Принц на белом костыле - Раевская Фаина - Страница 40
- Предыдущая
- 40/48
- Следующая
— Лихорадка Ласса. По крайней мере, так Витька утверждал.
Сказать, что все онемели, значит слукавить.
Мы не онемели. Мы просто превратились в монументы. Что такое лихорадка Ласса, ни я, ни Клавдия не знали, но название само по себе звучало хоть и красиво, но угрожающе, и радостей в жизни не сулило. А судя по стоимости одной ампулы, даже наоборот — предрекало мученическую кончину. Я чувствовала, как ужас проникает в каждую клеточку организма и сковывает тело ледяным панцирем. Господи, это уже несколько дней подряд с нами рядом ходит ужасная смерть!
У рыжего хирурга, обладающего гораздо более обширными познаниями в медицине, побледнели даже веснушки. Клавка, кажется, от испуга забыла, как дышать. Из ее открытого рта вылетали не то судорожные всхлипы, не то предсмертный хрип. Мой Брусникин, несмотря на суровую школу ФСБ, тоже заметно струхнул.
— Ну, мужик, ты попал, — выдохнул Димка, обращаясь к сохранявшему невозмутимость Степану. — Мои парни из тебя душу вынут, это я тебе обещаю.
С этими словами Димыч отправился звонить в свою контору, оставив нас столбенеть без его присутствия. Первой пришла в себя Клавдия.
— Ик.., хи-хи-хи… Ик.., хи-хи-хи… — куда-то в пространство сказала она.
Ее бессмысленное выступление заставило очнуться и меня. Я посмотрела на блеющую сестрицу и обнаружила у нее все признаки легкого безумия, грозящего тяжелыми последствиями.
— Вылечить сможешь? — мотнула я головой в сторону Клюквиной, обращаясь к Тоще.
Антон раздраженно пожал плечами:
— Сидели бы вы дома! Тогда, глядишь, и здоровее были бы. Ей точно психиатр нужен — свихнулась девка, по всему видать.
— Вот ты и подсоби, Тошенька. Ты ведь хирург? Вывихи — это как раз по твоей части.
Филиппок печально пискнул и, по-моему, раз и навсегда смирился с ролью нашего семейного доктора:
— У Клавки, судя по всему, сильный шок.
Я бы посоветовал лечение антидепрессантами в сочетании с полным покоем. Но в вашем случае покой — слишком большая роскошь, которую вы не можете себе позволить. Необходимо хотя бы устранить влияние отрицательных факторов: не читать газет с негативной информацией, не смотреть мелодрамы и боевики, особенно боевики, — со значением подчеркнул Антон. — В противном случае крыша Клавдии может уехать далеко и надолго.
Я внимательно слушала Антона и пристально наблюдала за Клюквиной. Она перестала икать, и, по моему мнению, мнению дилетанта от медицины, никакого сумеречного состояния души у нее уже не наблюдалось, крыша по-прежнему была на месте и никуда отъезжать не собиралась. Стресс, конечно, имел место. А кто в наше неспокойное время не испытывает стресса?! Народ уже давно научился справляться с ним самостоятельно или при помощи подручных средств явно не медицинского характера.
Вот и Клавке сейчас весьма кстати пришлись бы грамм сто пятьдесят водочки и крепкий здоровый сон.
Придя к такому выводу, я пошла на кухню.
Там за столом сидел Брусникин. Супруг имел вид несчастный и озабоченный одновременно.
«Тоже борется с последствиями стресса, — пожалела я Димку. — Ему тяжелее, чем нам, ведь приходится спасать не только свою шкуру, а еще за нас волноваться, ну, и за всю страну, конечно, тоже. Бедный мой мальчик!»
— Сейчас ребята приедут, — устало сообщил Димка. — По-моему, они мне не поверили.
Слишком уж история.., масштабная.
— А чего приедут? — хмыкнула я.
— Обязаны.
Я забралась к мужу на колени, пристроила голову у него на груди и тяжко вздохнула. Только сейчас у меня возникло ощущение безопасности, а также чувство легкости, свойственное человеку, переложившему ответственность на чужие плечи. Было слышно, как под свитером гулко бьется Димкино большое доброе сердце.
К горлу подкатил комок, и я еле слышно пискнула:
— Дим…
— Ну?
— Ты сердишься?
Над таким, казалось бы, простым вопросом Брусникин размышлял довольно долго. Молчание мужа беспокоило и не предвещало ничего хорошего. Я бы, честно говоря, предпочла, чтобы он ругался, топал ногами и грозился исправительно-трудовыми работами по дому пожизненно. Наконец Димка печально вздохнул:
— Да нет, какой с этого толк? Одного понять не могу: почему все неприятности липнут именно к вам? Или вы к ним? Специальный магнит у вас внутри, что ли…
Вопрос относился к категории риторических и ответа не требовал. Я плотнее прижалась к мужу и на всякий случай всхлипнула. Димка, как и все мужчины, до судорог боится женских слез.
Он вздрогнул и принялся наглаживать меня по спине:
— Афонь, ты чего? Да не реви, все ведь кончилось… Для вас во всяком случае. А вообще-то вы молодцы.
— Правда? — я робко улыбнулась, заглядывая Димке в глаза.
— Правда, правда, — чмокнул меня в нос Брусникин, но тут же сердито насупил брови:
— Но чтоб это было в последний раз!
— Ага, — легко согласилась я, — твердо веря, что так оно и будет. Вспомнив, зачем шла на кухню, я озабоченно произнесла:
— Клавка что-то не в себе. Тоша говорит, сильный шок. Чего делать — ума не приложу…
— Водки ей налей и спать уложи. К утру от Клавкиного шока и следа не останется, разве что головная боль.
— Я тоже так думаю, — кивнула я, радуясь, что не ошиблась в выборе лекарства для сестры.
Полчаса спустя явились коллеги Брусникина и увезли Степку. Вместе с ребятами уехал и сам Димка, заявив, чтоб мы его не ждали, а ложились спать. При этом он подозрительно покосился на Антона Константиновича, но вовремя вспомнил, что Клавка объявила хирурга своим женихом, и благоразумно промолчал, однако я успела заметить в его глазах изрядную долю сомнений.
Мы остались втроем: я, Клавка и рыжий Тоша. Все молча переживали и выглядели, мягко говоря, уставшими.
— Пошли на кухню. Лечиться будем, — скомандовала я.
Возражений не последовало. Вскоре мы сидели за столом и дружно пытались справиться с ударной дозой народного лекарства.
— Уф, ну и крепкая, зараза! — выдавил Тоша, глубоко вдыхая запах кусочка «черняшки». — Я ведь не пью совсем, но тут такой случай…
— Непьющие мужчины крайне подозрительны, — сообщила Клавка и попыталась сфокусировать взгляд на покрасневшем лице Филиппка. — Впрочем, занюхиваешь ты вполне профессионально.
— Не цепляйся к человеку, — махнула я рукой. — Молодой он еще, жизни не нюхал. Работа у парня нервная, так что еще дозреет. Думаешь, легко каждый день людей резать и в их внутренностях ковыряться? Ты, Антон Константинович, лучше объясни нам, что это такое — лихорадка Ласса? Она в самом деле так опасна, как я предполагаю?
Тоша опечалился:
— Вы, девчонки, меня переоцениваете. Если по общей терапии я имею некоторое представление, то вирусология для меня почти такая же терра инкогнита, как и для вас.
— Но-но, ты полегче! — Клавдия свела глаза к переносице, пытаясь придать лицу строгое выражение. — Давай обойдемся без иностранных слов непонятного значения. Отвечай на нормальном языке: совсем ничего не знаешь про эту… как ее… Ну, ты понял.
— Увы, — сокрушенно вздохнул Тоша и тем самым подписал себе приговор: Клавка смерила его презрительным взглядом и окончательно вычеркнула хирурга из кандидатов в женихи.
Чтобы развеять воцарившееся уныние, я налила еще по одной дозе «лекарства». Мы выпили, заметно опьянели, а настроение почему-то не улучшилось.
— Слушайте, я, кажется, придумал! — внезапно оживился Антон. — У меня есть приятель, еще с институтских времен. Он инфекционист.
Правда, по специальности не работал ни дня, но, думаю, кое-что из полученных знаний еще помнит, как-никак красный диплом получил…
Я обрадовалась и захотела ободряюще хлопнуть Антошку по плечу, но в связи с некоторой раскоординированностью движений промахнулась и двинула доктора по шее. Впрочем, он не обиделся.
— Действуй, док, — кивнула Клюквина. — Телефон в коридоре. Сам найдешь или тебя проводить?
Филиппок, страшно гордый своей находчивостью, от помощи отказался и нетвердой походкой проследовал к телефону. Пока Тоша дозванивался до своего приятеля, Клавдия решила посоветоваться со мной насчет своих матримониальных планов.
- Предыдущая
- 40/48
- Следующая
