Изгнанник (СИ) - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 69

И скоро он заметил, что Бырохх не сам носит свои тяжелые корзины с покупками, а делают это за него какие-то таинственные существа. Прислужники Бырохха оставались невидимками, и можно было разглядеть только их руки.

Весьма трудолюбивые и сильные руки, всегда наготове, чтобы помочь, поднять, поддержать, ухватить, оттолкнуть, приласкать, подобрать, дать тычка, откупорить, развязать, уложить, накрыть, завернуть — и тому подобное.

Стоит ли говорить о том, что Нуххара весьма заинтересовали эти загадочные слуги, и стал одноглазый тролль соображать и прикидывать про себя: а нельзя ли ему каким-нибудь хитрым способом заполучить этих слуг себе.

Для начала он решил сойтись с Быроххом поближе и выведать у него как можно больше его секретов.

Поэтому он с Быроххом познакомился.

— Не дашь ли ты мне выпить? — спросил Нуххар, как будто случайно столкнувшись с Быроххом на рыночной площади. — Как я погляжу, многих ты угощаешь, так не угостишь ли и меня? Характер у меня веселый, а если я выпью, то начинаю рассказывать разные смешные истории о моих Зверях, особенно о Домашнем.

Бырохх сразу же пленился возможностью послушать истории и простодушно налил Нуххару целую кружку отменной браги.

Нуххар выпил и сказал:

— Хороша твоя брага! Пожалуй, сохраню ее вкус во рту подольше и пока помолчу, а лучше съем что-нибудь горькое.

И с этими словами он вытащил из-за пазухи сверток, а в свертке отказалась большая горсть лесных орехов. И Нуххар давай эти орехи разгрызать. Скорлупу он бросал прочь, а ядра засовывал себе за щеку, чтобы они пропитывались запахом чудесной браги.

Когда Бырохх увидел, как Нуххар грызет орехи, он даже в лице переменился. Нуххар, разумеется, это сразу приметил и подумал: «Ага». Потому что он догадался о том, что главная тайна Бырохха каким-то образом связана с ореховой скорлупой.

«Ага, — подумал хитрый одноглазый тролль Нуххар, — почему-то ему сильно не нравится, что я так обхожусь с этими лесными орехами…»

Вслух же он сказал:

— Должно быть, тебя раздражает хруст, с которым я грызу орехи, ну так извини меня. Если хочешь, я выброшу все эти орехи вон, и не будем больше вспоминать о них.

— Отчего же не вспомнить! — ответил Бырохх. — Напротив, мне очень приятно бывает вспомнить об орехах, потому что не будь на свете орехов, я не одолел бы королеву фэйри Скельдвеа и не завладел бы всеми ее богатствами и слугами.

И он, разгоряченный выпитым, съеденным и раздаренным, тотчас же поведал случайному собеседнику всю свою историю: как он повстречал Скельдвеа, как пировал в ее подземном чертоге и, наконец, как перехитрил ее и спрятал в орехе.

— Она теперь всегда со мной, и при том ближе, чем на два шага, — посмеиваясь, заключил Бырохх. — Так что все условия договора строго соблюдаются. А уж нравится это ей или нет — интересует меня еле-еле, а может быть, и вовсе не интересует.

Нуххар все это выслушал чрезвычайно внимательно, покивал, посмеялся, похлопал Бырохха по плечу и ушел, пошатываясь, но на самом деле почти совершенно трезвый.

Той же ночью к гостинице, где остановился на ночь Бырохх, постоялец богатый и беспечный, явилась фэйри. Ее никто не видел, кроме двух деревенских пьяниц, которые шатались по улице и пуще чумы, от которой по всей шкуре идут гнойные прыщи и клочьями выпадает шерсть, боялись фэйри. Хорошенькое дело! Поцелуешь женщину — и очнешься спустя триста лет, когда во всех лавках кредиты тебе уже закрыты и ни в одной питейной не помнят ни имени твоего, ни лица, не говоря уж о репутации!

Поэтому-то пьяницы и шарахнулись от фэйри и даже и не вздумали приставать к ней.

Она же остановилась под окном гостиницы, так, чтобы ее хорошо было видно при свете факела, горевшего всю ночь.

И скоро уже она почувствовала, как ее обступают незримые существа.

Они толпились неподалеку, не решаясь прикоснуться к ее одежде или хотя бы к ее обуви. Их руки то высовывались из воздуха, то боязливо прятались обратно, в тень невидимости. Эти руки подрагивали, и трепетали, и шевелили пальцами, и тянулись, и отдергивались, как будто обжегшись.

По всем этим признакам фэйри поняла, что обладатели рук испытывают восторг и ужас, и тихо засмеялась.

— Не нужно меня бояться! Подойдите, приблизьтесь. Можете дотронуться до моих волос или до моей щеки, но не забывайте о том, кто вы и кто я.

Они тотчас же воспользовались ее милостивым разрешением и принялись гладить ее по щекам, по вискам, по волосам, по шее, по плечам и по коленям.

— Я фэйри, — тихо шептала незнакомка, и руки похлопывали ее в знак согласия и полного доверия. — Я принцесса фэйри, младшая сестра Скельдвеа, та, что пропала много лет назад. Скельдвеа была злой и суровой, она была коварной и властолюбивой, но я совсем на нее не похожа. Я — веселая и добрая, я люблю троллей и людей, я не бываю суровой со слугами и всегда позволяю к себе прикасаться.

Тут она хихикнула, и воздух огласился едва слышными смешками.

— Меня зовут Фреавеа, — продолжала принцесса фэйри. — Как видите, у меня красивые волосы, — по правде сказать, не так-то просто их причесывать, когда у тебя нет прислуги. У меня шелковое платье, и по правде говоря, не так-то просто его надевать, когда никто тебе не помогает со всеми этими крючками и завязками. И ноги у меня очень хороши, а на ногах — сапожки из самой лучшей кожи, украшенной золотым тиснением. Но, если уж во всем признаваться искренне, тяжко мне приходится, когда я начинаю просовывать шнурки во все эти бесконечные дырочки, чтобы получше затянуть сапоги.

Руки соединяли ладоши, как будто аплодировали, и прищелкивали пальцами. Они вполне понимали затруднения Фреавеа и готовы были помогать ей.

Но оставалось еще кое-что, и Фреавеа поняла, что именно беспокоит невидимых прислужников Бырохха.

— Вы хотели бы знать, что случилось со мной во время моих странствий и куда подевался мой глаз?

Руки повисли в воздухе, застыв неподвижно. Они действительно были обеспокоены отсутствием у принцессы фэйри одного глаза.

— Я храню этот глаз в орешке, — сообщила Фреавеа. — Так мне удобнее присматривать за моей старшей сестрой.

Несколько слуг развели руками, другие явно схватились за голову, третьи принялись чесать ладони. Всех крепко озадачило это объяснение.

Тогда Фреавеа добавила:

— Одним глазом я смотрю на день, а другим — на ночь, одним глазом я вижу то, что происходит наяву, а другим — то, что происходит в моих снах. Мы, фэйри, проводим свои дни не так, как вы, тролли. Больше всего на свете мы любим спать и танцевать, и многие из нас танцуют во сне, или спят, когда танцуют, и поэтому если какая-то фэйри упала во время пляски, не нужно показывать на нее пальцем и ржать во всю глотку, потому что такое падение означает лишь глубокую мечтательность, и ничего более.

— А, — сказали руки, — ну тогда нам все понятно.

И они поклялись перейти на службу к Фреавеа, потому что она объявила себя законной наследницей своей сестры и пообещала никогда не освобождать Скельдвеа.

— Так вы клянетесь, что оставите Бырохха и будете отныне моими вернейшими рабами навечно? — вопросила Фреавеа.

— Клянемся! — дружно крикнули руки и сжались в кулаки.

— Хорошо, — сказал Нуххар и сбросил личину.

Вот как вышло, что часть незримых слуг перешла от Бырохха к Нуххару. Не случись всего этого в большой деревне в рыночный день — не видать бы глупому троллю Хонно прекрасной троллихи Бээву!

— Ты спишь? — спросил солдат у Енифар, когда девочка тяжело привалилась головой к его груди.

Он обнял ее покрепче, чтобы она не упала с седла.

Енифар пробормотала, не открывая глаз:

— Нет, нет, я не сплю — просто придумываю…

Ей не хотелось смотреть на солдата, потому что он вез ее обратно, к приемной матери, к крестьянке с узловатыми пальцами и грязным, заплаканным лицом, и считал, что совершает благое дело.

— Ничто не разрушит любовь детей к матери, — рассказывала троллиха Аргвайр белокурому ребенку, который происходил от племени, где все обстояло совершенно не так. — Эта любовь — как крепкая стена, где все камни скреплены слюной, слезой и кровью. Эта смесь крепче любого другого раствора. Сама подумай, — она придвинула к девочке блюдо с растертыми фруктами, и девочка, радостно смеясь, принялась обмакивать в кашицу пальцы и облизывать их, — сама подумай, — продолжала троллиха, — как можно развалить такую стену? Ни добрые солдаты из замка, ни охотники на троллей, ни даже кровные враги, — никто не в состоянии извлечь оттуда хотя бы один камушек. Им не взломать этого дома, не вытащить оттуда ни одного ребенка, не отобрать у детей их мать.