Смерть в театре (сборник) - Пентикост Хью - Страница 59

Старик, высокий, чуть сутуловатый, с великолепной белой шевелюрой и забавными лохматыми бровями Санта-Клауса, под которыми поблескивали голубые глазки, полные хитрости и ума, был одет в серые фланелевые брюки, полосатую безрукавку, спортивную рубашку не первой свежести и светлые замшевые туфли. В зубах он зажал огромную трубку, из которой непрерывно выпускал крупные кольца синего дыма. Шанс позднее узнал, что мистер Уотсон признавал только табак-самосад, который сам же и выращивал на грядках на месте бывшей конюшни в сильно унавоженной земле.

— Это вы Темпест? — закричал он.

В дальнейшем Шанс понял, что Уотсон специально напрягает голос, чтобы избежать «петушиных нот», которые иногда у него получались, если он говорил тихо. Естественное следствие его более чем почтенного возраста. Надо сказать, при всем том он был исключительно бодр и энергичен.

— Это вы Уотсон? — в тон ему спросил Темпест.

  — Бев к вашим услугам,— отрекомендовался старик.— Молодежь называет меня «дядюшкой Бевом», а кто постарше — «старым хрычом», ну а поскольку вы находитесь посередке, зовите меня просто Бев. Входите же, прошу!

Комната, в которой жил Уотсон, была загромождена всяким старьем, как чердак. Чтобы куда-то пробраться, приходилось лавировать между мебелью. Все вещи у него были старинные, массивные, крепкие, обитые коричневой кожей. Стены до самого потолка уставлены полками с книгами. Кроме того, книги лежали в связках повсюду.

Посредине комнаты стоял большой стол, один угол которого был свободен — вероятно, хозяин сбросил вещи прямо на пол. На этом освобожденном пространстве громоздились хлеб, сыр, салат из перьев чеснока, а рядом, из ведерка со льдом, вместо шампанского торчали бутылки с пивом. Тут же стояли бутылки «Бурбона» и джина и огромные кружки, по размерам напоминающие глиняные горшки.

Старик снял с красного кожаного кресла загромождавшие его книги и плутовато посмотрел на Шанса.

— Садитесь. Чем вы прогневили Бога, что вам дали такое забавное имя? Надо же было придумать: Шанс Темпест!

— Моего отца звали Брайен Темпест, а мать — Шерри Шанс.

— Да что вы?! Я ее видел. Прелесть, само очарование, такой задорный вздернутый носик! Поверьте, я ее обожал. Я сходил по ней с ума. Когда она играла в Нью-Хавене, я буквально заболевал и целые дни проводил в театре. Присутствовал на всех представлениях, сколько бы их ни было... Из-за нее-то я и не женился! Все были хуже ее... Боже мой, Шерри Шанс, та самая Шерри Шанс!..

— Но еще не поздно, мистер...

— Бев, я же вам сказал. Бев. Она жива? Шерри Шанс жива?

— Да, и насколько я ее знаю, она будет страшно счастлива встретиться с человеком, который так высоко ценил ее в прошлом.

— Ценил? Я бы умер за нее, если хотите знать! Шерри Шанс... Если бы не ее муж — актер, я мог бы быть вашим отцом, черт возьми!

— Возможно, я был бы этому очень рад, Бев, хотя в Брайене не было ничего плохого, несмотря на все его странности.

— Красавец! Красив, как Люцифер.

Уотсон указал на сэндвичи.

— Привычка шестидесятилетней выдержки. Я был в школе, а уже тогда на столе всегда дожидались хлеб, сыр и чесночный салат. Правда, мы пили молоко. Теперь это кажется ужасным... Ну, угощайтесь. Мне же врачи разрешают только пиво, и я им повинуюсь... Шанс Темнеет, сын Шерри! Какое счастье!

В одну из кружек Шанс налил «Бурбон».

— Когда Джеф навестил вас, как вы сказали, месяц назад, его интересовал его отец?

— Да, конечно. Я ведь последний из оставшихся в живых в семье. Женщин вовсе нет со стороны Рекса.

— Что он спрашивал, Бев?

— Все самое обычное: на кого он похож? Где учился отец? Как жил до женитьбы?

— Вы можете и мне это рассказать?

— Безусловно. Рекс был единственным сыном моей сестры. Она вышла замуж за некоего Джеффри Хандлея, одного из пионеров авиации. Он увлекался высшим пилотажем и всякой такой чертовщиной. В 1914 году он поступил на службу во французскую королевскую авиацию и работал во Франции до 1915 года. Для маленького Рекса он стал героем, идеалом. Как только мальчишка подрос, он тоже пошел в авиацию, но ему не удалось участвовать в настоящей войне. Он отправился в Испанию защищать республику, оттуда в Китай, тоже на стороне патриотов. Там он познакомился с Люси. Ну и в результате, понятно, на свет Божий появился Джеф.

----- А как он выглядел? Каким был человеком?

— Трудно сказать... Несомненно одно: он был по-настоящему храбр и любил бросать вызов опасностям. Он их искал, но в то же время не был сорвиголовой. Я бы сказал иначе: он был идеалистом, Дон-Кихотом, защитником униженных и угнетенных. Его отец частенько говаривал, что авиация приведет мир к демократии. Скажете, эта фраза из водевиля? Ничего подобного, он в это свято верил. Ну и Рекс подхватил и пронес далее идеалы отца. И погиб за них. Он знал всего одну женщину — Люси Тауэрс. Что еще сказать? Он ее любил так, что пошел бы за нее в огонь и в воду. Она этого не заслуживала. Но это уже другая история.

— Короче, он был таким отцом, которым можно гордиться? — подвел итог Шанс Темпест.

— Еще бы не гордиться!

Шанс отпил несколько глотков «Бурбона».

— Я к вам приехал не из праздного любопытства, Бев. Ваша сестра вышла замуж за Джеффа Хандлея-старшего. Что вы знаете о нем самом и его родне?

— Хандлей? Мне нечего о них сказать,— ответил он, жуя сэндвич,— знаю, что они англичане, прожившие более полувека в Новой Англии. У первого Хандлея было трое сыновей. Двое не женились. Один из них погиб на войне с Мексикой, а второй еще мальчиком умер во время какой-то эпидемии. Третий женился и уехал на запад. У него был сын, который путешествовал вместе с ним. Отец погиб в схватке с индейцами, а жена с сыном вернулись к родителям. Он вырос, женился, имел шесть или семь детей, но из них всего одного сына, дедушку Джеффри. В живых остались сын и дочь, в следующем поколении был уже Джеф-старший. Вот и все, что я знаю.

— Насколько я понял, большинство погибло во время войн?

— Да, за исключением отца Джефа-старшего.

Бев вдруг рассмеялся и протянул руку за следующим сэндвичем.

— Его хватил удар от обжорства. Весил он почти сто пятьдесят килограммов, когда отдал концы. Представляете?

— В семье не было драм? Тайных фамильных недугов?

— Такого я никогда не слышал. Это была обычная здоровая и крепкая семья. Вы сами видите, что все мужчины служили в армии, а в нее хлюпиков не берут.

Тогда Шанс спросил напрямик:

— Бев, а вы не слышали о психических нарушениях у членов этой семьи?

Старый Уотсон нахмурил брови.

— Психические нарушения? Эй, парень, вы не смеетесь надо мной? Что вы под этим подразумеваете?

— Сумасшествие.

Бев расхохотался.

— Все они были достаточно сумасшедшими, чтобы идти в армию, как только над страной начинали размахивать государственным флагом. Но разве это болезнь?

— Я задаю вам очень серьезный и важный вопрос, Бев. Я говорю о наследственном сумасшествии. В семье этого не было?

— Черт возьми, никогда! — гаркнул Бев, выпуская клуб дыма из своей трубки.— Я даже не понимаю, как такая дикая мысль могла прийти вам в голову?

— Несколько дней назад женился молодой Джеф,— пояснил Шанс.— Он это сделал без разрешения матери. Поскольку он несовершеннолетний, она настаивает на аннулировании брака, аргументируя это тем, что Джеф не может жениться вообще, потому что у него в роду наследственное безумие. И грозит объявить об этом.

— Ну и ну! — воскликнул старик, в равной степени разъяренный и возмущенный.— Да эта особа достойна виселицы! У нее не язык, а змеиное жало. Да, да, это не женщина, а гадюка!

— Почему?

— Преступница! — кипел Бев.— Я знаю таких!

— Бев, прошу вас, не скрывайте от меня ничего плохого из ложного самолюбия. Я хочу помочь Джефу и отвести от него напраслину, если это так. Не подумайте, я не из тех, кто способен всадить в человека пулю из-за угла или ударить его в спину...

Бев стукнул по столу кулаком.