Выбери любимый жанр

Покрывало ночи - Раткевич Сергей - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

– Просьбами?

– Будешь чинить им заборы, склеивать разбитые горшки, ковать коней, точить серпы, рвать зубы и лечить коз.

– Но… я не умею лечить коз! – растерялся Курт.

– Да… тебе потребуется все твое могущество, – задумчиво произнес Мур и хихикнул.

– А почему они решили что я – это он? – Курт решил не обращать внимания на неуместное веселье своего посоха.

– Еще не знаю, – ответил посох. – Я плохо знаком с культом Сигена. Впрочем, догадка у меня есть, но… не знаю. Когда они уйдут, проверим, прав я или нет.

– Если они уйдут, – вздохнул Курт.

– Да уж, – хмыкнул посох. – Твой способ обретения силы – это нечто неподражаемое. Однако я предпочел бы просто послушать повесть о твоих приключениях, а не самому в них участвовать.

– Ты ведь сам как-то говорил, что безопасные приключения вымерли, – напомнил Курт. – Осталась только опасная разновидность.

– А ты больше слушай разных ослов, вроде меня! – грустно усмехнулся посох. – Нет, ну надо же! Ведь мы были почти что в Джанхаре! Вечно тебя заносит невесть куда…

Эстен Джальн и его Ученик сидели в траве на берегу реки, до ушей перемазанные красками и счастливые. Перед ними в дразнящем стремительном танце извивалась парочка апсар.

– Этих тоже нарисуем? – спросил Ученик.

– Нет, – мечтательно вздохнул Эстен Джальн. – Этих не будем. Эти красивые.

– А как ты с судьбой-то договорился? – промолвил Ученик.

– Насчет Курта, что ли? – усмехнулся Эстен Джальн.

– Ну да. – Кивнул Ученик. – Кстати, зачем он тебе? Он такой… такой страшный… и вообще…

– Ну, видишь ли… в общем, я виноват перед ним… – задумчиво сообщил Эстен Джальн. – Ведь это я нарисовал Архимага. Теперь из-за этой сбрендившей карикатуры у бедняги Курта одни неприятности. А когда старый пройдоха Зикер захотел протаранить им защиту Джанхарской крепости… ну, это уж ни в какие ворота не лезло! Парень чертовски талантлив. Такой должен жить. Поэтому я и переговорил с Судьбой. Кому, как не ей решать подобные вопросы?

– Но ведь она никого не слушает, кроме себя, – удивленно сказал Ученик. – Как же?..

– Верно, – кивнул Эстен Джальн. – Не слушает. Но я – особый случай. Кто, по-твоему, писал ее портрет?

– Ее портрет? – восхитился Ученик. – Так, значит…

– Пустое, – отмахнулся Эстен Джальн. – Вернемся лучше к нашим красавицам!

Это случилось таким ранним утром, что его и утром бы никто не назвал. Это произошло в миг, когда властвовали серебристые сумерки, и предощущение зари еще не тронуло досыпающую свои рассветные сны землю.

… из облаков и легкого дуновения ветра вновь соткался всадник… Облачный Всадник… Хранитель Края… Он уже почти поднес к губам свой вековечный священный рог… кто знает, что случилось бы, если бы он успел?

… но…

Что-то темное и тяжелое могучим усилием прошило облака. Разбросало их в стороны. Со звоном лопнули тонкие струны ветра, сотрясся небосвод, и тяжким стоном отозвалась враз поблекшая земля.

Что-то пришло с небес на землю, и тусклый след еще долго дрожал в воздухе, не в силах рассеяться. Воздух никак не мог забыть свой испуг и принять прежнюю форму. Что-то темное и тяжелое, закутанное во мрак, стояло в светлеющих сумерках. И там, где оно стояло, свет, казалось, терял силу. Дрожала, прогибаясь, земля – и если б могла, она сбежала бы прочь. Страх оседал кристаллами инея. И если бы случайный взгляд торопливого путника ненароком упал на это невероятное существо – он бы отдернулся незамедлительно, как машинально отдергивается палец, по оплошности коснувшийся огня. Взгляд бы отдернулся, а человек… Он бы просто ничего не запомнил. Не заметил бы ничего. Люди никогда не замечают и не запоминают такие вещи, просто потому что им жить охота, а заметивший – и уж тем более запомнивший такое – умрет незамедлительно. Это все равно как если бы лягушка вместо комара вздумала быка проглотить. Не влезают в людей такие видения. Рвут их на части. Безумие – еще самая легкая участь.

Однако в серебристых сумерках ожидали совсем другие люди. Люди, которые знали о пришествии этого существа, ждали этого пришествия и были к нему готовы. Этим людям было позволено видеть его покров и оставаться в живых. Темный Бог стоял в лучах начинающегося рассвета и ждал, когда его последователи приблизятся.

Где-то далеко звучал бешеный стук копыт, ревело яростное море – но все было глухим и бесцветным, словно мир исчез за тяжкой каменной дверью, которую плотно притворила безжалостная и могучая рука.

– Подойдите, – велел голос, ужасней которого давно не слышали в Мире.

Приверженцы Темного Бога содрогнулись, но послушно приблизились.

– Оннер должен остаться среди теней, – сказал Темный Бог. – Арамбур не должен получить помощи.

– Приказывай, Владыка! – в торжестве и страхе воскликнули верные слуги.

– Убейте их, – повелел Темный Бог. – Прежде всего – Линарда.

Он зевнул, чем ощутимо подпортил мрачную торжественность церемонии, но собравшиеся вокруг него этого не заметили. То есть они, конечно заметили зевок, ведь они ловили каждое движение, каждый жест своего Бога – но для них этот зевок был так же торжественен, так же исполнен ужасающей святости, как и все прочее. Поведение Бога необсуждаемо, оно священно в принципе, исключений здесь быть не может. Да навали он кучу дерьма им на головы – они бы восприняли это с радостью. Счастью и восторгу их не было бы границ.

Однако он не стал этого делать. Он просто исчез. Растаял. И только след его еще долго лежал в Мире, словно незарастающая память о недобрых делах.

Закрыв глаза, верные слуги Темного Бога вознесли благодарственную молитву. Глаза были закрыты недаром: сквозь закрытые глаза они все еще могли видеть рассеивающийся след их уходящего властелина.

– Навсегда, – густым голосом произнес их предводитель.

– Навсегда! – эхом откликнулись его сподвижники.

– По коням! – приказал предводитель. – Да свершится воля Его!

Когда топот копыт стих, из кустов вдруг вылезло такое страшилище, что лужи от ужаса сморщились, отказываясь его отражать.

– Да свершится воля его! – кривляясь, передразнило страшилище. – Я вам свершу, идиоты! Вы у меня такого насвершаете!

Оно скорчило омерзительную гримасу, сделало шаг и пропало.

Окрестные лужи разгладились с видимым облегчением. И с таким же точно облегчением вздохнула земля, вздохнула, выгнула спину, и кажется, даже мурлыкнула.

… Ах, если бы Облачный Всадник успел протрубить… но живущим ныне часто приходится самим вершить великие дела, заменяя ушедших героев, даже если дела эти им не по силам…

Рыжий Хэк сказал заветное слово, и еще одна завитушка исчезла с его изукрашенной порталами груди.

– Я не смогу! – глядя в глаза Рыжего Хэка, простонал Роади, едва они оказались в портале.

– Сможешь, – внушительно отозвался тот. – У меня нет ни тени сомнения, что ты сможешь. Ради НЕЕ.

– Она… вы же ничего не понимаете… – простонал Роади. – Она – принцесса… а я…

– Она любит тебя. – сказал Рыжий Хэк. – А ты – будущий король. Тоже мне, тему для мелодрамы нашел.

Портал открылся.

Принцесса пребывала в трауре.

Ее траур был полным и несомненным. Ее глубокая скорбь была неподдельна. Принцесса танцевала, и лицо ее светилось от счастья.

Роади подумал, что он ни разу еще не видел ее такой счастливой. Он поклонялся ей, как богине, а она говорила, что любит его. Но… как это могло быть? Так ведь не бывает… Богини, конечно, могут говорить и делать все, что им заблагорассудится, но смертные должны помнить свое место. Роади не смел любить свою богиню. Не смел. Только благоговение. Только священный трепет. Он помнил каждое слово, каждый жест, каждое дыхание. Когда она попыталась его поцеловать, он сознание потерял.

Но его богиня была грустной богиней. Потому что был еще и король. И у короля была власть. Над всеми. Даже над ней. По какой-то роковой, несправедливой случайности она была его дочерью.

4
Перейти на страницу:
Мир литературы