Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/109
- Следующая
А Младине было не до того. И вчера, и сегодня ее мучила непонятная тревога, предчувствие каких-то нехороших новостей, хотя она понятия не имела, откуда все взялось.
Или нет… Имела. Это началось в Ладин день, на Овсеневой горе, когда сежане справляли проводы Марены.
Ты моя ли государыня,
Государыня Маренушка!
Ты куда да снаряжаешься?
Ты куда да сподобляешься?
Ты не в гости да не к праздничку,
А к Кощею на круты горы,
Во безвестную да сторонушку,
Во неузнанную да окраинку…
– причитали бабка Лебедица и Домобожица – две главные жрицы старой Марены.
Чучело Марены-Зимы трещало старой соломой в погребальном костре. Сежане были возбуждены и взбудоражены, особенно женщины, защищавшие перед сожжением чучело Зимы, и девушки, осаждавшие ледяную крепость, чтобы завладеть им. И хотя бабы и даже старухи бились отчаянно, никто из них не был огорчен поражением. Ведь теперь зиме конец, впереди весна – зеленая трава, чистое небо, яркое солнце, весенние игрища, хороводы, пляски, Ярилины дни, Купала, после которой число замужних женщин пополнится нынешними противницами уходящей зимы. Растрепанные, со сбившимися платками, из-под которых виднелись влажные пряди разлохмаченных волос, с остатками снега на кожухах, с румяными щеками – а иные и со зреющими синяками, оставшимся после сражения и града снежков, они еще не отдышались и поглядывали вокруг с торжеством и гордостью.
Народу собралось много. Толпа напирала, сжимала кольцо вокруг Марениной крады все теснее. Младина тогда отличилась в битве за чучело и стояла теперь в первых рядах возле костра, так близко, что жар пламени почти доставал до нее. Кто-то толкнул Младину в спину, и она оглянулась, нахмурившись – в костер ее, что ли, запихнуть хотят?
Толпа еще нажала, словно волна прошла по людскому морю за спиной; уже слышались недовольные и испуганные крики, нарушающие строй заклинаний. А Младину движение толпы выпихнуло вперед, так что она едва не ткнулась в спину Лебедицы, стоявшей почти вплотную к погребальному костру зимы. Девушка едва увернулась, чтобы не толкнуть бабку, которая водила перед огнем руками с длинными опущенными рукавами, и упала на колени.
От костра отлетел уголек и упал на подол Младининого кожуха; она торопливо смахнула его рукавицей и при этом невольно бросила взгляд на краду.
Чучело Мары было уже почти целиком охвачено огнем, только голова в темном погребальном платке еще уцелела. Во время обряда лицо богини закрывается покрывалом, чтобы очи Той, Что Владычествует в Смерти, не причинили вреда тем, кому еще не срок идти за ней. И сейчас это покрывало вдруг вспыхнуло; тонкая льняная ткань рассыпалась черным прахом, и в огненном обрамлении Младина вдруг увидела лицо богини с нарисованными углем черными очами.
Отшатнувшись и зажмурившись, Младина бросилась назад в толпу и нечеловеческим усилием втиснулась между чьими-то плечами, уцепилась за стрыя Радоту и пролезла ему за спину, не слушая возмущенных воплей вокруг. Оглядела вязаную рукавицу – нет, слава Макоши, не прожгла. Цел ли кожух?
Но подумала она об этом только по привычке. На самом деле сохранность праздничной сряды, в которую было вложено столько труда долгими зимними вечерами, сейчас занимала ее очень мало. Что-то с ней случилось; сердце билось, в душе кипело непонятное волнение, и в то же время казалось, что под ногами не земля, а зыбучие облака – можно оттолкнуться и полететь! Толпа сжимала ее со всех сторон, но Младина почти не ощущала давления – люди стали казаться ей каким-то неплотными, чуть ли не призрачными. Пожелай она – и сможет раздвинуть их одним движением, пройти сквозь них, как сквозь тени. Она стояла, прижав руки к груди, глядя перед собой, но почти ничего не видя. Вокруг нее двигались горы мрака, веяли неведомые неземные ветра; ей было тепло, она ощущала разом вялость и легкость, будто ей отказали все мышцы, но они больше и не нужны… Она знала, что стоит на вершине Овсеневой горы, среди людей родного сежанского племени, возле городка, где предки ее рода поселились лет двести назад, и в то же время ею прочно владело ощущение, что она находится на самом деле очень, очень далеко отсюда… Что здесь пребывает лишь ничтожно малая часть ее существа и это не имеет никакого значения, потому что на самом деле она столь огромна, что вся эта Овсенева гора, Сежа с ее многочисленными поселками, да и вся земля племени кривичей – лишь пыль по сравнению с ее величием…
– Младинка, ты что застыла? – Кто-то потеребил ее за плечо.
И странные ощущения схлынули. С усилием сосредоточившись, она обернулась и увидела девичье лицо – румяное от холода и движения, с нахмуренными светлыми бровями и криво повязанным платком, из-под которого виднелась нарядная тканка. Она точно знает эту девушку… очень хорошо знает, лучше некуда, но… Матушка Лада! Это же Веснояра, ее собственная родная старшая сестра. Опомнившись, Младина удивилась, как могла ее не узнать, что за заминка с ней случилась?
– Догорело уже, в обчину бегом, мать зовет! – Сестра потянула ее за руку. – Сейчас старики пойдут, а у нас хлеб не разложен, пиво не налито.
Да… После похорон Мары – братчина, надо идти накрывать на столы… Младина потерла лоб под платком и пошла за Весноярой, на ходу пытаясь понять, что же с ней такое было. Голова немного кружилась, но почти приятно.
За облаками пробивалось солнце – настоящее весеннее солнце, дышащее золотым теплым светом. Впереди ждет весна – ее шестнадцатая весна, последняя, как надеялась Младина, которую она проводит в девицах. Грядущей осенью она получит наконец поневу, а там, дай Макошь, выйдет замуж, получит свою «долю», выделенную богами для каждого.
Глубоко, всей грудью вдохнув пьянящий весенний воздух, Младина побежала догонять Веснояру. Ее словно нес и наполнял силой этот весенний ветер, полный запахом мокрой земли, который не портил даже привкус гари от сожженной соломы. Не успеешь оглянуться – сойдет снег, просохнет земля, над окрестными лесами повиснут дымные облака выжигаемых делянок, но и этот запах неотделим от радостей и надежд теплой поры. Море зимнего мрака позади, они уже здесь, светлые боги весны, и каждый из смертных, ощущая их в себе, обращается к делу роста, расцвета и продолжения рода. А значит – становится богом…
И с тех пор уже не раз, обычно утром или вечером, на грани сна и яви, на Младину накатывало то же странное ощущение: будто весь мир вокруг – лишь зыбкий туман, серо-бурый и густой, зато она сама – огромная и сильная, как гора. Под ногами у нее бушевало пламя, но не жгло, а удивительным образом служило опорой, а еще ниже была черная бездна, но тоже не пугала… Опираясь на бездну, она смотрела вверх и видела там сияющий солнечный свет; в полусне ее наполняло ощущение радостного ожидания, нетерпеливого стремления вперед, к весне… И лишь совсем проснувшись, она ощущала страх перед тем, что возникло в ней и искало выхода. Но поделиться с кем-то она даже не пыталась, не представляя, какими словами можно это описать. Мало ли чего приснится? Посмеются, скажут, замуж девке невтерпеж, да и все.
***
Понимая, что «зимний волк» в избу не зайдет, дед Лежень сам вышел на двор к собственному внуку. В нем хорошо была видна заломовская порода: густая седая борода, прежде рыжевато-русая, такая же, какую сейчас носили четверо его сыновей, голубые глаза, прямые крупные черты лица. Как почти все Заломичи, он был рослым, крепким, на плечи накинул кожух из черной овчины, которую опять же по обычаю носили здесь все. Заломичи шили зимнюю одежду из шкур черных овец: считалось, что в них теплее.
Благодаря тому, что беседа проходила во дворе перед избой старейшины, ее слышали сразу все, кто был в это время дома.
– Леденичи Суровцеву делянку рубят! – сразу доложил едва отдышавшийся Гостяй. – Я сам видел!
– Не может быть! – изумился Лежень, и по толпе родичей пробежал ропот. – Ты чего-то напутал!
- Предыдущая
- 5/109
- Следующая
