Случайный роман (сборник) - Рубальская Лариса Алексеевна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/46
• Следующая

В тот день все были особенно приветливы – Клавдию и вообще-то любили, за Витю-дурачка жалели. И все за них с Жоржиком обрадовались. Было это давно, и зависть в душах обитателей нашего двора тогда еще не прописалась. По двушке, по трешке собирала Клавдия – привычный путь: от Марь Васильны к тете Груше и дальше, дальше. А Борька-Кабан сам Клавдии рубль предложил, вообще в подарок, без отдачи.

Вечера как раз наступали светлые, тепло отвоевывало свое право. Все обитатели двора допоздна сидели на лавочках под окном у Шурки-Мурки. Так уж получилось, что почти все у нас назывались через черточку.

Это было самое уютное место во дворе – окно обвито вьюнками, кружевная занавеска, а на окне проигрыватель. Покрутишь ручку, с иголки пыль снимешь, и, пожалуйста, – слушай целых две минуты. «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай…» У нашей Шурки-Мурки полно пластинок было, но крутила она целыми днями только эту, как бы оправдывая свое прозвище.

В тот знаменательный вечер Шурка-Мурка сменила иголку, ее муж, Шурик-Мурик, надел поблескивающий былыми временами габардиновый пиджак, тетя Груша вышла в новом фартуке с кармашком-сердечком – в общем, все принарядились и вышли праздновать событие.

Всего на столе было полно. Толик, сын Поповичей, с утра за воблой в рыбном отстоял, еще чернильный номер на руке не стерся, и воблы этой притащил – по одной на четверых, а себе вообще целую воблешку. К Трофимчукам как раз гости с Украины приехали, их тоже к столу пригласили, и они принесли здоровенный кусок сала. Королева стола – мурцовка – в тот вечер дяде Жоре особенно удалась.

Все пили-гуляли, поднимали тосты. За Редькину Клавдию, Жоржикину удачу и за Витю-дурачка, чтоб почаще было Первое мая и Витя из своего санатория приезжал. Даже за Нонку-карлика тост говорили, чтоб, когда большая будет, замуж ее взяли, несмотря на росток.

Затем были танцы. Танцевали – кто как мог. «Здравствуй, моя Мурка» – кружились в вальсе Борька-Кабан с тетей Грушей, «здравствуй, дорогая» – бил чечетку старик Черникин, зашедший вообще случайно из соседнего двора, «здравствуй, моя Мурка, и прощай» – Жоржик с Клавдией уже валились с ног, их фокстрот имел успех.

Часам к двум ночи разошлись по домам, завтра – понедельник, на работу рано вставать.

Наступил понедельник, дядя Жоржик с Клавдией, нарядные и торжественные, пошли к открытию сберкассы – «Волгу» решили взять деньгами.

Неработающая часть двора – я, Нонка-карлик и первоклашка Кабан-младший – пошла вместе с ними.

Слегка отдавая запахом вчерашнего веселья, дядя Жора задышал в окошко кассы: «Марь Васильна, – она как раз в сберкассе кассиром работала, – выдайте, будьте любезны, выигрыш».

Марь Васильна очки протерла, стала билетик на свет для строгости смотреть, а потом начала пальцем по строчкам таблицы водить. Водила она, водила, и вдруг ее лицо начало меняться, и Жоржик с Клавдией уже волноваться начали.

Наконец Марь Васильна с изменившимся лицом протянула билетик обратно и незнакомым голосом сказала:

– Здесь такого номера нет.

Дядя Жора вместе с Клавдией, застряв в окошке головами, хором потребовали таблицу предъявить. Водят, водят пальцем – нет такого номера!

– Что ж такое? Я сам видел, видел! – чуть не плача, закричал дядя Жора. – У меня газета сохранилась! А у вас опечатка! – И он достал из кармана помятую газету с таблицей и протянул Марь Васильне: – Вот!

Повторив движение пальца, Марь Васильна удивленно закричала:

– Есть!

Но в тот же миг ее осенило, и она увидела, что протянутая Жоржиком газета двухмесячной давности. И с этой двухмесячной давности таблицей совпал номер билета дяди Жоры.

Редькина Клавдия и Кунашвили Жоржик сидели на лавочке под окном с вьюнками и плакали. Клавдия – горюче, Жоржик – по-мужски.

Вечером все узнали о случившемся и, посовещавшись, простили им все долги.

Там-та-та-та.

Мне кажется, что даже те, кто меня не знает, знают про меня все. Это из-за журналистов – ходят и ходят. А мне отказывать неудобно – я всегда ставлю себя на их место.

Ну и вот тогда пришла ко мне очередная акула пера. Все как всегда – чайку? Кофейку?

Достает микрофон, сидит напротив. Но вместо обычного – когда, как, почему? – вдруг спрашивает: «А можно, рассказывать буду я?» Конечно, можно. Меняемся местами, и вопросы задаю я. Да, впрочем, их задавать не приходится – Алиса, эта самая акула, все рассказывает сама. А я слушаю.

– Может быть, вы, Лариса, потом обо мне стихи напишете. Про всю эту историю.

Я, еще когда в школе училась, про артистов читать любила. Ну и влюбилась в Геннадия – он тогда еще только начинал и подавал большие надежды. Я о нем тогда в журнале прочла и фото в первый раз увидела. Ну и пропала. Стала все статьи вырезать, фотографии тоже, в альбом наклеивать. Одним словом, создала личный фан-клуб. Гена быстро в гору пошел, в фильмах снимался, какие-то призы на кинофестивалях получал. А я придумывала себе биографию, вернее, не себе одной, а как бы вместе с Геннадием. В моих грезах мы за руку гуляли по дождливой Москве, лежали на пляже в Акапулько, скакали на лошадях в диких прериях, вечерами на кухне под розовым абажуром пили чай. Много всего.

Я с ним и разговаривала, и за удачи хвалила, иногда критиковала – любя, конечно.

Это тянулось много лет, уже и школа, и институт позади. И первые мои любовные опыты, и летучие романы. И даже неудачное замужество. Но все это на фоне любви, верной и преданной, – к моему кумиру, к тому времени уже заслуженному артисту.

Не могу сказать, что прорыдала всю ночь до утра, увидев его фото с молодой красавицей, ставшей его женой.

Сказать честно, я никогда ни на что не надеялась, знала, что дорожка моей нехитрой жизни никогда не пересечется с его светлым путем. Это было так же невозможно, как наводнение в Каракумах или пожар в Антарктиде.

Но иногда вечерами в редакции, где я работала, мы сидели с девчонками, и я им рассказывала фантастическую историю своего знакомства и любви с Геннадием – они знали, что я придумываю, но все равно верили. Может, я так рассказывала?.. И представляете, Лариса, однажды мне приснился сон – я в Крыму, иду вечером по набережной, а навстречу – он. Подходит и говорит: «Мы не могли с тобой не встретиться».

И вдруг в редакции мне дают очередное задание – написать о кинофестивале, который проходит как раз в том городе, который мне приснился.

В первый день кинофестиваля я с двумя знакомыми журналистками вечером пошла в кафе. Мы немножко выпили – за то, за это. А я и говорю: «Давайте выпьем за десятую годовщину моей любви к одному артисту». Ну и рассказываю, как обычно в редакции, свой несбыточный рассказ. И на самом интересном месте замираю, слышу за спиной его голос. Поворачиваю голову – он! Садится неподалеку с двумя кинокритиками. Я уже ни о чем думать не могу. Вдруг один из этих кинокритиков подходит и говорит: «Девочки, давайте столики сдвинем, веселей будет». Дальше все в тумане – общий треп, шутки – это все, кроме меня. Я – зомби. Сижу неподвижная и немая, на Геннадия смотреть боюсь. Тут группа какая-то играть стала. Ну и критики с моими девчонками танцевать пошли. А мы за столиком вдвоем остались. И Гена рукой мою руку накрыл, как обжег, и тихо так говорит: «Мы не могли с тобой не встретиться».

Не помню, как мы дошли до моей гостиницы, как вообще все это было. Ни до, ни после я ничего такого не испытывала – ну не в смысле каких-то физических ощущений, а в смысле душевных потрясенных состояний.

Я понимала, что для Гены это все обычная история, образ жизни, в которой он – хозяин. Захочет – скомандует: «К ноге!» – и каждая будет рада эту команду выполнить.

Утром я даже не была уверена, что он помнит, как меня зовут. Да и утро-то еще по-настоящему не настало – он проснулся часов в пять, на часы посмотрел и засобирался – он приехал вместе с женой и сыном, они, наверное, уже его ищут.

• Предыдущая
• 31/46
• Следующая