Розы в снегу - Кох Урсула - Страница 21

— Пойдем со мной! — Катарина потрясла женщину за плечо, однако та не двинулась с места. Кэте оглянулась: нет ли поблизости тети Лены и Барбары Кранах — ведь они тоже разыскивали бедняжку, — но их не было.

— Пойдем же! — повторила Катарина и схватила женщину обеими руками. Тело безжизненно качнулось и упало на надгробный камень. Ребенок скатился из мертвых рук на снег, посиневшие детские губки улыбались…

Катарина схватила дрожащую девочку за руку и кинулась в монастырь. На кухне она умыла малышке лицо и дала ей горячего молока.

Тем же вечером она сидела возле письменного стола мужа. Горела свеча. Лютер уставился поверх раскрытых книг в темноту.

— Это дети крестьян, тех восьми тысяч, что были убиты княжескими ландскнехтами при Франкенхаузене. Они бродят по дорогам и мрут от голода и холода. Какая ужасная судьба!

— Малышка, кажется, глухонемая…

— Представь, что ей довелось пережить…

— Грета позаботится о ней.

— Да разве воспоминания вытравишь?

Лютер встал и загромыхал тяжелыми башмаками по комнате.

— Я не хотел, не хотел, чтобы они сбивались в отряды и грабили замки…

Кэте сидела тихо, прижав обе руки к животу.

— Ах, герр доктор, я так боюсь за наше нерожденное дитя. Если и ему придется голодать, я этого не вынесу…

***

«Любезная жена моя с благословения Божия родила мне сыночка, Ганса Лютера…»

Повивальная бабка склонилась над постелью роженицы.

— Ну и как, фрау доктор? Как самочувствие? Вы держались молодцом, хотя годы ваши и не самые молодые. Но мне пора. О мальчонке позаботятся, а вам надо бы отдохнуть.

Кэте дождалась, пока закроется дверь, и осторожно приподнялась.

— Тетя Лена!

Тишина.

— Тетя Лена!

Дверь отворилась, вошел Лютер и склонился над женой.

— Моя Кэте!

— Куда они дели ребенка?

— Они спорят, кому надлежит его держать на руках и укачивать.

— Пусть его принесут. Я хочу быть рядом со своим мальчиком.

— Тебе надо отдохнуть. Роды были тяжелые. Воистину Господь наказал вас, женщин, деторождением. Я очень боялся за тебя — ты так кричала, Кэте!

Черные локоны упали ему на лоб. Катарина легонько провела рукой по лицу мужа.

— Все это время я слышала твои шаги за стеной. Да, он почти разорвал меня, но теперь все позади. Принесите мне моего ребенка!

Кэте бессильно откинулась на подушки. Лютер легонько погладил жену по руке.

— Я скажу Грете, но сначала отдохни.

Он ушел. Кэте прислушалась. Дом был полон жизни. По лестницам бегали служанки, последние указания давала повитуха, Лютер громко звал Вольфа.

Наверное, они готовятся к крестинам. Быстро, как можно быстрее надо окрестить маленького Ганса, чтобы никто более не говорил об антихристе…

Бугенхаген придет, Йонас и Кранах. Кэте улыбнулась. Теперь все будет хорошо. Она попыталась прочесть молитву. И подумала: это сейчас самое большее, что я могу сделать для дитя.

И молодая мать заснула глубоким сном. Проснулась она уже вечером, в сумерках. В доме стояла тишина. Рядом с ее кроватью виднелся какой-то ящик. Она приподнялась на локте и заглянула в него.

Глаза и губы крепко сжаты. Жидкие черные волосики кудрявятся на лбу. Сын спит.

***

Тяжелыми шагами Кэте еще раз проходит по саду. Вечереет. Солнце уже скрылось за крышами замка. Животные в сараях укладываются спать. Вот только ведут они себя как-то непривычно беспокойно: в свинарнике громко топчутся свиньи, козы толкаются в загородке.

Горький дым стелется над городом, на улицах — безмолвие. Кэте прислоняется к стене дома. Ноги отказываются ее держать. Высоко в небе слышен гогот диких гусей, улетающих на юг. Так рано?

В доме стоит недобрая тишина. Кэте проходит на кухню. Грета моет горшки и убирает их в шкаф. Она работает одна. Наверху, в комнатах студентов, темно и пусто. Тетя Лена спускается по лестнице.

— Кэте, тебе надо взглянуть на малыша, он не хочет спать.

Маленький Ганс плачет, приникнув головкой к материнской груди, личико его пылает жаром. Она поднимает рубашонку, ощупывает животик, грудь и шею, затем — уже быстрее — плечи и попку. Кожа розовая и нежная, ни узлов, ни черных пятен. Здоров, здоров… Она прижимает сына к себе и смотрит на тетю Лену. Та кивает.

— Зубки, Кэте, зубки режутся, больше ничего…

На руках у матери кроха успокаивается. На маленьком лбу — испарина, капельки пота капают Катарине на руки. Ребенок засыпает.

Чуть позже Кэте сидит подле письменного стола Лютера. Перед ней — прялка, но руки молодой женщины безвольно лежат на коленях.

— Что с тобой, Кэте? Обленилась? Или уже достаточно пряжи в твоем шкафу? И все орехи расколоты? Безделье — матерь всех пороков, ленивая жена — наказание Господнее.

Лютер говорит и говорит. Это его способ прогонять тишину и страх.

— Вы и впрямь считаете, герр доктор, что нам следует остаться, в то время как все бегут?

— Где твоя надежда на Господа, Кэте?

Она вздыхает и кладет руку на свой большой живот.

— Наше дитя шевелится во мне, герр доктор.

— Значит, появится на свет здоровым.

— В доме чума…

— Кэте, Кэте…

Лютер гневно отшвыривает перо в сторону.

— Если хочешь — уезжай! Я останусь!

Он хлопает ладонью по Библии, лежащей перед ним на столе.

«Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится…»

Катарина плачет. Это только слова. Меж тем у ее маленького Ганса жар. А внизу, в каморке, — Эльза, новая служанка. У нее черные пятна и шишки на лице, руках — по всему телу. Она лежит и стонет. В полном одиночестве.

— И глухая Тереза мечется в бреду. А Эльзе все хуже…

— Так молись же за них и вместе с ними!

Лютер подлил масло в стоящий на столе светильник.

— Ты можешь уехать. Нет греха в бегстве от чумы. Возьми малыша и поезжай в Торгау. Тамошний курфюрст обещал нам кров и помощь, на его слово можешь положиться.

Кэте молча встает. Еще раз осматривает спящего сына. Он спокойно дышит.

В темноте она хочет спуститься в спальню. Внезапно со слабым писком из-под ее ног выскальзывает какая-то тень. Катарина вскрикивает и стремительно скатывается вниз по лестнице, в каморку Вольфа. Тот крепко спит. Она трясет слугу за плечо.

— Крысы! Наверху крысы! Вставай!

Ранним утром прерывается ее беспокойный сон. Лютер лежит рядом. Он стонет и молотит руками воздух. Она склоняется над ним.

— Мартин! Слышишь меня?

Ее голос успокаивает его, и он затихает. Но Катарина бодрствует: она слушает тишину.

— В этом нет греха, Кэте, — сонно бормочет муж.

Утром Грета приходит из кухни. Она бледна.

— Эльза умерла.

— Отнесите ее скорее в помещение для умерших от чумы! Сожгите ее вещи! И окурите все дымом!

Кэте тяжело дышит. Она видит, как Вольф с мешком на плечах проходит по двору. А к Терезе из города пришел врач; его зовут Августин. Глухонемая мычит, пытается что-то объяснить…

— Ты должна молиться, Кэте, молиться, — говорит Лютер.

В хлеву одна из свиней неуверенно переступает с ноги на ногу, падает на настил и околевает. За ней вторая…

По огороду и саду шмыгают крысы…

На следующий день Августин приводит к Лютерам свою жену Ханну. Женщина уцепилась обеими руками за локоть мужа. Лицо ее покраснело, она не поднимает глаз.

— Дома, расположенные по соседству с нашим, опустели. Оставить ее одну я не могу — а ведь мне надо посещать больных. — Врач покусывает губу. — У вас есть свободные комнаты, фрау доктор?

Кэте отводит больную в пустую комнату. Пол в ней чисто выскоблен. Фрау Лютер взбивает тюфяк и застилает его чистой льняной простынею.

— Принесите ей попить. А мне пора идти. Да, я могу переночевать у вас?

Кэте вызывает Грету из кухни. Вместе они готовить постель для Августина.

Врач возвращается поздно и некоторое время сидит за столом у Лютера, затем Кэте слышит, как он проходит в комнату жены. Этой ночью она не может уснуть.

Наконец-то стало прохладней, ветер выдул вонь с городских улиц, но люди продолжают умирать. Курфюрст посылает к Лютеру еще одного гонца. Недоуменно покачав головой, тот возвращается назад.