Черная камея - Райс Энн - Страница 52
- Предыдущая
- 52/155
- Следующая
Тем временем пирога скользила по ряске, и я уверенно вел ее мимо спутанных корней кипарисов. Вдруг справа от меня возникла огромная цветущая глициния – такого ярко-пурпурного, сочного цвета, что я невольно рассмеялся в голос.
На меня вновь накатило головокружение, сладостное и приятное, словно я перебрал шампанского. Пятна солнечного света играли на глицинии. Я слышал голоса, но они никак не могли пробиться в мое сознание, и все же я понимал, что один из них принадлежит Ревекке и что Ревекка терзается болью.
«...тебя поймают, все раскроется...» – Этот обрывок мне удалось выхватить из потока речи, подхватить, словно падающий лист.
А потом раздался громкий смех, заглушивший ее голос, и других слов я разобрать не смог.
Внезапно справа как из-под земли вырос гигантский кипарис – таких древних мне видеть еще не приходилось, и его тоже обхватывала железная цепь, так же насквозь проржавевшая, как и та, первая, и над цепью была вырезана стрела, указывавшая, что нужно повернуть налево. Да, здесь мне еще не приходилось бывать. Похоже, я оказался в противоположной от фермы Блэквуд стороне. Сверившись с компасом, я убедился, что прав в своих предположениях.
Пирога скользила очень легко, шест погружался глубоко. Я еще больше прежнего опасался свалиться в воду, но ускорил продвижение. Через некоторое время взору моему открылось еще одно скопление великолепных цветов глицинии.
Ты сам знаешь, как буйно может она разрастаться и какой бывает красивой. А тут солнце освещало его своими лучами, которые словно проходили через витражное окно собора и разливались во все стороны, оставляя неосвещенным только что-то вроде канала, куда я и направил пирогу.
Я продолжал плыть, пока вновь не увидел очередную ржавую цепь и указующую стрелу, на этот раз велевшую мне продолжать двигаться в том же направлении. Я послушно продолжил путь, сознавая, что очень отдалился от фермы Блэквуд и что нахожусь теперь на таком расстоянии, что любая помощь может подоспеть не раньше чем через час, а для болота это очень долгий срок.
Я взглянул на часы и обнаружил, что ошибся на тридцать минут. Мое путешествие продолжалось всего полтора часа. Волнение, которое я ощутил, проснувшись сегодня утром, стало еще сильнее.
Показался еще один кипарис с древней цепью и неровной стрелой, указывавшей налево, а там меня поджидало очередное опоясанное цепью дерево со стрелой, велевшей свернуть направо.
Я продвигался вперед, выехал на глубокую воду и неожиданно обнаружил, что впереди виднеется дом.
В ту же секунду пирога врезалась в берег. От толчка я чуть из нее не выпал. Нужно было оглядеться, определить, где я нахожусь. Дикая ежевика закрыла нос лодки и протянула ко мне свои колючие ветви, но я несколько раз рубанул по плетям кухонным ножом, а затем раздвинул их руками в перчатках.
Ситуация вовсе не была критической. Через несколько секунд я убедился, что мое первое впечатление меня не подвело. Впереди действительно маячил большой дом – возведенный на сваях сруб из просушенного кипариса. Мне пришло в голову, что я пересек границу нашей земли и оказался в чужих владениях.
Делать было нечего, и я решил, что должен проявить уважение к хозяевам. Еще немного поборовшись с дикой ежевикой, я вытянул пирогу на берег и, повернувшись, оказался среди молодой чахлой поросли пальм и шаровидного эвкалипта – не деревья, а скорее призраки деревьев, росшие под неумолимыми ветвями гигантских кипарисов.
Я остановился, вновь почувствовал дурноту, а потом услышал пчелиный гул. Порывисто отерев перчатками лицо, я вдруг осознал, что они запачканы и лицо мое едва ли стало чище. И хотя в кармане лежал носовой платок и запас бумажных салфеток, мне было не до того.
Проверяя, насколько тверда под ногами почва, я пошел вперед, через некоторое время понял, что карабкаюсь на холм, и в конце концов достиг расчищенного участка – очень большой поляны в окружении огромных кипарисов. Мне даже показалось, будто кипарисы и создали эту поляну, устлав ее своими отвратительными, ползущими во все стороны корнями.
В центре пустого пространства стоял дом, вознесенный бревенчатым фундаментом на шесть-восемь футов над землей. Двухэтажная конструкция казалась круглой, будто соединительные арки поставили друг на друга по мере уменьшения, так что все сооружение напоминало двухслойный свадебный торт. Это впечатление усиливалось куполом, венчавшим все здание.
От земли до парадного входа вела крепкая деревянная лестница, а над входом висела прямоугольная табличка с глубоко вырезанными и вполне различимыми буквами:
«СОБСТВЕННОСТЬ МАНФРЕДА БЛЭКВУДА. ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Едва ли когда-либо еще в своей жизни я ощущал в душе такое ликование. Это был мой дом, это был мой остров. Я нашел то, что другие считали всего лишь легендой, и все вокруг отныне принадлежало мне. Я нашел доказательство истинности легенды о Манфреде. Я увидел то, чего никогда не видел Уильям, чего никогда не видел Гравье, чего никогда не видел Папашка. Я здесь!
В жарком бреду я оглядел здание, почти неспособный здраво рассуждать, даже забыв о мольбе Ревекки, как и о глубоко засевшей внутри моей головы боли.
Пчелиный гул, шелест огромных пальмовых листьев, тихое поскрипывание гравия под ногами – все эти звуки мягко окутали меня, заворожили своим волшебством, словно я ступил в рай, предназначенный для другой человеческой судьбы.
Я также смутно сознавал, нужно сказать, невольно сознавал, что, хотя древние деревья, возможно, и создали эту поляну, она не могла оставаться свободной от растительности сама по себе. Болото давным-давно бы ее поглотило. Но на эту территорию посягала лишь дикая ежевика да зловредная высокомерная глициния, заглушившая собой всю поросль справа от дома, а позади него дотянувшаяся аж до самой крыши. Но кто-то здесь жил. Может быть. А может, и нет. Мысль о чьем-то незаконном вселении в нарушение права собственности привела меня в ярость, и я пожалел, что не захватил с собою пистолета. Нужно будет обязательно взять огнестрельное оружие, когда вернусь сюда в следующий раз. Впрочем, все зависело от того, что обнаружится в доме.
Тем временем позади дома я увидел еще одно сооружение, на первый взгляд очень массивное и прочное. Оно было наполовину скрыто глицинией. Солнце, искрясь, отражалось от оставшейся свободной поверхности, ослепляя глаза даже сквозь искривленные стволы тощего молодняка.
Именно туда я для начала и направился, с большой неохотой пройдя мимо лестницы в дом с твердым намерением узнать, что за массивная штука привлекла мое внимание.
Для себя я мог найти только одно объяснение: это какое-то надгробие. Четырехугольное по форме, с меня высотой, оно, видимо, было выполнено из гранита, если не считать вставленных со всех четырех сторон панелей, которые, как мне показалось, были из золота. Из чистейшего золота.
Я постарался очистить сооружение от плетей глицинии.
На металле были вырезаны греческие фигуры похоронной процессии, переходившей с одной панели на другую, охватывая кольцом всю конструкцию, у которой не было ни фасада, ни задней стороны, ни дверцы.
Я, наверное, обошел сооружение раз десять, проводя руками по фигурам, робко касаясь изумительно тонких профилей и складок одежды, и в конце концов пришел к выводу, что стиль изображения скорее римский, чем греческий, поскольку изображенные люди – стройные фигуры, распределенные по нескольким группам, – не были идеализированными, какими сделали бы их греки. На какую-то секунду мне показалось, будто вся композиция относится к эпохе прерафаэлитов, но в этом я не был уверен.
Скажу просто: фигуры были классическими и процессия – бесконечной. Некоторые ее участники, казалось, плакали, а другие рвали на себе волосы, но ни гроба, ни покойника я не увидел.
Внимательно все осмотрев, я попытался вскрыть сооружение, но безуспешно. Золотые панели – к этому времени я уверился, что они золотые, – оказались прочно вделанными в гранитные столбы по четырем углам конструкции. И гранитная крыша, остроконечная, какие часто встречаются на новоорлеанских надгробиях, была закреплена намертво.
- Предыдущая
- 52/155
- Следующая
