мучений, и плюс сто к броне.
– Мурана слышит меня, а я – ее. Она берет у людей силу и отдает мне.
И в итоге Кайя круче всех. Наверное, подковы взглядом гнет, а легким движением брови стены каменные ломает. Эх, мир вроде другой, а игрушки у мальчишек все те же.
– Чем они темнее, тем лучше.
Симбиоз. Хорошее слово. Ты – мне, я – тебе, и все в сумме счастливы или хотя бы живы. Вопрос лишь в том, чем Кайя платит за обретенную суперсилу. Счастливым он не выглядит, скорее уж безмерно уставшим.
Ох, Изольда, ты дура. Кайя выглядит уставшим, потому что устал. Небось не первым классом добирался и даже не третьим, всю задницу об седло отбил. Ему охота не разговоры душевные разговаривать, а спать лечь. Только воспитание не позволяет от тебя избавиться.
От меня то есть.
– Наверное, поздно уже, – осторожно заметила я.
Под кожей Кайя звучало эхо двойного пульса, но меня это больше не пугало, как и то, что черные ленты поползли вслед за моими пальцами, точно не желая расставаться. Я и сама не желала. Выбираться из теплого кокона медвежьей шкуры, касаться почти босой ногой – чулок не в счет – холодного пола, сталкивать с колен осоловелого кота…
Я бы осталась в этой комнате и в этом кресле. Но вряд ли леди поступают подобным образом.
– Где ваши туфли? – Кайя, не выпуская моей руки, поднялся. Ну вот, моя макушка ему и до подбородка не достает.
– Туфли? Где-то там… на лестнице. Здесь недалеко.
– Нельзя ходить босиком. Можно поранить ногу. Или простудиться.
Ворчит он беззлобно, скорее уж забавно. Никого, кроме мамы и бабушки, не заботило, что я могу простудиться. А я, глупая, от заботы их отбивалась.
Теперь еще и туфли потеряла.
Но Кайя решил проблему по-своему – он просто поднял меня на руки.
– Леди, от вас рыбой пахнет.
– А от вас… от вас… дымом.
Тем самым, осенним, который уходит в небо из куч прелой листвы, и еще соленым морским берегом. И крепким конским по?том, но запах не неприятен.
Хлебом. Терпким крымским вином.
Выжженной степью. Пылью. Старыми книгами.
Чем-то кроме, что я не могу уловить.
Мы спускаемся по лестнице, и я, считая ступеньки, думаю обо всех этих запахах, и о том, что под кожей Кайя живет растение, которое немного здесь и немного в храме, и о том, что глаза у него рыжие, не у растения, конечно. Мыслей так много, что я зеваю, уткнувшись носом в плечо.
В моей комнате пусто, и камин почти погас. Сквозь приоткрытое окно тянет холодом. Огонь прячется от воздуха в черном жерле, и лишь старое полено отливает рубиновым цветом. Оно вот-вот рассыплется на угли, а те быстро погаснут.
И к утру я немного замерзну.
Кровать слишком велика для одного человека, но теперь я понимаю, под кого ее делали.
– Спокойной ночи, Изольда. – Кайя поклонился.
– Спокойной ночи… Кайя.
Я впервые произнесла его имя вслух. Странное оно, совсем не мужское, но… мне кажется, что ему подходит. Дверь закрывается, и я подбегаю к ней, стою, прислушиваясь к шагам снаружи.
- Предыдущая
- 15/97
- Следующая
