Книга-1: Третий Глаз - Рампа Лобсанг - Страница 1

• 1/52
• Следующая

– Эх ты! В четыре года не можешь удержаться в седле! Когда же ты станешь настоящим мужчиной? И что скажет твой достойнейший отец?

Старый Тзу в сердцах вытянул хлыстом пони – заодно досталось и незадачливому наезднику – и сплюнул на землю.

Раззолоченные купола и крыши Поталы искрились в лучах яркого солнца. Ближе раскинулось живое лазурное озеро Змеиного Замка, легкой рябью выдавая места, где резвились водоплавающие птицы. Вдалеке по каменистой горной тропе тянулись покидающие Лхасу люди; оттуда слышны были удары и громкие крики, которыми погонщики подбадривали медлительных яков. Где-то совсем близко время от времени сотрясало воздух низкое «бмммн», «бмммн» – это монахи-музыканты, забравшись подальше от слушателей, учились играть на своих бас-трубах.

Мне недосуг было любоваться этими обычными, повседневными вещами. Сложнейшая задача – удержаться на спине непокорного пони – стояла передо мной. У Наккима же на уме было совершенно иное – ему необходимо было отделаться от седока, убежать на пастбище, кататься по траве и звонко ржать.

Старый Тзу славился как суровый и принципиальный наставник. Всю свою жизнь он исповедовал настойчивость и твердость, и вот теперь его терпение – как воспитателя и инструктора верховой езды у четырехлетнего ребенка – подвергалось серьезному испытанию. На эту должность уроженец Кама был отобран из большого числа претендентов благодаря высокому, свыше семи футов, росту и огромной физической силе. В тяжелом войлочном костюме широченные плечи Тзу выглядели еще более внушительными. В Восточном Тибете есть одна область, где мужчины особенно выделяются ростом и крепким сложением. Это всегда обеспечивает им преимущество при наборе монахов-полицейских в ламаистские монастыри. Толстые подкладки на плечах одежда делают этих стражей порядка еще массивнее, а лица, вымазанные черной краской, – просто устрашающими. Они никогда не расстаются длинными дубинами и в любой момент готовы пустить их в дело; все это не может вызвать у несчастного злоумышленника ничего, кроме ужаса.

Когда-то Тзу тоже служил монахом-полицейским, но теперь – какое унижение! – должен был нянчить малыша-аристократа. Тзу не мог подолгу ходить, так как был сильно искалечен; он даже редко слезал с лошади. В 1904 году англичане под командованием полковника Янгхаз-бенда вторглись в Тибет, опустошили страну, считая, очевидно, что лучший способ завоевать нашу дружбу – это обстрелять из пушек наши дома и перебить часть и без того малочисленных тибетцев. Тзу, принимавшему участие в обороне, в одном из сражений вырвало часть левого бедра.

Мой отец был одним из лидеров тибетского правительства. Его род, как и род моей матери, принадлежал к десяти самым аристократическим и влиятельным семействам Тибета, игравшим значительную роль в политике и хозяйстве страны. Я еще расскажу вам кое-что о системе нашего правления.

Шести футов ростом, массивный и крепкий, мой отец недаром гордился своей силой. В юности он сам поднимал пони. Не многие из тибетцев могли, подобно ему, похвастать победой в состязаниях с уроженцами Кама.

У большинства тибетцев черные волосы и темно-карие глаза. Мой отец и здесь выделялся – он был сероглазым шатеном. Очень вспыльчивый, он нередко давал волю своему раздражению, которое казалось нам беспричинным.

Мы редко видели отца. Тибет переживал тяжелые времена. В 1904 году, перед вторжением англичан, Далай-лама удалился в Монголию, а на время своего отсутствия переложил управление страной на моего отца и на других членов кабинета. В 1909 году, после непродолжительного пребывания в Пекине, Далай-лама вернулся в Лхасу. В 1910 году китайцы, вдохновленные примером англичан, взяли штурмом Лхасу. Далай-ламе снова пришлось бежать, на этот раз в Индию. Во время китайской революции в 1911 году китайцев изгнали из Лхасы, но до этого времени они успели совершить множество ужасных: преступлений против нашего народа.

В 1912 году Далай-лама вернулся в Лхасу. В течение труднейших лет его отсутствия на отца и коллег по кабинету легла вся ответственность за судьбу страны. Мать не раз говорила, что в те дни отец был занят как никогда и, конечно, не мог уделить никакого внимания воспитанию детей; фактически мы не знали отцовского тепла. Мне казалось, что ко мне отец был особенно строг. Тзу, и без того скупой на похвалу или ласку, получил от него инструкцию «сделать из меня человека или сломать».

Я плохо управлялся с пони. Тзу воспринял это как личное оскорбление. В Тибете детей из высшего сословия сажают на лошадь раньше, чем они начинают ходить. В стране, где нет колесного транспорта, и где все путешествуют либо пешком, либо верхом, очень важно быть хорошим наездником. Дети тибетских аристократов обучаются верховой езде ежедневно и ежечасно. Стоя на узких деревянных седлах, на полном скаку, они умеют поражать движущиеся мишени из винтовок и луков. Хорошие наездники могут нестись по полю в полном боевом порядке и менять лошадей на скаку, то есть перепрыгивать с одной лошади на другую. А я в четыре года не способен удержаться на пони!

Мой пони Накким был мохнат и длиннохвост. Его узкая морда отличалась исключительной выразительностью. Он знал на удивление много способов сбросить на землю не уверенного в себе седока. Излюбленный прием Наккима заключался в том, чтобы взять с места в карьер и тут же внезапно затормозить, да еще наклонить при этом голову. В тот самый момент, когда я беспомощно скользил вниз по его шее, он резко вскидывал голову, с эдаким особым поворотом, чтобы я совершил полное сальто в воздухе прежде чем шлепнуться на землю. А он спокойно останавливался и смотрел на меня сверху с выражением высокомерного превосходства.

Рысью тибетцы никогда не ездят: пони слишком малы, и всадник выглядел бы просто смешным. Мягкая иноходь оказывается вполне достаточной; галоп же практикуется только в учебных упражнениях.

Тибет всегда был теократическим государством. «Прогресс» внешнего мира не представлял для нас никакого искушения. Мы хотели одного: спокойно медитировать и преодолевать ограниченность телесной оболочки. С давних времен наши мудрецы понимали, что богатства Тибета возбуждают зависть и алчность Запада. И что когда придут иностранцы – уйдет мир. Вторжение китайских коммунистов подтвердило правоту мудрецов.

Мы жили в Лхасе в престижном квартале Лингхор. Наш дом стоял недалеко от окружной дороги, под сенью Вершины. В самой Лхасе есть три кольцевые дороги и еще одна внешняя, Лингхор – ее хорошо знают паломники. В то время, когда я родился, наш дом, как и все другие дома, был трехэтажным со стороны дороги. Трехэтажная высота была официально разрешенным пределом, потому что никто не имел права смотреть сверху вниз на Далай-ламу; но поскольку этот высокий запрет действовал только на время ежегодного церемониального шествия, многие тибетцы сооружали на плоских крышах домов легко разбираемые деревянные надстройки и использовали их практически в течение одиннадцати месяцев в году.

Наш каменный, старой постройки дом большим квадратом огораживал внутренний двор. На первом этаже размещался скот, а мы жили в верхних помещениях. В доме была каменная лестница; в большинстве тибетских домов есть такие лестницы, хотя крестьяне вместо лестниц используют врытые в землю столбы с зарубками, лазая по которым нетрудно сломать себе ноги. Захватанные маслеными руками столбы от частого пользования становятся такими скользкими, что обитатели нередко по неосторожности срываются с них и приходят в себя уже этажом ниже.

В 1910 году, во время нашествия китайцев, наш дом был частично разрушен; особенно пострадали внутренние стены. Отец заново отстроил дом и сделал его пятиэтажным. Поскольку достроенные этажи не выходили окнами на окружную дорогу и мы не имели возможности взирать свысока на Далай-ламу во время процессий, то этому никто не перечил.

• 1/52
• Следующая