Искусство предавать - Раткевич Сергей - Страница 2
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
«Он не может этого знать!»
Подгорный Владыка вновь мельком глянул на Наставника и вернул свой молот в прежнее положение. Подмигнул.
Молот, перевернутый рукоятью вверх… боевой молот, перевернутый рукоятью вверх, — предложение мира!
Предложение мира.
Вот так — и никак иначе. Якш все знает. Знает. Якш знает все. Но как же это возможно? Как?! Он никак не мог проникнуть в организацию сторонников мира. Мы тщательно скрывали свои встречи, стереглись, ничего не доверяли ни пергаменту, ни случайным свидетелям. Секретность была совершенной. Или… или все-таки нет? Это пока я напоминал об осторожности, они были осторожны, а теперь? Поздно сейчас думать об этом. Просто поздно, и все.
— Идем, — сказал Якш.
Почему-то от осознания, что Владыка лжет вместе с ним, разведчику стало легче. Словно бы ложь, поделенная на двоих, оттого и вправду уменьшилась. Ложь всегда остается ложью, напомнил он себе. Всегда. Даже разделенная с Владыкой, она не становится правдой. Никогда.
Тайный Вход караулили два гнома из знаменитой личной охраны Якша. Грозные боевые молоты взлетели, прижались к сердцам.
Еще один боевой салют!
Еще одна ложь.
— Постой, — вдруг сказал Владыка. — Выпей! В его руке, на золотой цепочке покачивался маленький кувшинчик из цельного рубина.
«Если в нем то, что я думаю…»
— Это «Слеза Гор», — сказал Владыка Всех Гномов. — Ты не будешь чувствовать ни боли, ни усталости, ни страха…
Только безмерное удивление, о Владыка! Эта штука стоит не меньше, чем ящик первосортных изумрудов!
— … твой ум останется ясным, а сердце будет спокойно, — закончил Якш.
— Благодарю, Владыка, за этот неоценимый дар, — неловко пробормотал разведчик.
Выпив предложенное, он быстро шагнул к двери. Тайная Дверь, личная дверь самого Якша, бесшумно открылась, и наступающее утро шагнуло внутрь. Разведчик шагнул ему навстречу.
Утро — замечательное время. Время, когда у человеческих часовых слипаются глаза и один безбородый гном может еще немного прожить без лжи.
Когда прошлого уже нет, а будущее еще не началось, когда смешной маленький человечек еще не возник, а гнома уже не осталось, тогда… трудно сказать, по чьим именно жилам мощно струилась «Слеза Гор», — может быть, его и не было вовсе, этого кого-то?
Да разве бывают безбородые гномы? Шутите! Лишить гнома бороды можно только вместе с головой. Так что человеческие часовые и в самом деле ничего не заметили. Нечего им было замечать. Некого.
Сумерки, пролитые на землю, были великой милостью господней. Во всяком случае, карлик в ветхих одеждах паломника и с паломничьим кошелем, привязанным к посоху, нисколько в этом не сомневался. Все есть великая милость Единого Бога-Творца — люди, именуемые паломниками, считают именно так, а ведь я теперь и человек, и паломник.
Выцветшая серая одежка почти растворяется в сумерках. Это хорошо, что растворяется, потому что сейчас я сойду с тропинки, на которую недавно свернул, выберу местечко посуше и со стоном рухну на землю. Ну ладно, не буду стонать… хотя очень хочется. Очень. Почему? Потому что в голове сидит сотня сумасшедших гномов, они вдребезги упились пивом, и теперь вдребезги же разносят мою черепушку тяжелыми боевыми молотами. Просьб о пощаде они не слышат. Глухонемые, наверное.
Это у меня голова так болит. Она еще и не так болит, но сравнения покрепче в нее, такую больную, просто не лезут. «Слеза Гор» больше не бежит по моим жилам, и жестокий верхний мир взимает с меня свою суровую пошлину за переход границы. Есть, оказывается, такие пошлины, что берутся даже с лазутчиков. Что ж, таможенный сбор — дело святое, не спорю. Вот только я предпочел бы расплачиваться в какой-нибудь другой монете. Или нет?
Могло быть и гораздо хуже. Например, меня могли поймать часовые. Поймать… или просто застрелить. Лазутчику подгорная броня не положена. Любая человечья стрела легко прошьет меня насквозь. Так что больная голова — это мелочи. Поболит и пройдет. Воздух у них тут наверху вредный, вот и болит. Ничего, к утру должна перестать. Кстати, теперь уже не «у них тут наверху», а «у нас тут наверху», точней даже просто «у нас» — люди ведь не считают, что они живут наверху, это глупые гномы зачем-то живут внизу, странные создания, делать им нечего — жить в какой-то дыре. Нам, людям, этого никогда не понять. И в бога они не веруют…
Не защищенная бородой кожа воспалилась на ярком солнце и немилосердно чесалась. Еще немного, и она потрескается, а потом просто облезет. Со стороны я сейчас красавчик хоть куда, небось одним своим видом человечью армию распугаю. Жаль, что мне никого пугать не надо. Скорей уж наоборот. Хотя если постараться и скорчить жалобную гримасу… эта опухшая и облезающая рожа может мне еще очень и очень пригодиться. Не напугать, так разжалобить. Мало того, что карлик, так еще и опухший, больной, несчастный, весь облезший. Может, оно и не худо, что голова болит? Для дела оно пользительно. Хотя, ох…
Разведчик сошел с тропы, прошел еще немного по густой сочной траве и выполнил обещание, данное самому себе, — ничком рухнул наземь. Так, как нырял в глубокое подгорное озеро. Трава сомкнулась над его головой, и воцарился покой. Сумерки еще сгустились, и трава окончательно перестала быть собой, превращаясь в седую серую тень, вольготно раскинувшуюся по лугу, а налетевший ветерок огладил ее серебристыми ладонями, превращая в нечто струящееся и так похожее на воду, что даже человеку, окажись он здесь в этот час, немудрено было бы перепутать. Однако разведчик даже и не пытался вынырнуть, чтоб восхититься творящимся чудом. Он лежал пластом, точно мертвый, точно и в самом деле утонул.
Оживило его совсем другое чудо. Этим чудом была наступившая ночь. Утомившись страдать ничком, он перевернулся на спину и внезапно оказался лицом к лицу с ночным звездным небом. Никогда ранее не виданным ночным звездным небом. Это потрясало до слез. Это было больше, чем он мог себе представить.
Ему казалось, что все самое красивое он оставил позади, что впереди лишь то, к чему он должен привыкнуть, что придется, стиснув зубы, терпеть, с чем должно смириться ради великой цели, и лгать, лгать, лгать… столько, сколько понадобится.
Он никогда бы не подумал, что здесь, наверху, просто над головой, над головой у каждого бродяги и проходимца, совершенно бесхозное и бесплатное висит то, что можно почесть величайшим сокровищем вселенной. Он и представить себе не мог, что прямо над ним, во всей своей неизмеримой простоте и загадочности висит Истина. Глядя на нее, лгать просто невозможно.
Он все-таки разрыдался.
Он был лучшим лазутчиком среди гномов. Его хорошо готовили. Он знал о людях и верхнем мире многое. Его наставнику казалось, что почти все. Вот только о звездном небе ему не позаботились рассказать.
А лучше бы показали. Разве ж о таком расскажешь?
— Это все из-за отсутствия пива, — сказал он сам себе, вытирая непрошеные слезы. — Такую головную боль должно употреблять вместе с пивом. Непременно вместе с пивом. И никак иначе.
Но он знал, что пиво тут ни при чем. Его рука привычно огладила отсутствующую бороду. Он вздохнул. Не за что ухватиться, не за что!
Ты столько думал о предательстве и лжи, но ведь на самом деле ты не хотел предать всех гномов. Только дураков, ведущих в бездонную пропасть ради личных амбиций. Только слишком старых и наивных, чтобы понять… а теперь… теперь тебе страшно. Глядя на это небо, так легко вовсе забыть о доме. Просто забыть, уйти, раствориться в этих чудесных огнях и… вот это и будет настоящее предательство, Шарц. Никого не предавать — это и есть самое страшное предательство. Непростительное. Проклятые огоньки украли твое сердце. Украли. Вот почему люди сильней гномов. Им есть что защищать… И ты принесешь это всем остальным гномам. Ты заставишь их смотреть в это небо столько, сколько понадобится, чтоб они поняли. Они имеют право это увидеть. Каждый имеет право на счастье. Ты не предашь свой народ, Шварцштайн Винтерхальтер, предатель.
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
