История России в рассказах для детей - Ишимова Александра Осиповна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/17
Не нужно говорить вам, милые друзья мои, с какой заботливостью занялся Петр приготовлениями ко второму походу: все вы уже имеете понятие о неутомимости этого удивительного государя! Узнав на опыте, как необходим флот для взятия приморского города, Петр обратил главное внимание свое на постройку судов на Воронежской верфи. Целую зиму там работали беспрестанно, и к весне готовы были 2 фрегата, 4 брандера, 2 галиота и 23 галеры. Адмиралом этого как будто бы волшебною силой явившегося флота сделан был один из главных помощников Петра в чудесных делах его – Лефорт. Под начальством его были вице-адмирал де Лима, родом генуэзец, и контр-адмирал Лозер. Главнокомандующим над сухопутным войском был генерал Шеин.
Отправляясь в мае 1696 года в этот второй поход под Азов, молодой государь был печален: незадолго перед тем, а именно 29 января, он лишился брата, которого любил со всей нежностью сына. Многие историки называют царя Иоанна Алексеевича слабым. Но один из них, Галем, вот что говорит о нем: «Откровенно признаваясь в телесных и душевных своих недостатках и отдавая всенародно преимущество пред собою младшему своему брату, он показал более величия души, нежели многие, почитающие себя умными и сильными». Если прибавить к такому описанию уважение и привязанность его к Петру, то нельзя не оценить достойно этого кроткого государя. Не знаю, как вы, милые читатели мои, но я очень люблю доброго Иоанна Алексеевича и жалею, что он рано скончался и не прожил, по крайней мере, еще несколько месяцев: тогда он услышал бы, с какой славой любимец души его – его несравненный Петр кончил Азовский поход, увидел бы торжественное возвращение его в Москву, и счастье милого брата утешило бы нежное сердце страдальца. Да, друзья мои, не позднее чем 19 июля того же 1696 года Азов, стесненный с моря и с сухого пути искусными распоряжениями Петра и его генералов, принужден был сдаться. Победитель позволил жителям выйти и взять с собой столько имущества, сколько можно было унести на руках, но потребовал за это выдачи изменника Янсона, и воля его была исполнена.
Петр, обладая всеми прекрасными качествами души, имел также и необыкновенную скромность. Несмотря на самое деятельное участие свое в осаде Азова, он приписал весь успех своим полководцам и войску и хотел, чтобы не он, а они торжественно въехали в Москву.
День, назначенный для торжественного въезда, был 30 сентября. При входе на каменный мост построены были триумфальные ворота. По правую сторону их стояла на пьедестале статуя Марса с надписью: «Марсовою храбростию». У ног Марса лежал татарский мурза с луком и колчаном, за ними – два скованных татарина и надпись:
По левую сторону ворот стояла статуя Геркулеса с надписью: «Геркулесовскою крепостию». У ног его лежал азовский паша в чалме и два скованных турка опять-таки с надписью:
Резвые читатели мои! Не вздумайте подшучивать над этими стихами. Вспомните, что в то время еще не существовали поэты, которыми мы гордимся теперь, и потому не удивляйтесь, если я скажу вам, что эти самые строки, которые заставляют вас так лукаво улыбаться, казались прекрасными нашим прапрадедушкам.
Но возвратимся к первым триумфальным воротам русским: мы рассказали только о самой маленькой части тех чудес, которыми они были испещрены в торжественный день 30 сентября. Вход в ворота был украшен золотою парчой. По своду написано было золотыми буквами: «Приидох, видех, победих». Посреди свода висел зеленый лавровый венок, наверху парил двуглавый орел с тремя коронами. Кроме того, по сторонам ворот возвышались две пирамиды, перевитые зелеными ветвями, а от них вдоль моста расставлены были огромные живописные картины. На одной представлен был приступ к Азову, на другой – морское сражение с надписью:
Перила моста и все улицы, ведшие к Кремлю, были увешаны дорогими персидскими коврами, по обеим сторонам дороги стояли стрельцы, не бывшие в походе. Теперь мы знаем, друзья мои, в каком блестящем виде приготовилась Москва встретить возвращавшихся победителей. Посмотрим же на порядок, в каком эти победители вступали в радостную столицу. После множества конюших, карет, колясок и богато убранных верховых лошадей, принадлежавших или царю, или генералам, ехала торжественная колесница, сделанная в виде раковины, украшенная золотом и запряженная шестью серыми лошадьми. В этой колеснице сидел тот, кого Петр хотел почтить более всех, – Лефорт. На нем был белый морской мундир, обшитый серебряными галунами. За колесницей шли все морские офицеры и матросы, бывшие под начальством его, и все находившиеся на русской службе иностранцы. После множества знамен, сопровождаемых трубачами и литаврщиками, несли большое знамя государево, на котором изображен был Спаситель. За знаменем ехал боярин и большой воевода, т.е. главнокомандующий, Алексей Семенович Шеин в черном бархатном кафтане, в шапке с белым пером и с обнаженной саблей в руке: это было второе лицо торжества. После него ехал воевода артиллерии Вельяминов-Зернов, за которым солдаты тащили по земле турецкие знамена и вели пленника – мурзу Аталыка. За этим ехал дивизионный генерал Артамон Головин, полковник Семеновского полка Чамберс и, наконец, капитан Преображенского полка Петр, в простом офицерском мундире, пешком со своею ротой.
Какая картина могла быть прекраснее, величественнее, удивительнее этой! Надобно было только взглянуть на торжественную колесницу Лефорта и на молодого Петра в его капитанской одежде, чтобы понять все превосходство, все величие государя, посланного Богом счастливой России! С равным восторгом смотрели на него и русские, и иностранцы, с равною любовью они были преданы ему, и потому с равным негодованием все увидели в конце шествия, за бомбардирами и пушкарями, изменника Янсона; его везли на телеге под укрепленной на ней виселицей, над которой виден был турецкий полумесяц с надписью: «Ущерб луны». На шее у него была петля, на груди – дощечка со словом «злодей». Нельзя было без ужаса смотреть на этого низкого и жалкого человека! Взоры всех, с презрением отворачиваясь от него, отдыхали на светлых, благородных лицах Лефорта и Шеина. Особенное удовольствие приметно было в обоих генералах в ту минуту, как они подъезжали к триумфальным воротам. Здесь снова встретили каждого из них с приветствием в стихах. Эти стихи уже не были надписью, но были сказаны сверху ворот «гением» в такую огромную трубу, что весь народ мог внятно слышать каждое слово.
Знаменитый день 30 сентября кончился царскими милостями, щедро розданными всем участвовавшим в походе, и разными увеселениями, которые царь любил делать для народа в торжественные праздники. Эти увеселения состояли чаще всего из иллюминаций и фейерверков. Последние, как любимая забава царя, за три года перед тем уже давались двором во время Масленицы и в разные другие праздники и сначала очень удивляли предков наших; особенно простой народ долго не мог понять, по какому чуду эти прекрасные разноцветные огни летали по воздуху. И как бы вы думали, кто занимался этим делом? Сам Петр! Он не только приготовлял собственными руками фейерверки, но часто даже сам зажигал их.
Окружавшие его удивлялись, как этот великий ум мог в одно время заниматься важными делами и мелочами. Впрочем, зажжение фейерверка, соединенное в то время с опасностями, еще не могло назваться совершенной безделицей, но часто случалось, что Петр посреди самых глубокомысленных размышлений о каком-нибудь великом предприятии писал письма к архангельскому воеводе о том, чтобы он купил для него лимонов, и рассказывал в том же письме, каким образом приготовить их, чтобы доставить к нему неиспорченными, или отдавал приказание о починке какой-нибудь вещи из одежды своей, или, наконец, сам принимался за эту починку: так, не один раз он сам чинил башмаки свои. Когда приближенные его громко удивлялись такой беспримерной деятельности и, по мнению их, излишней для царя бережливости, Петр обыкновенно отвечал им своей любимой пословицей: Кто не бережет денежки, тот сам не стоит рубля.
- Предыдущая
- 17/17
