Тайфуны с ласковыми именами - Райнов Богомил Николаев - Страница 30

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая

– А, вы уже завтракаете, Пьер…

– Могу и вам предложить чашку кофе.

– С удовольствием выпью, – тихо отвечает Розмари и опускается на стул.

Она и в самом деле нуждается в чем-нибудь бодрящем, потому что вид у нее довольно-таки усталый, и, что нетрудно заметить, это вовсе не та приятная усталость, которую человек испытывает после успешного завершения какого-то трудного дела.

– У вас весьма измученный вид, дорогая, – замечаю я, подавая ей кофе. – Надеюсь, не после пылких объятий господина Пенефа?

– Пенефа? – произносит она бессильным голосом. – Неужто я, по-вашему, такая неразборчивая…

– …как Флора…

– Да и Флора едва ли согласилась бы лечь с таким. Впрочем, это ее дело. Если хочет – пускай ложится.

Она замолкает, а я больше не проявляю любопытства, и мы какое-то время молча курим и пьем кофе.

– Мне пора катить к своему Бенато, – нарушаю наконец молчание и встаю.

Я должен подняться наверх и взять пиджак, но, странное дело, следом за мною идет по холлу Розмари.

– Вы даже не спрашиваете, где я была?

– Неужели вы до сих пор так и не уяснили, что я не любопытен? И что меня интересуют только рыночные цены, а всякие другие сведения мне безразличны.

– Даже те, которые касаются меня?

– Все, что касается вас… Вы сами об этом расскажете, если сочтете нужным…

И так как она продолжает стоять все с тем же жалким видом, я добавляю:

– Вы же понимаете, дорогая, что откровенность по просьбе не получается.

– У меня такое чувство, что вы вообще не дорожите моей откровенностью, Пьер.

– Напротив. Только у меня такое чувство, что это для вас – нечто совершенно недостижимое.

– Вы не первый раз упрекаете меня в неискренности.

– Просто констатирую. Я не слепой, но и упрекать вас не собираюсь. Полагаю, что у вас есть свои причины…

– Какие причины? Что вы имеете в виду? – спрашивает она, как бы просыпаясь ото сна.

– Прежде всего то, что вы все время лжете… И поскольку она пытается возразить, я успокаивающе поднимаю руку:

– Я же сказал, разве вы не слышали: я вас не упрекаю. Но если вы испытываете потребность разыгрывать комедию перед другими, то меня исключите, чтобы не тратить напрасно силы. Вчера вы, кажется, усвоили, что я вам не конкурент, и это истинная правда. И связываться со мной вам не имеет никакого смысла.

При этих словах я смотрю на часы и собираюсь взойти на лестницу.

– Не конкурент в чем, Пьер? – спрашивает Розмари, и я вижу, как напряглось ее лицо.

– Из-за вас я пропущу встречу с моим славным Бенато… – бормочу я.

– К черту вашего Бенато! – восклицает она. – Скажите: не конкурент в чем?

– На ваш вопрос я мог бы дать точный и исчерпывающий ответ. Но имейте в виду, что в таком случае ваша искренность задним числом не будет стоить ломаного гроша. И тогда уж не рассчитывайте на помощь или доверие с моей стороны.

Она вперяет в меня свои темные глаза.

– А если вы хотите взять меня на пушку? Если вы решительно ничего не знаете, а только пытаетесь что-нибудь выудить у меня?

– Фома неверный… В юбке, – с досадой роняю я. – Ну что ж, представлю вам вещественное доказательство, и вы убедитесь, что кое-что я знаю Но сперва я должен убедиться в вашей искренности… И после того, как повидаюсь с этим славным Бенато.

– К черту вашего Бенато! – снова восклицает она. Потом добавляет, уже другим тоном: – Сварить еще кофе?

Итак, мы сидим в холле на своих обычных местах: она – на диване, закинув ногу на ногу, а я – потонув в стоящем напротив кресле, и перед нами чашки горячего кофе. Сидим, как два бездельника в начале рабочего дня, когда повсеместно вокруг нас вычислительные машины и автоматические кассы уже строчат с предельной скоростью.

– Во-первых, вы никакая не студентка, – говорю я, чтобы помочь ей сделать первый шаг.

– Я студентка, – возражает она. – Пускай только формально. Во всяком случае, я числюсь студенткой.

– Во-вторых, вы находитесь здесь по воле вашего шефа, – добавляю я, чтобы у нее не оставалось сомнений. – А ваш шеф – Тео Грабер. – И, вытянувшись поудобней в кресле, бросаю ей: – Продолжайте.

– Но если вам все известно…

Она замолкает, напряженно глядя мне в лицо, но это напряжение уже не признак недоверия, а скорее изумление.

– Не думаю, что мне известно все, но некоторые важные детали я, пожалуй, знаю.

– Что ж, верно: я секретарша Тео Грабера или, если хотите, заместитель директора, поскольку эти две должности он в целях экономии объединил Верно и то, что это он меня сюда послал… – Розмари замолкает и тянется за сигаретой.

– Я должна рассказать вам все с самого начала?

– Думаю, так будет лучше.

– Однажды утром, в первых числах ноября, на наше предприятие явился незнакомый господин и пожелал видеть шефа. Я хотела ему дать от ворот поворот, потому что наш шеф принимает только после предварительной договоренности, но незнакомец настаивал, говорил, что дело касается чего-то очень важного, и Грабер согласился принять его. Не знаю, о чем они говорили, но нетрудно было догадаться речь идет о сделке, притом о крупной, необычной сделке, потому что через какое-то время шеф вышел из кабинета, вручил мне чек на пятьсот тысяч и велел быстренько съездить в банк и взять деньги. Меня это, конечно, сильно озадачило, потому что, вы понимаете, никто в наши дни не берет в банке такие суммы наличными, чтобы таскать их с собой в карманах. Я исполнила указание, передала деньги Граберу, а немного спустя незнакомец ушел. Потом я узнала, что его зовут Андре Гораноф. – Розмари пускает в мою сторону густую струю дыма и спрашивает: – Не слишком подробно я рассказываю?

– Вовсе нет, – успокаиваю я ее. – Говорите все, что считаете нужным. Протокола мы не ведем.

– Только не напоминайте о протоколах, – хмурится она. – Протоколы, стенограммы, деловые письма – все это мне до такой степени осточертело…

– И вы, надо полагать, с удовольствием согласились взять на себя новую миссию.

– Вот именно. Правда, я не сразу сообразила, что к чему, я подумала, что меня ждут долгие каникулы. Хотя я прекрасно знала: Грабер не из тех, кто способен предложить своей секретарше дополнительный отпуск.

– Но если секретарша такая хорошенькая…

– Грабер слишком расчетлив, чтобы подбирать себе чиновниц по таким признакам. Можно подумать, он родился и вырос в холодильнике и вместо того, чтобы стать человеком, постепенно превратился во внушительную глыбу льда.

Она бросает в пепельницу недокуренную сигарету и возвращается к своему рассказу:

– Уже на другой день после визита незнакомца шеф позвал меня к себе, чтобы ввести в курс дела. Как выяснилось, Гораноф предложил Граберу большущий брильянт, о существовании которого мой шеф знал ранее – вам, вероятно, известно, что большие брильянты так же славятся, как кинозвезды. И разговор между этими двумя лисицами – я имею в виду Горанофа и моего шефа – шел примерно так.

Тут Розмари разыгрывает небольшую сценку, которая не так уж богата полезной информацией, зато весьма забавна по форме: моя квартирантка, блестяще владея мимикой, бесподобно имитирует обоих дельцов, мастерски передает недоверие, испуг, колебание, недовольство, старческую алчность. Исполнительница принимает соответствующую позу, рассматривает лежащую в руке воображаемую драгоценность и начинает:

ГРАБЕР. Мне кажется, я мог бы дать вам за эту вещь триста тысяч…

ГОРАНОФ. Мерси. Она стоит в пять раз дороже.

ГРАБЕР. Очень может быть. Я могу точно сказать, сколько стоит этот брильянт, потому что он мне хорошо знаком. Как и девять его собратьев. Вам, вероятно, они тоже знакомы…

ГОРАНОФ. Не понимаю, о чем вы говорите.

ГРАБЕР. При виде такого брильянта возникнет законный вопрос: где вы его взяли? Но меня это не интересует. Не интересует потому, в частности, что я знал его прежнего владельца. А вот вы не склонны ценить то, что я не задаю вам неудобных вопросов.

ГОРАНОФ. Предположим, я это ценю. Но выходит, из чувства признательности к вам я должен добровольно разориться.

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая