Нерон и Сенека - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 1
- 1/16
- Следующая
НЕРОН И СЕНЕКА
Над цирком заходило жаркое солнце. Сквозь розовый шелк, натянутый над гигантским амфитеатром, тяжелые лучи падали на арену. Плавилась арена, усыпанная медными опилками, в розовом свете плыли статуи богов…
Посреди арены высился золотой крест. Под крестом горела золотом громадная бочка.
И в этом пылающем розово-золотом свете возник на арене прекрасный юноша. В золотом венце, в золотой тоге — совершеннейший Аполлон. Только вместо сладкозвучной кифары в руках Аполлона был бич…
И, бурно приветствуя этого странного Аполлона с бичом, понеслись крики толпы:
— Да здравствует цезарь Нерон!
— Ты наш отец, друг и брат, ты хороший сенатор, ты истинный цезарь!
Это были загадочные крики, ибо гигантский цирк был совершенно пуст…
Пустые мраморные скамьи амфитеатра сверкали в догорающем солнце.
Заходило солнце. В тени мраморного портика сидел старик. С тихой улыбкой старик смотрел вдаль — как тонул в сияющем озере солнечный диск. Безжизненная, морщинистая, похожая на срез дерева рука старика машинально мяла свиток.
Отряд преторианских гвардейцев спешился у виллы.
Сверкая доспехами, трибун Флавий Сильван ступил на мраморный пол.
Была ночь, когда носилки со стариком, окруженные эскортом гвардейцев, приблизились к Риму. Рим не спал в эту ночь. Толпы людей с факелами заполнили ночные улицы, грохотали колымаги, запряженные волами.
В колымагах над головами толпы раскачивались в огромных клетках львы, слоны, тигры, носороги… Грохот повозок, крики животных, улюлюканье людей…
Толпа преградила дорогу носилкам. Не открывая занавесей, старик слышал близкие голоса толпы:
— Тигр-то какой… у, тигрюга! Ишь, закрутился, как мышь в ночном горшке!..
— Льва приручил сам Эпиан. Говорят, он подарил такого льва Поппее Сабине и лев разглаживал ей морщинки языком… Чего хохочешь? Лев даже обедал вместе с нею за одним столом!
— Указальщик мест сгоняет меня и орет: «Эти места для сенаторов… для сенаторов!.. Так тебя разэтак!..» Тогда я сажусь на крайнее место — три четверти зада у меня висит, то есть я как бы стою… Но четвертью задницы сижу — сижу на сенаторских местах!..
Старик слушал все эти крики и хохот толпы. Отвращение и грусть были на его лице.
— С дороги! Прочь! — гремел где-то рядом голос трибуна. Потом глухо ударили палки по человеческой плоти. Вопли избиваемых людей… И уже побежали рабы, и понеслись в римской ночи носилки. Туда, туда — где нависла над вечным городом громада нового цирка.
Сквозь орущую, гогочущую вокруг цирка толпу, сквозь когорты гвардейцев носилки со стариком проследовали внутрь цирка. Трибун помог старику сойти с носилок. Прямой, величественный и гордый, старик неторопливо вышел на арену…
В свете факелов, горящих на пустой арене, ждал его Аполлон с бичом.
Увидев старика, Аполлон бросился ему на грудь, обнял его. Это были какие-то яростные объятия. Он будто душил старика — и лихорадочно приговаривал, почти кричал:
— Сенека! Учитель! Сенека!..
— Нерон… Великий цезарь… — пытаясь вырваться из этих жестоких объятий, бормотал старик.
Но Нерон сжимал его еще яростнее:
— Ну что ты… это для других я цезарь. А для тебя всего лишь твой послушный ученик Нерон.
Наконец Нерон выпустил Сенеку из объятий, будто оттолкнул. Потом с удивлением посмотрел на него. И, бесцеремонно приподняв край тоги, обнаружил тунику и шерстяной нагрудник.
— Такая теплая ночь. А ты так укутался, учитель?
— Старость, Цезарь. Охладела кровь. И вечерами я надеваю две туники, обмотки на бедра. И все равно…
Но Сенека не закончил. Из тьмы на арену вышел могучий немолодой мужчина в тоге римского сенатора. За сенатором с серебряной лоханью в руках следовало некое прекрасное существо: грива спутанных волос, огромные глаза и нежное, тщедушное тело мальчика. Этакий Амур.
— Рад тебя видеть, сенатор Антоний Флав, — обратился Сенека к гиганту-сенатору.
Но сенатор смотрел на Сенеку невидящими глазами. Нерон с каким-то любопытством следил за сценой.
Возникла неловкая тишина, и Сенека неторопливо, величественно продолжал:
— Позволь мне приветствовать тебя, друг мой Антоний Флав, старинным приветом, которым наши деды начинали свои наивные добрые письма: «Если ты здоров — это хорошо, а я — здоров…»
И тогда Нерон поднял бич — и сенатор отчетливо заржал.
Ужас — на лице Сенеки. Но только на мгновение… И вновь лицо его стало бесстрастным и спокойным.
— Ах, как повеяло нашей величавой римской древностью! — как-то светски заговорил Нерон. — Как они умели ухватить главное: «Если ты здоров — это хорошо». Именно — здоров, — Нерон усмехнулся, — то есть живой. Но одного не пойму, учитель. Почему ты все время обращаешься к сенатору Антонию Флаву? Где ты увидел здесь мудрого сенатора?
Сенека молчал.
— Может, ты видишь сенатора? — обратился Нерон к Амуру.
Амур, молча улыбаясь, удивленно пожал плечами и протянул серебряную лохань сенатору. Сенатор начал торопливо, неумело поедать овес из лохани.
— Ты ошибся, учитель, — продолжал благодушно болтать Нерон. — Антоний Флав — видный мужчина, его трудно не заметить. Да и что здесь делать твоему другу и солнцу мудрости — сенатору Антонию Флаву? Сейчас ночь, и он преспокойно храпит в своей постели. А здесь только я — твой ученик Нерон…
— И, улыбаясь, он кивнул на Амура: — Да вот еще — прелестная девушка. И вот,
— Нерон нежно улыбнулся и указал бичом на сенатора, — старый мерин.
И Нерон ударил бичом — сенатор торопливо заржал.
— Какой ужас, Цезарь, — воскликнул Амур, — ему на круп сел овод!
Нерон поднял бич, и сенатор показал, как он отгоняет хвостом овода.
— Отогнал, но очень неумело.
Нерон ударил сенатора бичом, и тот, будто винясь, опять покорно заржал.
— Как я рад тебя видеть, — продолжал как ни в чем не бывало светски беседовать Нерон. — А как она рада тебя видеть…
И тотчас перед Сенекой дьяволенком запрыгал Амур.
— Ты, конечно, узнаешь это прелестное лицо? — добро улыбался Нерон.
— Конечно, я узнал его, Цезарь, — ответил Сенека. — Это твой раб — мальчик Спор. За время моего отсутствия в Риме он подрос — и оттого пороки на его лице стали откровеннее.
- 1/16
- Следующая
