Неизвестное устройство - Рассел Эрик Фрэнк - Страница 27
- Предыдущая
- 27/51
- Следующая
Почему?
Это его озадачило.
Когда поезд уже мчался по пригородным местам, Рирдон опять уставился на него.
— Послушайте меня, Брансон. Я буду с вами откровенен. Ради Христа, постарайтесь сойти до моего уровня. Я скажу, почему так заинтересован в вас. А вы в ответ расскажете мне, что вы скрываете, что заставило вас пуститься в бега.
— Я не в бегах.
— Сейчас, возможно, нет. Нет, с тех пор как вы мне попались. Но до этого вы были в бегах.
— Нет. Это просто ваши домыслы.
— Давайте раскинем мозгами вместе. Если мы будем продолжать сталкиваться лбами, то ничего, кроме синяков, не получим. Я хочу вам напомнить то, что вы, как мне кажется, забыли. Сейчас идет война. Еще не стреляют, но это все равно война. Иначе зачем бы вам и вашим коллегам так усиленно работать над еще более совершенным и более мощным оружием?
— Ну?
— Потому что холодная война превращается в горячую. И война без стрельбы ведется своими способами. Каждая сторона старается украсть лучшие головы другой стороны, купить их или же просто уничтожить. Мы теряем людей, лаборатории, идеи. Они тоже. Мы покупаем их мозги. И они покупают наши. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, старая песня.
— Ну хоть и старая песня, а действует все так же, — согласился Рирдон. — Он наклонился к Брансону и прищурил глаза. — Оружие в этой войне: подкуп, шантаж, воровство, соблазнение, убийство — все, что помогает достичь цели. И это оружие обеих сторон. Главная цель в этой борьбе: как можно больше отнять у противника и как можно меньше потерять самому. Первая часть так же важна, как и вторая. Я специализируюсь на второй. Это моя работа. Это задача нашего отдела: отбить вражеские атаки на наши умы.
— Вы не сказали мне ничего нового или удивительного, — пожал плечами Брансон. — И это чертовски обидно, что человек не может взять отпуск, не будучи заподозрен в попытке продать известные ему государственные секреты.
— Вы слишком упрощаете ситуацию, — возразил Рирдон. — Есть два основных способа ослабить противника. Первый — это попытаться использовать умы противника для своей пользы. Второй — не дать противнику использовать его собственные, если первое невозможно. Это политика собаки на сене: ни себе, ни людям. Понятно? А теперь представим, что вы достаточно патриотичны, чтобы не продать секреты, что тогда?
— Ну и что тогда?
— Враг выводит из строя вашу голову: раз он не может ею воспользоваться, то пусть и другие не пользуются.
— Чушь! Я не стою такой заботы.
— Это все равно что сказать, что солдата не стоит посылать на поле битвы. Конечно, один в поле не воин. Но если их сотни, тысячи, десятки тысяч, то это уже причина поражения или победы. — Рирдон сделал паузу, чтобы эти слова лучше уложились в голове Брансона, потом продолжил: — Лично я не стал бы беспокоиться о каком-то там Брансоне, но о сотне, сотнях Брансонов заботиться надо.
— Ну, у вас есть хотя бы одно утешение, — улыбнулся Брансон, — моя голова еще крепко держится у меня на плечах.
— Как вы прекрасно понимаете, я говорю образно. Ум, который резко перестал работать, потерянная для своей страны голова. Это уже жертва в необъявленной войне. И в наш технический век очень опасны удары, которые наносит враг по лучшим умам.
— Все это понятно и дураку, и, не сочтите за хвастовство, я это знал уже много лет назад. Но как все это можно приложить ко мне в данный момент?
— Як этому и подхожу, — ответил Рирдон. — Определенное число хороших ученых было потеряно за последние два года, не только из вашего института, но и из некоторых других. Это число гораздо выше числа потерь от естественных причин: смерти, болезни и старости. Если мы не найдем способ остановить эти потери, они будут расти, превратятся в полк, полк в армию, — он махнул рукой. — И после этого — бух!
— Вы уверены, что потери превосходят естественные? — спросил Брансон, вспоминая возражения, которые он высказывал Бергу.
— Вполне. Но плохо то, что мы потеряли очень много времени, прежде чем поняли, что происходит что-то необычное. Все, с кем это произошло, были ценными людьми, и все они заслуживали доверия. Все они вдруг потеряли интерес к работе, начали действовать совершенно не в духе своего характера и в конце концов пропали для своей страны. С одними это произошло быстрее, чем с другими. Некоторые исчезли, едва успев крикнуть короткое «Прощай!», другие брали отставку или уезжали в отпуск и никогда больше не возвращались. Некоторые из них переходили границу. Мы знаем, что они сейчас делают. Это ни в коей мере не угрожает интересам страны, но мы не можем их вернуть никакими уговорами. Пока они живут так, как хотят, они ничего не предпринимают. Недавно мы выследили троих, которые пока еще не покинули страну.
— И что произошло?
— Все трое твердо стояли на позиции, что они имеют право жить где хотят и делать что хотят. Та работа, которой они занимаются сейчас, намного хуже той, которую они оставили, но они уверяют, что это их больше устраивает, и отказываются объяснять причины. По мнению агентов, которые с ними разговаривали, они все чем-то напуганы. Добиться от них ответов совершенно невозможно.
— Я не осуждаю их, — сказал Брансон. — Мне тоже не нравится, когда за мной тащится хвост, куда бы я ни пошел. Я ударил вас по зубам не просто так. Я считал, что пришло время научить вас жить самому и дать жить другим.
Не обратив внимания на это замечание, Рирдон продолжал:
— После этого они пропадали снова и находились уже в других местах и занятые другой работой. Мы решили не спускать с них глаз, но не беспокоить их больше. Мы встали перед фактом, что мозги перестали работать на эту страну, и нам надо было найти способ исправить ситуацию. Их ложь — результат нашего либерализма: другие режимы заставили бы их говорить.
— Итак, вы наклеили на меня ярлык еще одного мятежника из этого списка? — спросил Брансон, облегченно вздохнув при мысли, что истинная причина его бегства осталась им неизвестной.
— Вы не единственный, — сообщил Рирдон. — В тот день, когда мы решили взять вас под наблюдение, появился еще один парень с теми же отклонениями, что и у вас.
- Предыдущая
- 27/51
- Следующая
