Горький ветер свободы (СИ) - Куно Ольга - Страница 25
- Предыдущая
- 25/78
- Следующая
— Для заключённой? — холодно повторил Данте.
Что-то в его тоне и взгляде заставило вошедшего мигом растерять бодрость.
— А… я зайду попозже, — осторожно предложил он и, видимо, попытался сразу же выскочить в коридор, поскольку дальше последовал окрик Данте:
— Стоять! — И более ровным голосом добавил: — Принёс ужин — ставь.
Стражник послушно опустил тарелку, наполовину наполненную чем-то невразумительным, на пол, совсем рядом с круглым углублением. Заметив это со своего места краем глаза, я с трудом подавил позыв снова расхохотаться. Можно же было сразу выкинуть содержимое в яму. Зачем пропускать через желудочно-кишечный тракт несчастного заключённого?
— Вон! — коротко бросил Данте после того, как тарелка оказалась на полу, и второй стражник поспешил исполнить приказ.
Уверена, оказавшись снаружи, он вздохнул с облегчением.
— Сандра!
Данте хотел снова потрясти меня за плечо, даже поднёс руку, но, видимо, увидел кровь на разорванном рукаве и передумал.
Что, накормить меня собираешься? Сам ешь эту гадость, если хочешь. А мне и так хорошо. Я не голодна, хотя, кажется, в последний раз ела давно. И пить тоже не хочу. Вообще ничего не хочу.
Зато похожая на молнию трещина по-прежнему притягивает взгляд.
— Так, Сандра, вставай!
Голос Данте зазвучал более настойчиво.
— Сандра, — продолжил он после непродолжительного молчания, — сейчас мы отправляемся в гостиную. Ты пойдёшь сама или хочешь, чтобы я тебя туда отнёс?
Хотя последние слова и прозвучали как угроза, они оказались настолько неожиданными и настолько плохо вписывались в обстоятельства, что я, поморгав, оторвалась от созерцания стены. Ладно, раз уж меня настолько не хотят оставить в покое… Я встала с матраса и с непроницаемым выражением лица медленно вышла из камеры.
Снаружи остановилась, но только потому, что запамятовала, куда идти дальше. Стражник вышел следом, за ним Данте. Дворецкий оказался последним, но Данте неожиданно перегородил ему дорогу.
— А ты посиди здесь и подумай, как наперёд принимать решения, — заявил он. — Вон и ужин как раз принесли.
И захлопнул дверь.
Стражник вопросительно посмотрел на хозяина, предполагая, что это всего лишь такая шутка, но тот лишь вопросительно изогнул бровь — мол, чего медлишь? Стражник послушно запер камеру.
— Идём!
Это уже было сказано мне. Тон был вроде и мягче, но споров не предполагал. Равнодушно пожав плечами, я стала подниматься по лестнице вслед за Данте. Потом был коридор, потом вторая лестница — та самая, парадная, сужающаяся кверху. Данте несколько раз оглядывался, но ничего не говорил. Один раз коротко отдал какое-то распоряжение встретившейся по пути служанке. Я не вслушивалась.
Наконец, мы вошли в комнату. Действительно гостиная, но какая-то маленькая. Похоже, гостей принимают обычно не здесь. Впрочем, сколько гостиных в армоне? Наверное, с десяток, если не больше. Эта, видимо, являлась частью личных покоев. Моё предположение подтвердилось, стоило получше оглядеться. Через открытую дверь в соседнюю комнату можно было увидеть край кровати. Не могу сказать, чтобы меня это взволновало. Я осматривалась с прежним равнодушием.
— Сандра! — позвал Данте.
Я подняла на него несколько дезориентированный взгляд.
— Сядь.
Он сам подвёл меня к небольшому двухместному дивану с зелёной обивкой и усадил на мягкое сиденье. Пожалуй, наличие нормальной мебели где-то в глубине души радовало. Кресла, стулья, диваны. А не эти дурацкие ковры, циновки и подушки.
Я послушно сложила руки на коленях. Смотрела в сторону.
Данте опустился передо мной на корточки и поймал мой взгляд.
— Сандра, прости, — сказал он, взяв меня за руки. Аккуратно, за самые кончики пальцев. — Никто не собирался заключать тебя под арест. Это моя вина. Я велел дворецкому где-нибудь тебя разместить. Имел в виду одну из гостевых комнат, а он неверно истолковал мой приказ. Но злого умысла не было. Правда.
Я бесстрастно пожала плечами. Допустим. Вполне вероятно, что так. Какая, в сущности, разница?
— Покажи мне свою руку, — попросил, поднимаясь, Данте.
И уже начал её осматривать, но я резким движением отстранилась. Вот прикасаться ко мне ни к чему. И вовсе не потому, что я боюсь физического насилия. Просто не хочу чужих прикосновений. Довольно в мою жизнь и в моё личное пространство вторгались все, кому не лень.
Данте нахмурился, но настаивать не стал.
— У тебя гусиная кожа, — вместо этого заметил он. — Ты замёрзла.
И снова пожатие плечами. Замёрзла? Не знаю, я вроде бы ничего не чувствую. Хотя это было бы логично: в камере наверняка было холодно. Да, похоже, что замёрзла: руки Данте кажутся горячими, значит, мои, наверное, ледяные.
А он зачем-то снял свой камзол и набросил мне на плечи. Ну вот, теперь я, кажется, работаю вешалкой.
— Я верю, что не было злого умысла, — отсутствующим голосом сказала я, возвращаясь к предыдущей теме разговора. — Что теперь? Куда меня отправят? На кухню? Или, может быть, на конюшню?
Во мне снова стала просыпаться злость. Она пока ещё не проснулась окончательно, скорее так, медленно ворочалась, напоминая о себе. И где-то на краю сознания я чувствовала, что это лучше, чем всепоглощающая апатия.
— Сандра. — Данте вздохнул. — Можно я сяду?
Он указал взглядом на место рядом со мной. Я безразлично передёрнула плечами. Он же здесь хозяин. Так с какой стати спрашивает?
Данте расценил мой жест как согласие и, наверное, был прав. Я и сама не понимала себя сейчас до конца. Он опустился на диван, развернулся ко мне, и снова заговорил.
— Сандра, — его голос прозвучал сейчас очень мягко, — как ты думаешь, почему я тебя купил? У тебя есть какие-нибудь предположения?
Я в первый раз подняла на него взгляд. Есть ли у меня предположения? О да! По меньшей мере три. Беда в том, что все они противоречат друг другу. Поэтому я высказала совершенно нейтральное предположение:
— Тебе понадобилась рабыня?
Эти слова почему-то вызвали в нём слабую улыбку.
— Нет, Сандра. У меня вообще нет рабов. Видишь ли, я вообще ненавижу рабство. Напрасно ты так удивляешься, — заметил он, видя мой недоверчиво-вопросительный взгляд. — Во-первых, здесь не Арканзия. В Галлиндии многие отрицательно относятся к рабовладельческому строю. Здесь работорговля давно объявлена вне закона, хотя люди по-прежнему могут привозить рабов из-за границы. Но делают это всё реже и реже. А во-вторых, — он немного помолчал, будто не очень хотел вдаваться в подробности, но затем всё-таки продолжил, — моя кормилица была рабыней. И в молодости успела немало настрадаться по этой причине. До того, как попала в Галлиндию. Моя мать умерла очень рано, так что кормилица была очень близким мне человеком. Так что у меня есть свои личные причины быть противником рабства.
— Тогда почему же ты меня купил?
— Разве это не очевидно? Потому что не хотел допустить, чтобы тот ублюдок, которому место по меньшей мере за решёткой, а скорее — на виселице, тебя убил.
— Ты спасаешь так всех рабов? Выкупая их на деньги из собственного кармана?
Данте усмехнулся, уловив мой сарказм. Я всё ещё ему не верила, точнее сказать — не знала, верить или нет, и он это понимал.
— Нет, — признал он. — Я не такой альтруист. И вообще далеко не ангел, как ты верно заметила. Но не всех рабов пытаются убить прямо у меня на глазах. А кроме того, — он задумчиво сощурил глаза, глядя в сторону, будто что-то вспоминал, — не скрою, мне понравилось то, как ты себя повела. Совершенно безрассудно и при этом решительно. Неготовая расстаться с человеческим достоинством. Тот пират был уверен, что ты целиком и полностью в его власти; ты же манипулировала им, заставив поступать именно так, как хотела ты. Ты могла бы притвориться покорной, а потом использовать эту способность к манипуляции, чтобы возвыситься над другими рабами. В рабовладельческом обществе таким образом можно подняться очень высоко. Но ты не захотела идти таким путём, и это мне тоже понравилось.
- Предыдущая
- 25/78
- Следующая
