Рукоять меча - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/82
- Следующая
– Я так и понял, что штормит сегодня, – заметил Гвоздь, и Мореход одарил его уважительным взглядом: ничего не скажешь, понимающий человек этот Гвоздь.
– Еще в Крысильне? – не поверил Кэссин.
– Салага ты, – пренебрежительно протянул Мореход. – Когда это мы столько рыбы приносили, да еще так быстро? Перед штормом рыба к песчаной косе сбивается. А штормяга здоровенный, столько ее сегодня там было – в уме помрачиться можно. Хоть голыми руками из воды выбирай.
Только теперь Кэссин понял, отчего богатый улов привел Гвоздя в столь скверное расположение духа.
– Так, выходит, ты и правда знал! – воскликнул Кэссин.
– Ясное дело, – ответил Гвоздь, не оборачиваясь. – Если бы я надеялся, что у нас сегодня работа будет, я бы Баржу за такие дела вовсе бы прибил на месте. Считай, повезло дармоеду. А так никто по нам особо не страдает. Вот только покажемся в порту, сгоняем разок-другой куда пошлют, а там видно будет.
Гвоздь оказался прав. Сгонять разок-другой действительно пришлось, но после того, как последний грузчик с хрустом вгрызся в принесенное расторопным побегайцем яблоко, стало ясно, что другой работы на сегодня нет и не предвидится. На всякий случай побегайцы не стали расходиться, а пристроились в проходе между складами с тем расчетом, чтобы не терять из виду ни моря, ни причал, ни грузчиков. Место для вынужденного отдыха Гвоздь выбрал не без умысла: не только побегайцы могли видеть все как на ладони, но и их самих нельзя было не заметить. Любой грузчик, решивший скрасить ожидание корабля закуской, а то и выпивкой, мог не сходя с места махнуть рукой любому пацану из тех, что с таким уютом разместились на куче старых ящиков.
– Давай, Помело, – распорядился Гвоздь, устремив взор куда-то за линию горизонта. – Заснул, что ли?
Побегайцы, уже было совсем расположившиеся на отдых, задвигались нестройно и радостно. Обычно Помело метет языком только по вечерам, перед сном, и то недолго. Не успеешь заслушаться толком, а неумолимый Гвоздь уже обрывает рассказчика, и Крысильня неохотно отрывается от захватывающей дух истории. Нет худа без добра – хотя надвигающийся шторм и лишил побегайцев приработка, зато уж они смогут насладиться всевозможными байками в полную сласть: времени до вечера вон еще сколько!
– Рассказывают, – неспешно начал Кэссин, обведя слушателей долгим взглядом, – что один великий воин…
Через три часа Кэссин изнемогал. Ему ни разу еще не приходилось рассказывать подолгу, без умолку, без малейшего отдыха. У него всегда было в запасе время от одного вечера до другого – припомнить читанную или слышанную когда-то историю, а то и придумать свою, склеив ее наскоро из обрывков других, не менее захватывающих повествований. На сей раз особо раздумывать было некогда: Кэссин был вынужден говорить, говорить, говорить… Кэссину начало казаться, что во рту у него не язык, а по меньшей мере весло: внутри не помещается и двигаться должным образом не хочет. Не только усталость была тому причиной. Шторм приблизился, и его приближение было ощутимо даже для неопытного Кэссина. Ветер не усилился – наоборот, даже вроде утих, – но в воздухе куда сильнее обычного пахло солью, и этот соленый воздух давил, плотно облегал кожу. Дышать предштормовым воздухом было трудно. Тем более тяжело приходилось рассказчику. Но великие воины тем не менее исправно побеждали страшных чудовищ, а великие маги творили и вовсе умопомрачительные чудеса, хотя у их создателя и пересохло в глотке.
– Здорово, – сосредоточенно одобрил Гвоздь, не глядя на Кэссина. Во время рассказов он то и дело взмахивал босой ногой, безошибочно вылавливая пальцами песчаных прыгунчиков: насекомых наподобие кузнечика, только раза в два поменьше и куда более прытких. Кэссин не мог определить, к чему относится одобрение Гвоздя – к его рассказу или к удачной поимке очередного прыгунчика.
– Действительно хорошо, – произнес незнакомый голос. – Я прямо-таки заслушался.
Из-за кучи ящиков показался неброско одетый человек самого неопределенного возраста – эдак от двадцати пяти до пятидесяти лет: лицо без глубоких морщин, а волосы с проседью.
– Я хоть и по своим делам шел, а мимо пройти не смог, – доброжелательно улыбнулся незнакомец.
К удивлению Кэссина, Гвоздь улыбнулся в ответ. Только тогда Кэссин и сам осмелился ответить улыбкой нежданному слушателю. Не иначе, Гвоздю так понравился последний рассказ, что он пришел в невероятно хорошее расположение духа. Да, так оно и есть. Иначе с чего бы это Гвоздь так разулыбался. Ему бы в пору помрачнеть: ведь незнакомец подошел так, что его ни Покойник, ни Кастет, ни сам Гвоздь не услышали. Тут бы главарю побегайцев рвать и метать, а он ухмыляется до ушей. Да, странные дела сегодня творятся.
– Держи, парень, – произнес незнакомец, и в руку обалдевшего Кэссина скользнула крупная серебряная монета. – На базаре за такую работу больше платят… ну так не взыщи, на базаре слушателей много.
Кэссин хотя бы поклониться сообразил – и то хорошо. Он не успел найти приличествующих для изъявления благодарности слов: незнакомец уже удалялся быстрым широким шагом. Небось заслушался, да и опоздал по этим своим делам и клянет сейчас последними словами и себя, и пустомелю-пацана, который задержал его своими побасенками. А за рассказы заплатил. Ничего не скажешь, понимает, что такое вежливое обхождение.
– Да чтоб я сдох! – восхищенно прошептал Килька.
Кэссин опомнился и протянул Гвоздю сверкающую монету. У него и мысли не возникло оставить монету себе. Конечно, отбирать его законный заработок Гвоздь ни за что не станет, но… нет, нет, лучше и не пытаться.
– Мда Помело, – протянул Гвоздь. – Добытчик. Может, из тебя еще толк и будет.
Он встал и окинул взглядом море и порт.
– Как думаешь, Мореход, шторм сюда, пожалуй, через час-другой доберется? – произнес он не столько вопросительно, сколько утвердительно.
Мореход подумал недолго, тоже посмотрел на море и кивнул.
– Может, даже и раньше, – заявил он.
– Значит, сегодня работы не будет, – подытожил Гвоздь. – Тогда так. Бантик, бери деньгу и дуй в лавку. Покупай на все, – и он вручил Бантику монету, – и для всех. Помелу двойная доля: его добыча. Пусть там в лавке посчитают, возьмешь его вторую часть медяками, а на остальное покупай. Кастет со мной идет на верфь, за опилками. Баржа наполняет бочку. Всем остальным – живо в Крысильню, пока никого в море не посмывало.
Кэссин не вполне понял, как именно Гвоздь распорядился нежданными деньгами. С него уже и того хватало, что не ему предстоит бегать с ведрами, тщетно надеясь успеть наполнить бочку прежде, чем его настигнет ливень. Кстати, а зачем вообще бегать с ведрами накануне шторма? Достаточно выкатить бочку из Крысильни, а там уже ливень сам о ней позаботится. Кэссин бы так и сделал… а вот Барже, похоже, придется побегать с полными ведрами под проливным дождем. И похоже, что Гвоздь еще с утра принял решение. Недаром на физиономии Баржи красовался один-единственный синяк, и разукрасил Баржу вовсе не Гвоздь. Да, так оно и есть. Вздумай Баржа затеять драку, и быть бы ему битым. Но проступок Баржи был иного рода. Баржа поленился – и теперь ему придется поработать всерьез.
Мореход не ошибся: едва побегайцы успели добежать до Крысильни, как небо начало заволакиваться быстрыми тяжелыми темными облаками. Небо вспорола трескучая сухая молния, осветив Бантика с целым мешком всевозможных вкусностей на могучих плечах. Потом ахнул гром, и мгновение спустя Крысильню накрыл шторм.
Когда побегайцы скинули влажные куртки и выжали волосы, дверь отворилась, и в Крысильню был вброшен мешок. Спустя недолгое время дверь отворилась снова. Голые, в одних набедренных повязках, со свернутой в жгуты одеждой, вошли Гвоздь и Кастет. Теперь все были в сборе.
К удивлению Кэссина, когда Кастет разложил мокрые одежды на просушку, они оказались чистыми, да и сам Кастет не увозился в дорожной грязи по самые уши, как можно было ожидать. Вот почему парни сначала вбросили в Крысильню мешок с опилками и только потом вошли сами. Ливень смыл с них грязь и выстирал их одежду. Ай да Гвоздь! Эту его уловку Кэссину стоит запомнить.
- Предыдущая
- 4/82
- Следующая
