Адмирал Ушаков - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая
Ушаков не мог дождаться весны. А для Войновича, который отсиживался в адмиралтействе, зима летела слишком быстро.
Вот и весна. Зазеленели горы, зацвели деревья.
Турецкий флот снова у Очакова.
И вдруг весной Ушаков получил вызов Потемкина: немедленно явиться в Херсон.
Все офицеры на «Св. Павле» говорили:
— Куда-либо назначат нашего Федора Федоровича.
Жалели хорошего командира, но и радовались за него.
— Вот если бы светлейший назначил его командовать лиманской флотилией!
Федор Федорович и сам подумывал, что это может случиться.
Войнович был рад отъезду Ушакова.
На посыльном судне Ушаков дошел до Кинбурнской косы, а оттуда доставился в Херсон.
Два года он не был здесь. А сколько воспоминаний связано у Федора Федоровича с этим городом, где он встречался с Любушкой, и со степью, где еще видны остатки его бывших землянок.
В адмиралтействе стало тише, — на виду у грозного Очакова строили меньше. Но все же верфь жила.
Вот к ней тащатся подводы с корабельным лесом.
Лес, видимо, следует издалека: пока довезли, дубовые кряжи хорошо просохли на южном солнышке.
Вон под командой мичмана протопало отделение матросов.
— Мичман Петров, куда вы? — окликает идущий с верфи лейтенант.
— «Принцессу» конопатить! — зычно, на всю улицу, отвечает мичман.
Знакомая картина.
Ушаков сразу направился к большому адмиралтейскому дому, где была канцелярия светлейшего. Его ждала неожиданная неприятность: Потемкин уехал в Кременчуг, и никто не знал, когда он вернется.
Заботы о делах государственной важности мешались у Потемкина с забавами и пирами.
Ушаков оказался в затруднительном положении.
Скрепя сердце он направился к старшему члену Черноморского адмиралтейского правления, контр-адмиралу Николаю Мордвинову: может быть, князь передал Мордвинову то, что хотел сам сказать Ушакову?
Ушаков еще ни разу не встречался с Мордвиновым, но уже заранее не любил его. Федор Федорович чувствовал в нем завистливого, мелочного формалиста. Своими действиями Мордвинов напоминал ему Войновича.
О Николае Мордвинове Ушаков знал, что он сын известного адмирала Семена Ивановича Мордвинова, который написал книгу «Полное собрание о навигации» и перевел с французского «Книгу полного собрания об эволюции или экзерциции флотов». С этими книгами Ушаков познакомился еще в Морском корпусе.
Уже тогда все эти французские «Экзерциции флотов», переведенные Семеном Мордвиновым, и «Искусство военных флотов» иезуита Госта вызывали в молодом Ушакове сомнения.
Западноевропейская линейная тактика, перед которой все, преклонялись, как перед незыблемым законом, представлялась ему не такой уж непогрешимой истиной. А чем больше Ушаков служил на флоте, наблюдал и думал, тем больше приходил к выводу, что линейная тактика отжила свой век.
Ведь вот же на глазах у всех генерал Суворов бьет турок вопреки всем правилам сухопутной линейной тактики, перед которой так благоговеют европейские полководцы. Генерал Суворов не придерживается ее правил, смело идет на врага и побеждает.
В морской линейной тактике Ушакова всегда возмущал закостеневший порядок боя. Линейная тактика устанавливала для всех боев одни и те же правила. Она указывала заранее, как надлежит строить линию баталии, как нападать на врага. Словно это был не морской бой, а какой-то чопорный танец, в котором танцор только и боится, как бы не перепутать па. И, уже не думая, делает всегда одно и то же: шаг — туда, шаг — сюда, шаг — вправо, шаг — влево.
Смешно и нелепо!
А отец и сын Мордвиновы верили в незыблемость линейной тактики, верили в Европу. Недаром Семен Иванович Мордвинов учился во Франции, а своего сына Николая отправил учиться морскому делу в Англию — очевидно, считая, что учиться в России у Петра I нечему!
И теперь Ушаков шел знакомиться с Николаем Мордвиновым хоть и с неудовольствием, но с невольным любопытством.
Когда Ушаков вошел в роскошный кабинет Мордвинова, адмирал говорил с каким-то купцом-иностранцем по-английски. Мордвинов небрежно кивнул Ушакову и, сказав: «Повремените немного!», продолжал что-то говорить иностранцу, улыбаясь.
Ушаков стоял, глядя на графа.
Перед ним был холеный человек лет тридцати пяти, в напудренном парике и ослепительно белом адмиральском мундире. В его лице, начинавшем уже полнеть, было что-то бабье. Мордвинов походил больше на английского пастора, чем на русского адмирала.
«Так вот ты какой! Всюду хвалишь только английское, даже женился на англичанке. И конечно, презираешь русских! Оттого и Суворову не помог! У Войновича глаза глупые и неприятные, а у этого — умные, но тоже неприятные», — думал Федор Федорович.
Ушаков ждал, невольно вспоминая, как два года назад в Крым приехала какая-то англичанка — миледи Кравен. С какой предупредительностью принимал ее тогда адмирал Мордвинов!
Миледи путешествовала по всем новоприобретенным русским землям на юге. По приказу Мордвинова ей всюду оказывалось такое внимание, словно она была не простой путешественницей, а, по меньшей мере, английской принцессой.
Миледи Кравен свободно разъезжала по всему Крыму, восхищалась его красотами и очень тщательно зарисовывала виды крымских берегов, городов и бухт.
Осторожному Ушакову любознательность миледи показалась подозрительной. Ведь всем было известно, что в турецком флоте служит много англичан. И только слепой не видел, что эта «путешественница» была, попросту говоря, шпионкой.
Федор Федорович поделился своими опасениями с Марко Ивановичем, но Войнович выслушал Ушакова и, глядя в сторону, сухо заметил: «Его превосходительство контр-адмирал Мордвинов знает, что делает!»
А когда эта «путешественница» уезжала из Крыма в Константинополь, Мордвинов дал ей специальный фрегат, который доставил миледи Кравен к турецким берегам, а Войнович салютовал ей.
Отдавал ли Мордвинов себе отчет в том, что он делает, или нет, но все то, что делал Мордвинов, Ушакову не нравилось.
— Ну-с, с чем изволили пожаловать, сударь? — обратился к Ушакову Мордвинов, когда иностранец наконец ушел.
Вопрос был неуместен: вызов Потемкина шел через Черноморское правление, и Мордвинов должен был бы знать о нем.
— Прибыл по вызову его светлости, но князь уехал, может быть, он передал вам, ваше превосходительство, относительно меня?
— Нет, не передавал, — ответил Мордвинов, разглядывая какие-то бумаги на столе.
— Что же делать? — невольно вырвалось у Федора Федоровича.
Пухлые губы адмирала скривила снисходительная улыбка:
— Не печальтесь: князь может утром вспомнить о вас, а к вечеру — забыть!
Ушаков вспыхнул.
— Вряд ли! — резко сказал он. — Видимо, придется ждать…
Глаза Мордвинова сразу стали злыми.
— Ждать нельзя. В Севастополе вы нужны больше, чем здесь! Извольте, господин капитан, немедленно отправляться к вверенному вам кораблю! — отрезал Мордвинов, недовольно двигаясь в кресле.
Сразу стало ясно: старший член Черноморского адмиралтейского правления не жалует капитана бригадирского ранга Федора Ушакова.
Делать было нечего, — приходилось возвращаться в Севастополь несолоно хлебавши.
«Ну и гусь! — думал о Мордвинове взбешенный Ушаков. — Это мой враг, но, кажется, враг поумнее и пострашнее Войновича!»
Когда Потемкин вернулся в Херсон и узнал, что Мордвинов не позволил Ушакову обождать его, князь сильно разгневался и сделал Мордвинову строгий выговор.
Потемкин давно раскусил Мордвинова. Он видел, что адмирал, несмотря на свое английское морское образование и большое самомнение, никудышный моряк, что он сухой и бездушный формалист.
Светлейший так и писал ему:
«Я вам откровенно скажу, что во всех деяниях Правления больше формы, нежели дела.
Есть два образца производить дела: один, где все возможное обращается в пользу и придумываются разные способы к поправлению недостатков, тут, по пословице, и шило бреет; другой, где метода наблюдается больше пользы; она везде бременит и усердию ставит препоны».
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая
