Бесовские времена (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 5

— Чума и не даст этого… — насмешливо проговорил Наталио Валерани, и язвительно заметил, — не за этим ли вы его и притащили, Флавио? — Альдобрандо заприметил, что Наталио бросил красноречивый взгляд на Ипполито и чуть заметно пожал плечами. Похоже, что между ними подлинно была какая-то договоренность, понял Альдобрандо, но теперь жест Наталио аннулировал её.

— Он всего один… — устало бросил Соларентани.

Наталио ядовито хмыкнул.

— Ну, Чуме больше никто и не нужен…

Надо заметить, что сам молодой мужчина, носящий столь мерзкое прозвище, не произнёс пока ни слова, и все разговоры на свой счёт, казалось, пропускал мимо ушей. Лицо его, благородное, удлинённое и бледное, было украшено большими глазами, тёмными и глубокими, как омуты, левая бровь чуть загибалась углом, придавая лицу выражение задумчивое и немного изумленное, но стоило его губам растянуться в кривой усмешке, черты приобретали выражение глумливое и издевательское, на впалых щеках проступали желваки.

Альдобрандо Даноли показалось, что вокруг головы Грандони держится, колеблясь, странный свет, точно за ней был закат, но нет, солнце проглядывало из-за туч высоко над горизонтом, это Даноли просто померещилось. Альдобрандо удивился и тому, что, произнеся имя шута, Соларентани назвал его мессиром. Он дворянин? Шутовство было куда как не патрицианским занятием.

Между тем Валерани неторопливо приступил к делу, начав обсуждение вопроса, допустимо ли использование кабассета или лат. Соларентани пожал плечами, но Монтальдо, горящими от ненависти глазами озирая соперника, отказался от шлема и резко высказался за бой без доспехов, что делало неминуемой смерть одного из них.

— Это не презрение к смерти, но добровольный отказ от жизни, грех перед Господом, мессир Монтальдо, — утомлённо уронил Соларентани. Было заметно, что он истерзан и болен, едва ли не в истерике.

— Вам ли говорить о грехах? — еле сдерживаясь от ярости, проговорил Монтальдо. — Я отстаиваю свою правду перед лицом Всевышнего и свою честь в глазах себе подобных…

— Мессир Ипполито, если бы вы согласились выслушать меня, — устало промямлил Соларентани, — меня можно простить…

— Дворянину надлежит отомстить или умереть самому, — перебил его Монтальдо, — но прощать обиды, как велит Бог и его заповеди, это годится для отшельников, а не для истинного дворянства, носящего на боку шпагу, а на ее конце — свою честь. Это отучит вас монашить по чужим спальням, — тихо и зло проронил он напоследок, но ветер донёс до Альдобрандо последнюю фразу.

Валерани вернулся к обсуждению условий поединка, в итоге Монтальдо выбрал шпагу и дагу, а Соларентани остановился на шпаге и плаще. По обычаю, ни о какой пощаде в подобных случаях не могло быть и речи: допустимым считалось убийство обезоруженного, упавшего или раненого. Исход поединка должен был быть очевидным.

Даноли, услышавший последние слова Монтальдо, понял, что Соларентани — священник, и, похоже, его обвиняют в нарушении обетов, при этом внимательно рассматривал тяжелые, широкие клинки шпаг, заточенных до блеска. Это было страшное оружие. И колющий, и рубящий удар такого клинка был смертельным, и Даноли недоумевал, где священник мог научиться обращаться с такой шпагой, ведь клирикам ношение оружия запрещалось каноническим правом.

Оба противника сняли колеты, раздевшись до рубашек. Флавио явно уступал противнику в мощи сложения, стальные мышцы Ипполито пугающе лоснились на солнце. Продемонстрировав сопернику и его секундантам обнаженную грудь без кольчуги, Соларентани не снял рубашку, но надел на плечи длинный плащ до щиколоток.

Шут меж тем пристроился на двух камнях, напоминавших трон с невысокой спинкой, и положил рядом два фламберга — страшных обоюдоострых меча, по форме напоминавших языки пламени. Он оказался между секундантами и участниками поединка, и тут его руки раздвинулись и бледные пальцы зашевелились, подобно паукам, вращая вокруг ладоней полуторафутовые мечи. Глаза его непроницаемо вперились в секундантов, страшные лезвия со свистом рассекали воздух, и Даноли онемел от подобной нечеловеческой ловкости. Шут жонглировал оружием с минуту, потом опустил мечи крест накрест, держа их за рукояти. Эта буффонада с его стороны была не развлечением, но предупреждением, и все это уразумели. Мессир Песте откровенно давал понять, что нанести предательский удар в спину, добив Соларентани, ни у кого не получится.

Впрочем, граф не заметил теперь в ком-то из секундантов подобного намерения. Все они были мрачны, только Наталио Валерани ещё и откровенно скучал, Фаттинанти был раздражен чем-то, а Донато, демонстративно оставив свой меч у ног Антонио, подошёл к Монтальдо.

— Ипполито, Богом заклинаю, успокойтесь, — тихо проговорил он, — мальчишка ведь пытается извиниться… Он же сын Гавино…

Монтальдо метнул в него разъярённый взгляд и ничего не ответил. Донато со вздохом отошёл.

— Сколько лет покойнику? — равнодушно осведомился тем временем Валерани у Фаттинанти.

Тот, поняв, что речь идёт о Соларентани, вяло пробормотал, что ему только тридцать, потом, зевая, заметил, что он сам, тем не менее, ещё не назвал бы его покойником.

— За этим дело не станет, его прикончат на втором же выпаде… — Наталио Валерани был настроен философски.

— Мессир Монтальдо страшный противник, — согласно кивнул Фаттинанти. — Но с его стороны…это просто убийство… неприлично.

— Надо полагать, — усмехнулся Валерани, почесав ухо, — что тут как раз приличие-то и попрано…

— Даже так? — брови Антонио взлетели вверх. — Тогда и обсуждать нечего.

Хранитель печати кивнул и ничего не ответил.

Небольшая каменистая площадка была довольно ровной, кое-где поросшей травой, местами в пыли валялись несколько некрупных камней. Соларентани попросил у противника минуту, отошёл к дальнему краю площадки и опустился на колени, тихо бормоча слова молитвы. «Помолитесь об упокоении своей души», бросил ему Монтальдо. Соларентани вздохнул, потом поднялся и стал в позицию.

Бой начался, и потому, как Монтальдо ринулся на противника, стало ясно, что он, подтверждая правоту слов Валерани, подлинно намерен убить его. Это было единоборство зверей, но после первых обменов ударами стало ясно, что если и сражаются звери, то это разъярённый кабан в поединке с орлом. Хрупкий и легкий Соларентани кругами носился по площадке, его плащ со свистом, подобно крылу орла, рассекал воздух, он легко уклонялся от слепых рубящих ударов противника и изящно парировал колющие. Секунданты прекратили разговоры и теперь настороженно следили за ходом поединка, ибо подобного никто из них не ожидал. Против всех правил Ипполито отказался назвать им причину поединка и настоял на самых жестких условиях, что выглядело странно, ведь противник был субтильным щенком, к тому же, священником и младшим сыном Гавино Соларентани, когда-то спасшего самого Ипполито во время войны от гибели. Всем казалось, что Монтальдо, опытному военному, победа в поединке с мальчишкой чести не сделает.

Но никто из них не предполагал, что Флавио окажется фехтовальщиком. Это искусство в эти годы вообще-то не приветствовалось, считалось светским мастерством хлыщей, а не военным ремеслом. Однако это трудно было поставить в упрек Соларентани, — он и не был военным.

Шут не сводил глаз с секундантов, но временами, поднимая фламберг, в его зеркальном отражении наблюдал за ходом поединка. Соларентани меж тем окончательно измотал Монтальдо, сказывалась разница в возрасте, Ипполито явно устал и был на пределе сил, часто спотыкался, пот заливал его лоб и, стекая на глаза, слепил. Он почти не видел соперника. При этом ему не удалось нанести ни одного удара, и все заметили, что сам Флавио только парирует удары мессира Ипполито, но не нападает. Монтальдо, взбешенный неудачей, снова ринулся на Соларентани, но споткнулся о камень и выронил дагу. Кинжал отлетел в сторону и исчез в провалах между камнями. Флавио, резко свернув плащ вокруг руки, ждал в стороне, когда противник поднимется.