Собрание сочинений в 12 т. Т. 11 - Верн Жюль Габриэль - Страница 38
- Предыдущая
- 38/136
- Следующая
Таково было мнение майора Вердера, управлявшего в то время лифляндской полицией под начальством полковника Рагенова. Потому-то Эк и получил такие указания.
Если славянин Рагенов не разделял антипатий и симпатий немца майора Вердера, зато последний вполне сходился во взглядах со своим подчиненным унтер-офицером Эком. Правда, чтобы согласовать точки зрения полковника и Вердера, умерять и сдерживать их пыл, над ними, стоял еще генерал Горко, губернатор Прибалтийских областей. Это высокопоставленное лицо руководствовалось указаниями правительства, которые, как уже отмечалось, были направлены к постепенной русификации края.
Беседа продолжалась еще несколько минут. Эк описал приметы беглеца, разосланные различным полицейским отрядам области: роста выше среднего, крепкого телосложения, тридцати пяти лет от роду, с густой белокурой бородой, в толстом коричневом тулупе; так выглядел он по крайней мере при переходе границы.
- Значит, человек этот… русский, говорите вы? - снова спросил мельник.
- Да… Русский!
- Так вот, говорю вам, он не показывался на наших хуторах, и ни в одной избе вы ничего о нем не узнаете…
- Тебе известно» - сказал Эк, - что тому, кто предоставит ему убежище, грозит арест и с ним поступят, как с его сообщником?…
- Упаси боже! Я знаю об этом, да и не посмел бы никогда!
То-то же! Так-то будет лучше, - добавил Эк. - А то тебе пришлось бы иметь дело с майором Вердером.
- Еще бы, уж будьте покойны, господин унтер!…
При этих словах Эк собрался было уйти, повторив, что он и его люди будут продолжать розыски между Перновым и Ревелем и что полицейские патрули получили приказ держать связь между собой.
- Вот и ветер подул с северо-востока, и начинает свежеть. Не помогут ли мне ваши люди установить крылья по ветру? Мне не пришлось бы возвращаться на хутор, и я остался бы здесь на всю ночь.
Эк охотно согласился. Его подчиненные вышли в противоположную дверь и, ухватившись за большой рычаг, повернули кровлю на катках так, что двигатель стал по ветру. Парусина на крыльях натянулась, зубчатые колеса заработали, и мельница стала издавать обычное мерное постукивание: «Тик-так, тик-так…»
Затем унтер-офицер и его подчиненные ушли на северо-запад.
Беглец не пропустил ни слова из их разговора. Он хорошо запомнил, что самые большие опасности подстерегают его в конце этого тяжелого пути. О его появлении в крае все уже оповещены… Полиция обыскивает местность… Отряды действуют сообща, чтобы изложить его… Стоит ли добираться до Ревеля?… Нет, подумал он. Лучше идти в Пернов, это ближе… С потеплением и Балтийское море и Финский залив не замедлят вскрыться.
Приняв такое решение, надо было покинуть мельницу, как только стемнеет.
Однако как же это сделать, не привлекая внимания мельника? При установившемся сильном ветре мельница пришла в движение. Мельник пробудет здесь всю ночь. Нечего и думать о том, чтобы спуститься в нижний этаж и проскользнуть незамеченным в одну из дверей… А нельзя ли вылезть в слуховое окно, добраться до рычага, поворачивающего крышу, и спуститься на землю?…
Такому ловкому и сильному человеку, как он, стоило сделать такую попытку, хотя вал, несущий крылья, уже пришел в движение и можно было попасть между зубчатых колес. Ему угрожала опасность быть раздавленным, но все же следовало попытаться.
Лишь бы удалось выждать один только час - и уже будет темно. А что, если мельник вздумает подняться на чердак, если ему там что-нибудь понадобится. Есть ли надежда остаться незамеченным?… Такой надежды нет, если это произойдет засветло, да и если даже стемнеет. Ведь мельник тогда придет с фонарем.
Ну что ж. Если мельник поднимется на чердак и заметит спрятавшегося там человека, тот бросится на него, повалит его на пол, заткнет ему рот. Если мельник будет сопротивляться, если вступит в борьбу, если будет опасность, что крики его могут услышать на хуторах, - тем хуже для него… Нож беглеца заткнет ему глотку. Не для того этот человек проделал такой долгий путь, превозмог столько опасностей, чтобы отступить, чтобы не решиться завоевать себе свободу любой ценой?
И все же он не терял надежды, что ему не придется, расчищая себе путь, прибегнуть к такой крайности, как убийство. Да и зачем мельнику подниматься на чердак?… Разве не должен он присматривать за быстро вращающимися жерновами, приведенными в действие большими крыльями ветряка?
Прошел час; слышалось мерное постукивание вала, скрежет зубчатых колес, завывание ветра, скрип размалываемого зерна. Сумерки, обычно долгие под этими высокими широтами,.начали утопать во тьме. На чердаке стало совсем темно. Приближались решительные минуты. Путнику предстоял утомительный ночной переход - не менее сорока верст, - и надо было выйти, не мешкая, как только это станет возможно.
Беглец проверил, легко ли скользит в ножнах нож, который он носил на поясе, и заменил в шестизарядном барабане револьвера расстрелянные в схватке с волками патроны.
Оставалась еще одна трудность, к тому же немалая, - пролезть через слуховое окно, не зацепившись за вращающийся вал, конец которого, всаженный в механизм, подходит вплотную к слуховому окну. После этого, держась за выступы крыши, можно будет без особого труда добраться до большого рычага.
Беглец уже пробирался к слуховому окну, как вдруг среди грохота жерновов и зубчатых колес послышался какой-то новый, явственный звук. Это был звук тяжелых шагов, под которыми скрипели ступеньки лестницы. Мельник с фонарем в руке поднимался на чердак.
Он появился в ту самую минуту, когда беглец, напрягши все силы, хотел броситься на него с револьвером в руке.
Но мельник, высунувшись по пояс над полом чердака, быстро сказал:
- Пора уходить, батюшка… не задерживайся… спускайся… дверь открыта.
Пораженный беглец не знал, что ответить. Значит, добрый человек знал, что он здесь? Значит, видел, как он прятался на мельнице?… Да, пока он опал, мельник поднялся на чердак, увидел его, но не стал будить. Разве не был беглец таким же русским, как и он сам… Славянин узнает славянина по чертам лица. Мельник догадался, что лифляндская полиция преследует этого человека… За что… Он не хотел об этом расспрашивать и не хотел выдавать его полицейским.
- Спускайся, - повторил он ласково.
Взволнованный, с бьющимся сердцем беглец спустился в нижний этаж, где одна из дверей была открыта.
- Вот немного еды, - сказал мельник, наполняя сумку беглеца хлебом и мясом. - Я видел, что она пуста, как и фляга. Наполни ее и ступай…
- Но… если полиция узнает…
- Постарайся сбить ее со следа, а обо мне не беспокойся… Я не спрашиваю тебя, кто ты такой… Знаю лишь, что ты славянин. А славянин никогда не выдаст славянина немцам-полицейским.
- Спасибо тебе… спасибо! - воскликнул беглец.
- Ступай, батюшка!… Да укажет тебе путь господь, и да простит он тебя, коли есть за что прощать.
Ночь была темная; дорога у подножия холма - совершенно пустынная. Помахав мельнику на прощание рукой, беглец скрылся из виду.
По новому выработанному им маршруту, надо было за ночь дойти до местечка Фаллена, спрятаться в его окрестностях и отдыхать весь следующий день. Беглец пройдет эти сорок верст… и ему останется только шестьдесят верст до Пернова. Тогда, в два перехода, если его не задержит никакая нежелательная встреча, он прибудет в Пернов одиннадцатого апреля до полуночи. Там он спрячется, пока не добудет достаточно средств, чтобы оплатить проезд на борту какого-нибудь судна. Как только Балтийское море освободится ото льда, много кораблей выйдет в плаванье.
Беглец шел быстро, то по равнине, то по опушке окутанных мраком сосновых и березовых лесов. Иногда приходилось огибать подножие какого-нибудь холма, обходить узкие овраги, пересекать быстрые, наполовину замерзшие речушки, пробираясь через заросли камыша и карабкаясь на прибрежные гранитные скалы. Земля была здесь менее голой, чем возле Чудского озера, где желтая песчаная почва покрыта лишь скудной растительностью. От времени до времени попадались заснувшие деревни, лежащие среди ровных и однообразных полей, которые плуг подготовит скоро к посеву гречихи, ржи, льна и конопли.
- Предыдущая
- 38/136
- Следующая
