На берегу Севана (др. изд.) - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/71
• Следующая

— Ну, будем считать, что наш школьный музей открыт. Входите, — сказал он и впустил в комнату школьников.

…В тот же день приехала из Еревана в Личк группа ученых во главе с профессором Севяном. Увидев найденные ребятами древности, профессор разволновался:

— Какая небрежность! Не нужно было до нашего приезда трогать эти древности!

— Не выдержал, профессор, простите. Я решил ни к чему не притрагиваться, но не вышло, — оправдывался учитель.

— Увидев дичь, охотник обо всем на свете забывает. Не сердись, мудрый человек, это ведь тоже добыча! — примиряюще сказал дед Асатур.

Профессор взглянул из-под очков на длинную бороду старого охотника, на его еще более длинный кинжал и улыбнулся.

— Мы не всё принесли, что нашли, — продолжал Арам Михайлович. — Это всего только результаты нашей предварительной разведки. Основная работа выпадает на долю вашей экспедиции. Чанчакар — лабиринт бесчисленных пещер. Все они связаны между собой внутренними ходами, прорытыми людьми. Это природная крепость, с бойницами, укрытиями, арсеналом, жилыми помещениями. Мы осмотрели лишь самую малую часть… в порядке предварительной разведки, — повторил он.

Убедившись, что ни один предмет не попорчен, ученый пришел в восторг и сказал, что находкам цены нет.

Было созвано общее собрание колхозников. Выступив перед ними, профессор Севян сказал, что найденные древние предметы имеют исключительное значение. Отмечая важность находки, он подчеркнул, что сделать ее удалось умным и смелым юным натуралистам села Личк и руководителю их, учителю Араму Михайловичу, и благодарил всех от имени Армянской Академии наук.

— Через несколько дней, — добавил он, — Арам Михайлович, Камо, Армен, Асмик, Грикор и дед Асатур получат ценные подарки.

Слова профессора были приняты присутствующими поразному. Зеленые глаза Артуша сверкнули от зависти, а Грикор, сидевший рядом со своей матерью, смотрел на Камо и радовался. Простая и любящая душа мальчика вся отражалась в его ясных глазах.

Наши ребята привыкли к успехам, и при первой же неудаче они растерялись. На ферме начали пропадать птицы. В страхе перед ружьем старого охотника ни один коршун не показывался над селом. В страхе перед Чамбаром лисы не появлялись в окрестностях фермы. Мать Асмик смотрела за птицами днем, дед охранял их по ночам. Но, несмотря на такой бдительный надзор, начали пропадать птенцы, да помногу: до пяти-шести в день. И пропадали они, как ни странно, всегда только днем. Асмик даже бегала к председателю колхоза Баграту и просила помочь поймать воров.

— О чем же думают твои натуралисты? — развел руками Баграт. — Не могут управиться с несколькими птенцами?… Как же я-то управляюсь с огромным колхозом?

Мальчики день и ночь следили за изгородью, осматривали каждый угол двора, смотрели с подозрением даже на старых ворон, сидевших на телеграфных столбах. И всё же птицы продолжали пропадать…

Однажды дед Асатур, отдыхая невдалеке от изгороди, окружавшей ферму, заметил, что один утенок, растопырив крылья и вытянув шею, словно плывет в пыли, направляясь к изгороди.

Дед удивился: какая неведомая сила тянет птенца к себе? Он хотел встать, но тут увидел, как и серый гусенок, также вытянув шею и беспомощно опустив крылья, прополз по земле и внезапно куда-то исчез.

— Что такое? — пробормотал дед в полном недоумении. — Пойду посмотрю.

Он поднялся, подошел к изгороди и сел на бочку из-под рыбы. Рядом были еще бочки. Присмотреть за ними поручил деду заведующий кооперативом.

Во дворе фермы царил покой. Ее юные питомцы мирно бродили по двору. В глубине сарая мелькала фигура Асмик.

Старик вынул из кармана трубку и стукнул ею о бочку, чтобы вытряхнуть золу. Тут бочка заскрипела, и кто-то внутри прошептал:

— Ну что, можно выходить?

— Давай выходи, выходи! — послышалось из другой бочки.

Дед наклонился. Но только сдвинул он крышку соседней бочки, как кто-то бросил ему в глаза горсть золы. Бочки заскрипели, покатились, из них кто-то выскочил и опрометью убежал.

Старик, зажмурив глаза, кричал:

— Воры! Воры! Ослепили!…

Собрался народ. Деда опросили, бочки осмотрели, но так никто и не узнал, кто в них сидел.

Придя в себя, дед собрал бочки и покатил их к кооперативу.

— Ты можешь хранить их где угодно, только не у забора фермы, — сказал он заведующему. — Люди сон потеряли, все думы у них о ферме, а ты готовишь им разбойничьи гнезда? Эх, ты! — накричал дед на ни в чем не повинного человека.

После этого до самой осени с птенцами больше несчастий не случалось. Но, когда выпал снег, завыла буря и в полях не стало еды, сладкий аромат меда и жирные птицы фермы стали привлекать внимание куниц и лис.

Вот тут-то и пригодился охотничий опыт деда Асатура.

Начался новый учебный год.

Асмик теперь училась в седьмом классе, Камо и Армен — в девятом, Грикор — в восьмом. Дружба ребят продолжалась и крепла.

Асмик, так же как и раньше, прямо из школы бежала на ферму, к своим теперь уже взрослым птицам, и помогала матери в уходе за ними.

У пруда, за селом, колхоз этим летом по планам, полученным из Еревана, построил для птиц новые, просторные помещения.

Председатель колхоза Баграт не только признал ферму, но не пожалел и средств, чтобы устроить ее как можно лучше.

— Раз ферма, так пусть уж и будет похожа на ферму — по всем правилам! — сказал он.

Построив помещения для птиц, председатель не поскупился пристроить к ним и комнату для заведующей, и будку для сторожа.

Само помещение фермы имело несколько отделений. В одном из них стояли инкубаторы, другое — просторное — отвели птицам для прогулок. Особое место — для птенцов.

Для наседок места не предусматривалось. Было решено выводить птенцов только в инкубаторах.

Ферма имела большой запас ячменя. Каждый раз, когда Асмик кормила птиц, она с теплым чувством перебирала зернышки в своей руке: это был «ячмень Армена».

Армен часто приходил на ферму, смотрел на птиц, на их подрезанные крылья, иногда помогал Асмик в уроках по математике и литературе. Однажды Асмик пришла к Армену с глазами, опухшими от слез.

— Что случилось? — обеспокоился чувствительный мальчик.

— Что могло случиться… Как я ни просила, чтобы у всех крылья подрезали, не послушали меня…

— Ну! — обрадовался Армен. — Не улетели ли крылатые к себе на родину?

— Радуйся, радуйся!… — обиделась девочка. — Я с такими мучениями их вырастила, а они улетят на Гилли… Несчастные…

— А наше условие? Забыла? Ведь мы брали яйца у Гилли взаймы, вот и отдаем теперь наш долг. Ох, как хорошо! Как обрадуется дедушка! Знаешь, он хотя и молчал, но горевал молча, считал, что мы ограбили Гилли… Ну, раз крылья у них подросли так, что могут летать, хорошо бы отпустить и остальных, у кого они еще не подрезаны, — пусть себе летят на Гилли к своим родителям! Отпустим?

Асмик только посмотрела на него с ужасом.

На другой день состоялся торжественный выпуск птенцов на волю. По этому случаю старый пастух оделся по-праздничному: нарядился в свою суконную чоху, которая со дня его свадьбы хранилась в сундуке у Наргиз, затянулся окованным серебром поясом, покрыл голову каракулевой папахой, надевавшейся тоже в очень редких случаях.

Птиц поместили в широкие корзины, повязав их сверху марлей, сложили на телеги и повезли на берег Гилли. За телегами шли все наши ребята с дедом Асатуром, а за ними — едва ли не половина всех жителей села.

Сначала все было хорошо, но на берегу между дедом и Грикором начался спор.

— Говорю я — глупо это, давайте хотя бы половину отвезем назад на ферму, — настаивал Грикор, — Ведь я, как собака, сторожил их каждую ночь… до самого света…

— Ни одной назад не повезу, всех выпустим, — возражал старик.

И сейчас же, чтобы заколебавшиеся ребята не испортили дела, он влез на телегу и сорвал с корзин прикрывавший их тюль.

• Предыдущая
• 32/71
• Следующая