Лесная быль. Рассказы и повести - Радзиевская Софья Борисовна - Страница 33
- Предыдущая
- 33/68
- Следующая
Радостный писк приветствовал её появление, чуть слышным ворчанием ответила она на него, напомнив об осторожности. Потом послышалось удовлетворённое чмоканье и пыхтение: жирное мясо сурка щедро наполнило соски матери молоком, и волчата пили его, захлёбываясь и повизгивая от удовольствия. Они подняли было драку из-за одного соска, но большой серый нос матери ласково отодвинул буяна, и тот ухватился за другой сосок, суливший такую же лакомую пищу.
Волчица лежала, полузакрыв глаза и удобно вытянув ноги. Сегодняшний завтрак стоил ей многих километров дороги, и она устала. Против обыкновения, она задержалась на ночной охоте, увлёкшись преследованием раненого горного барана. Но баран увёл её очень далеко, дальше, чем она когда-либо ходила и, в конце концов, достался встречному охотнику — человеку, а голодной волчице пришлось, уже по свету, пробираться домой, рискуя выдать тайну заветной пещеры.
Пушистые комочки, лежавшие около неё, с каждым днём требовали всё больше пищи, а её становилось всё меньше и меньше. Горная дичь, которой раньше было так много, куда-то исчезла: должно быть, обеспокоенная появлением охотников, разлетелась.
Волчица вспомнила о виденном ею издали в долине стаде животных. Они пахли почти как горные бараны и очень походили на них, но были поменьше, и охраняли их животные, похожие на волков. Шерсть на спине волчицы при этом воспоминании поднялась, и она глухо зарычала. С собаками связывалось также воспоминание о большом сером волке-отце, который недавно, когда волчата были ещё совсем слепыми, принёс ей маленького курчавого чёрного барашка, как те в долине. А на другой день волк ушёл… И больше не вернулся.
Волчица опять слегка зарычала и отодвинулась. Малыши уже спали, блаженно раскинувшись, с животиками, надутыми, как маленькие барабаны.
Их глаза открылись несколько дней тому назад. Волчата уже ползали по пещере, но инстинкт заставлял их в отсутствие матери часами лежать неподвижно и щуриться на узкую полоску света, пробивавшуюся между камнями.
Они росли и крепли с каждым днём, а матери с каждым днём всё труднее становилось добывать пищу. Она была уже немолода, а исчезновение отца лишило её помощи в охоте.
Вскоре волчата почувствовали, что одного молока им недостаточно. С жадным писком, бросая соски, они лизали губы матери и пытались ухватиться зубами за красный яркий язык её. Мясо, которое она стала приносить им, волчата жадно глотали, давясь и злобно огрызаясь друг на друга.
Скоро они начали в отсутствие матери самовольно вылезать из пещеры. Они возились на пригретой солнцем площадке, бегали и ловили друг друга за хвост я за лапы с рычанием почти настоящих волков.
Однажды волчица, уже собравшись уходить, остановилась перед выходом из пещеры. Потом вернулась, обнюхала ещё раз малышей, лизнула их в весёлые острые мордочки и своим большим ласковым носом подтолкнула их к выходу. Они поняли её сразу. То, что недавно было ослушанием, теперь дозволено, и, радостно толкаясь и мешая друг другу, выскочили из пещеры.
Но мать звала волчат не играть на площадке, она манила их всё дальше. Прячась за кустами, перебегая от камня к камню, она шла на настоящую охоту, и толстопузые волчата бежали вслед за нею.
Глаза у них так и разбегались. Всё им было интересно. Один лапой прижал жука и тут же, громко чавкая, разжевал его. Другой с разбегу нечаянно попал носом в зазевавшуюся ящерицу и сразу захватил её в пасть вместе с землёй и сором. Было очень вкусно, но от пыли защекотало в носу, и с громким чиханьем волчонок выронил изо рта полуразжёванную добычу, а пока опомнился, брат уже весело облизывался, проглотив остатки.
Нет, это ему даром не пройдёт! С гневным рычанием волчонок ухватил обидчика за ухо, но тут же покатился на землю от сильного толчка: волчиха стояла возле них рассерженная, готовая задать хорошую трёпку ослушнику. «На охоте не сметь драться и шуметь», — гласил неписаный закон зверей.
И волчата, сразу виновато присмирев, побрели за матерью, подражая каждому её движению.
Волчица то и дело выкапывала из земли вкусных жирных мышей-полёвок и отдавала им — на игру и учение. Они и сами жадно всовывали носики в норы и скребли землю толстыми лапками, но работа подвигалась туго.
Однако на сегодня довольно. Сделав большой круг, волчица вернулась к пещере, но позволила детям войти в неё, только тщательно осмотрев все следы вокруг.
После прогулки волчата спали беспокойно: вздрагивали и взвизгивали, быстро-быстро перебирая лапками. Они заново переживали все ощущения начала свободной охотничьей жизни.
Счастливое время настало для волчат. Жирных мышей по склонам родной горы было множество, и скоро они сами научились лапками разгребать землю и прижимать выбегающего из разрушенной норки хозяина.
А мать, развалившись на холмике или на пригретом солнцем плоском камне, с которого было удобно наблюдать, уголком глаза поглядывала на своих малышей, на их игры и ссоры, в то время как чуткие уши и нос ловили все звуки и запахи окружающего враждебного мира. Она всегда вовремя успевала заметить одинокого охотника и ползком, крадучись, увести от него волчат. Самое её присутствие предохраняло их от другой грозной опасности. Тень крупной птицы нередко скользила над местом их игр и охоты. Но жёлтым немигающим глазам хищника были знакомы сила и смелость волчицы, и его не обманывала её кажущаяся беспечность. Не стоило рисковать столкновением с ней из-за небольшого куска мяса и шерсти.
Тень проносилась мимо, а малыши и не подозревали, как легко орлиная лапа ломает хребет зазевавшегося волчонка.
Дни проходили, становились короче, а ночи — длиннее, и вместе с ними длиннее и их ночные прогулки. Мать уводила волчат далеко от родной пещеры, в долину, и тут, в степи, выслеживала с ними зайцев, тушканчиков.
Но однажды случилась беда. В эту ночь какая-то особая жажда приключений овладела волчицей. Чутьё подсказывало ей, что там, далеко на равнине, можно найти таких же курчавых и жирных ягнят, как тот, которого принёс в последний раз волк-отец.
И по освещённой луной долине неслышно заскользили три тени. Они бежали особой волчьей побежкой, низко пригибаясь к земле, одна большая и две маленькие.
Волчица торопилась. Она не позволяла волчатам останавливаться для ловли мышей. Вперёд, вперёд за крупной дичью.
Вдруг один волчонок присел и тихонько заскулил. Острая колючка глубоко вонзилась между пальцами передней лапки. С жалобным плачем он пытался поставить раненую лапку на землю, но каждый раз вскрикивал и поднимал её кверху.
Старая волчица беспомощно огляделась. Такое случилось с нею впервые. Там, в родной пещере, можно отлежаться, подождать, пока заноза выйдет с гноем. Но здесь, на этой ровной, открытой местности… Тяжёлое предчувствие беды нависло над нею.
Жаркий летний день надоел Акбару. Молодая белая лошадка Ак-Таш тоже устала и шла нехотя, мелкой рысцой. Полусонный Акбар помахивал плёткой и тянул придуманную им самим песню:
— Дорога, — пел он, — а-а-а, длинная дорога-а-а у-у-у… песчаная дорога-а-а…
На продолжение у него не хватило фантазии. Хотелось спать, а до родной юрты далеко.
Вдруг неожиданный толчок чуть не выбил его из седла. Ак-Таш остановилась со всего хода, даже назад попятилась, навострила уши, храпит и смотрит куда-то между редкими кустиками полыни и тамариска.
Акбар приподнялся в седле.
Там, под кустиком, шевельнулось что-то серое, перебежало и затаилось. Ещё одно — поменьше.
Сна как не бывало. С гиком Акбар вытянул Ак-Таш камчой с бирюзой на рукоятке. Лошадь рванулась и захрапела. Волчица метнулась в сторону, за ней волчонок, а сзади ещё один на трёх лапках ковыляет, пробежал несколько шагов и остановился. Ветер донёс до Акбара тонкий писк.
«Больной!» — сообразил Акбар и снова изо всей силы взмахнул камчой. — Наддай! Наддай!»
Вот уже хорошо видно всех троих. Один волчонок бежит быстро, а мать мечется: то его догонит, то к другому вернётся, хроменькому, кругом его обежит, мордой в плечо подталкивает, а он поковыляет и сядет, лапу кверху держит. Рвётся материнское сердце, а опасность всё ближе…
- Предыдущая
- 33/68
- Следующая
