Выбери любимый жанр

Роберт Бернс - Райт-Ковалева Рита Яковлевна - Страница 7

Изменить размер шрифта:
7

Наверно, такие истории рассказывались сотни раз, наверно, их слушали тысячи людей.

Но только один человек сделал из этого стихи.

Роберт словно сам видит и эту старую лошадь и ее хозяина, его узловатые, в синих жилах руки, медленно высыпающие в кормушку крупный овес. Кобыла перетирает зерна желтыми щербатыми зубами, а хозяин смотрит на нее и бормочет беззубым ртом:

Привет тебе, старуха кляча,
И горсть овса к нему в придачу.
Хоть ты теперь скелет ходячий,
Но ты была
Когда-то лошадью горячей
И рысью шла.
Ты глуховата, слеповата.
Седая шерсть твоя примята.
А серой в яблоках когда-то
Была она.
И твой ездок был тоже хватом
В те времена!..

Нетрудно представить себе, как вечером, в таверне, Роберт читает эти стихи вслух:

Когда я стал встречаться с милой,
Тебе всего полгода было,
И ты за матерью кобылой
Трусила вслед.
Ключом в тебе кипела сила
Весенних лет.
Я помню день, когда, танцуя
И щеголяя новой сбруей,
Везла со свадьбы молодую
Ты к нам домой.
Как любовался я, ликуя,
В тот день тобой!..

Нетрудно понять, почему эти строки сразу дошли до сердца слушателей. В первый раз люди слыхали такой складный рассказ на родном языке, и каждый вспоминал то, что бывало с ним самим. Да, так и он в молодости, случалось, ехал домой:

Тебя на ярмарках, бывало,
Трактирщики кормили мало,
И все ж домой меня ты мчала
Летя стрелой.
А вслед вся улица кричала:
— Куда ты? Стой!
Когда ж с тобой мы были сыты
И горло у меня промыто, —
В те дни дорогою открытой
Мы так неслись,
Как будто от земли копыта
Оторвались...

Нет, не забудет хозяин верного своего слугу, хоть и пользы от такого старого одра в хозяйстве нет:

Не думай по ночам в тревоге,
Что с голоду протянешь ноги.
Пусть от тебя мне нет подмоги,
Но я в долгу —
И для тебя овса немного
Приберегу!
С тобой состарился я тоже.
Пора сменить нас молодежи
И дать костям и дряхлой коже
Передохнуть,
Пред тем как тронемся мы лежа
В последний путь.

Теперь, когда Роберт заходил в таверну, он уже не сидел в стороне. Все звали его к столу, все спрашивали, не сочинил ли он еще что-нибудь.

И он читал им про то, как умерла его овца, бедная Мэйли, или про то, как хорошенькая Анни провожала его поздней ночью через поле ячменя:

Так хороши пшеница, рожь
Во дни уборки ранней.
А как ячмень у нас хорош,
Где был я с милой Анни...

И может быть, старый Джон Рэнкин, отец Анни, хлопая по плечу Роберта, жалел, что у парня ничего нет за душой: такой ни за что не пойдет бедным зятем к нему, Рэнкину, в Адамхилл — на одну из лучших ферм в округе, хотя там он всегда желанный гость.

Роберт отлично знал, что ни богатая Анни, ни барышни с фермы Бенналс ему не пара. И об этом он тоже сложил стихи:

В Тарболтоне, право,
Есть парии на славу,
Девицы имеют успех, брат.
Но барышни Роналдс,
Живущие в Бенналс,
Милей и прекраснее всех, брат.
Отец у них гордый.
Живет он, как лорды.
И каждый приличный жених, брат,
В придачу невесте
Получит от тестя
По двести монет золотых, брат.
Нет в этой долине
Прекраснее Джинни.
Она хороша и мила, брат.
А вкусом, и нравом,
И разумом здравым
Ровесниц своих превзошла, брат...
Сестра ее Анна
Свежа и румяна.
Вздыхает о ней молодежь, брат.
Нежнее, скромнее,
Прекрасней, стройнее
Ты вряд ли девицу найдешь, брат.
В нее я влюблен,
Но молчать осужден.
Робеть заставляет нужда, брат.
От сельских трудов
Да рифмованных строф
Не будешь богат никогда, брат.
А если в ответ
Услышу я «нет», —
Мне будет еще тяжелей, брат.
Хоть мал мой доход
И безвестен мой род,
Но горд я не меньше людей, брат.
Я чисто одет.
К лицу мне жилет,
Сюртук мой опрятен и нов, брат.
Чулки без заплатки,
И галстук в порядке,
И сшил я две пары штанов, брат...
Не плут, не мошенник,
Не нажил я денег.
Свой хлеб добываю я сам, брат.
Немного я трачу,
Нисколько не прячу,
Но пенса не должен чертям, брат.

Сверстники восхищались Робертом. Когда он бывал в хорошем настроении, то не было человека веселее, остроумнее, находчивее. Он был первым во всем — и в работе и в шутке. Он гордился своей физической силой: одной рукой он подымал тяжелые мешки, лучше всех косил и жал, быстрее всех убирал снопы. Роберт стал совсем не похож на того угрюмого подростка, каким его знал когда-то Мэрдок.

Но и теперь он иногда уходил из дому один, хмурый и молчаливый, и долго бродил по лесу или вдоль быстрого ручья. Роберт всегда любил «бегучую» воду — говорливые ручьи с гор, прозрачные потоки на полянах, шумные реки. Иногда в воскресные дни — единственные свободные дни на ферме — он брал с собой книгу и долго читал толстые тома философических сочинений, ища в них ответа на вопрос: как ему жить дальше, в чем найти цель жизни, а главное — во что верить?

В те годы ему гораздо больше нравились книги, говорившие о сокровенных чувствах человека, о его душевных переживаниях, чем произведения английских просветителей — Свифта и Дефо. Его настольной книгой был роман Генри Маккензи «Человек чувств». Герой романа, некий Гарлей, обливаясь слезами при виде чужих несчастий, клялся посвятить всю свою жизнь Добру и Справедливости и верил не в сурового бога кальвинистов, который заранее обрекал почти все грешное человечество на муки ада, а в какое-то Высшее Добро и в то, что Человек, по существу, чист и благороден, и хотя Жизнь ожесточает его, но каждый, просвещаясь и совершенствуясь, может стать хорошим.

7
Перейти на страницу:
Мир литературы
Наши партнеры