Смерть в театре (сборник) - Пентикост Хью - Страница 40

— Они там были?

— Да.— Эллери устало махнул рукой.— Это, пожалуй, можно объяснить. Он был очень неглуп, этот адвокат, и считал, что таким образом он прекрасно добьется своей цели. Ты помнишь, перед тем, как он потерял сознание, имя убийцы было у него на кончике языка. Когда он пришел в себя, это имя было все еще там. Он вспомнил о картах. Сознание было совершенно ясное. Потом вошел убийца. Беспомощного, его заставили проглотить из пузырька щавелевую кислоту. Карты все еще были в его сознании... О, это совсем не странно, именно так все и произошло.

— Но, кажется, тебе такое объяснение не очень-то нравится? — проговорил инспектор.

— А, ерунда.

Эллери подошел к окну посмотреть на красное зарево. Потом к нему присоединился и инспектор. Он облокотился на подоконник в усталой, удрученной позе.

— Черт возьми, а пожар-то усилился,— пробормотал старик.— Вот черт! У меня голова как тыква. В глубине сознания мысль о пожаре не покидает меня. Чувствуешь, как нас обдает жаром? А тут еще это преступление, вернее, преступления... Что же хотел сказать Ксавье этим бубновым валетом?

Эллери отвернулся от окна и пожал плечами. Вдруг он застыл на месте и широко открытыми глазами посмотрел на руку инспектора.

— Ну, что теперь случилось? — сварливо произнес инспектор, поглядывая на свою руку. Потом он тоже вздрогнул, и некоторое время они молча пристально смотрели на маленькую ручку инспектора, с четко вырисовывающимися голубыми венами и сморщенной кожей. Они смотрели так пристально, будто неожиданно обнаружили, что на руке не хватает одного пальца.

— Кольцо,— прошептал инспектор.— Кольцо пропало.

— Так, теперь еще и это,— медленно проговорил Эллери.— Это замечательно. Где ты его потерял? — Инстинктивно Эллери посмотрел на свою руку, на которой сверкал красивый перстень — средневековая безделушка, купленная им недавно за несколько лир во Флоренции.

— «Потерял?» — Инспектор всплеснул руками.— Я его не терял, Эл. Оно у меня было еще вчера, даже сегодня утром. Ну конечно, я помню, что, когда я смотрел на ручные часы — это было в половине первого,— оно еще было на моей руке.

— Постарайся все хорошенько вспомнить,— сказал Эллери.— Я видел его на твоем пальце, когда уходил вчера вечером, чтобы вздремнуть, но когда я в два часа ночи нашел тебя на полу, кольца на пальце уже не было. Черт возьми, его кто-то украл.

— Как это ты догадался? — саркастически проговорил инспектор.— Конечно, его украли. Украл тот мерзкий негодяй, который усыпил меня и прикончил Ксавье.

— Несомненно.— Эллери начал нервно ходить взад и вперед по комнате.— На меня гораздо большее впечатление, чем все остальное, производит эта пропажа кольца. Какой риск! И ради чего? Чтобы украсть простенькое десятидолларовое кольцо, к тому же старомодное, годное только как грузило, за которое в наше время не дадут и одного мексиканского доллара.

— Но, тем не менее, кольцо украли. И, клянусь Богом, я выбью зубы тому, кто это сделал. Это кольцо твоей матери, сынок, и я не отдал бы его никому и за тысячу долларов.— Он направился к двери.

— Куда ты идешь? — воскликнул Эллери, схватив его за руку.

— Обыскать до ниточки всю эту проклятую свору.

— Ерунда, папа. Слушай,— с живостью продолжал Эллери,— не стоит портить все дело. Я считаю, что пропажа кольца — это многозначительный факт. Что он значит, я пока не знаю, но я припоминаю все предыдущие кражи таких же малоценных колец...

— Ну? — нахмурил брови инспектор.

— Тут определенно что-то есть. Но мне нужно время. Ты ничего не добьешься этим поголовным обыском. Конечно, вор достаточно умен, чтобы не держать его при себе, а если ты и найдешь кольцо где-нибудь в доме, то как ты узнаешь, кто его туда спрятал? Пожалуйста, оставь на некоторое время все как есть.

— Ну хорошо. Но я не забуду об этом. И прежде чем мы выберемся отсюда — если только мы вообще когда-нибудь выберемся,— я его верну и узнаю, почему оно пропало.

Если бы инспектор мог заглянуть в будущее, он бы не говорил так уверенно.

По мере того как пожар неумолимо поднимался вверх, мертвая тишина охватывала вершину Эрроу-Маунтина. Все находившиеся на ней люди были до предела утомлены и физически, и морально. Даже угроза со стороны невидимого, обагренного кровью убийцы несколько отступила перед угрозой, нависшей на них с воздуха и затаившейся в окружающих лесах. Теперь уже никто и не пытался лицемерить. Женщины откровенно впадали в истерику, мужчины были явно встревожены. С наступлением дня жара сделалась невыносимой. В воздухе носились хлопья пепла, он оседал на их лицах и одежде, затруднял дыхание. От жары негде было спрятаться. В доме было чуть прохладнее, чем снаружи, но зато там не было ветерка, воздух стоял совершенно неподвижный. Однако только некоторые из них — особенно женщины — отважились искать временное облегчение, принимая душ в своих ванных комнатах. Они боялись оставаться одни, боялись друг друга, боялись тишины, боялись пожара.

Не осталось и следа какой бы то ни было дружеской беседы. Вынужденные держаться вместе, они пристально, с неприятным подозрением вглядывались в лица друг друга. Их нервы были натянуты до предела. Инспектор поругался со Смитом; мисс Форрест за что-то огрызнулась на доктора Холмса, заставив его тем самым погрузиться в упорное молчание; миссис Ксавье с раздражением прикрикнула на незадачливых близнецов, не вовремя подвернувшихся ей под руку; миссис Карро кинулась на их защиту, и обе женщины обменялись оскорбительными словами... Это было ужасно, кошмарно. Обволакиваемые все более сгущающимся дымом, они напоминали создания, приговоренные циничным сатаной к вечному аду.

Муки не осталось ни крошки. Собравшись в столовой, они без всякого аппетита ели бесконечную консервированную рыбу. Время от времени их глаза обращались в сторону Квинов. Впав в совершенную апатию, они все сознавали, что единственный выход из создавшегося положения мог находиться только в руках инспектора или его сына. Но Квины сосредоточенно продолжали есть, не говоря ни слова по той простой причине, что говорить было нечего.

Никто не знал, чем заняться после завтрака. Журналы были еще раз перелистаны и пересмотрены глазами, которые ничего не видели. Все молча бродили. Как ни странно, убийство Марка Ксавье переживалось ими более трагично, чем убийство хозяина дома. Молчаливый, сдержанный, нахмуренный адвокат был заметной личностью, его присутствие всегда наэлектризовывало атмосферу. А теперь, когда его среди них не стало, отсутствие его ощущалось до боли.

Все постоянно кашляли, изнемогали от зноя, ходили со слезящимися глазами.

Терпение инспектора лопнуло.

— Ну, слушайте,— вдруг закричал он, испугав всех.— Так дальше продолжаться не может. Мы все спятим. Почему никто из вас не поднимется наверх и не примет душ? Или хотя бы сыграли в «блошки», что ли. Что вы топчетесь, как стадо коров с вырванными языками? Ну-ка, веселее, вы!

— Женщины очень боятся, инспектор — сказал доктор Холмс.

— Боятся? Чего боятся?

— Ну, боятся остаться наедине.

— Гм... Здесь есть кто-то, кто не боится самого черта.— Потом инспектор сказал более мягко: — Ну, ничего, это понятно, я думаю. Если вы хотите,— в его голосе зазвучала циничная нотка,— мы вас по очереди проводим в ваши комнаты.

— О, пожалуйста, оставьте ваши шутки, инспектор — устало проговорила миссис Карро.— Это... это ужасно действует на нервы.

— А я думаю, инспектор совершенно прав,— воскликнула мисс Форрест, с треском бросая на пол журнал «Ярмарка тщеславия» шестимесячной давности.— Я отправляюсь наверх и буквально утоплю себя в воде, и я бросаю вызов любому!.. Любому, даже двукратному негодяю-убийце, пусть только он попробует остановить меня.

— Вот это называется присутствием духа,— сказал инспектор, бросив на девушку проницательный взгляд.— И если вы все последуете примеру мисс Форрест, нам станет значительно легче. В конце концов, сейчас день, у нас у всех есть глаза и уши, так какого же черта вы боитесь? Брысь отсюда!