Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 23

Хотя все еще не была преодолена безработица, но в Германии второй половины 20-х годов росло промышленное производство, оживала торговля, шло бурное строительство. Успехи немцев в науке и технике получали признание в мире. Расцветала театральная жизнь.

Но наступил 1929 год. Грянул мировой кризис, он катастрофически приближался к Германии.

22 января 1929. Какое преступление перед будущим Германии, что Лютер стал на сторону князей. Если бы крестьяне восстали и создали немецкий народ и национальное государство, Германия сейчас правила бы миром.

У немцев были трудности с понятием «власть», они были склонны путать власть и жажду господства (Л. Феррарис). Гитлер упростил эту проблему в пользу «господства».

1 февраля 1929. В рейхстаге коалиционные переговоры. Не сформировывается никакое правительство. Никто не хочет нести ответственность.

2 февраля 1929. Кризис усиливается. Господа парламентарии не видят выхода. Это хорошо. Надо только поджарить их на их собственном жире.

6 февраля 1929. Вчера в рейхстаге дебаты о безработных. Соци (пренебрежительное от социал-демократы) худшие мерзавцы, каких я когда-либо видел. Коммунисты нанесли им тяжелый удар.

9 февраля 1929. Гигантский крах с безработными. Сумасшедший театр! Когда выходишь из этого здания, то будто побывал в мертвецкой… Собачий холод. 18° ниже нуля. В политике – полная растерянность. Мы стоим с приткнутой к ноге винтовкой.

10 февраля 1929. Политическое положение отчаянное. Авось мы скоро перейдем к действию.

23 февраля 1929. В рейхе откровенный кризис власти. Нужно либо распускать рейхстаг, либо вводить диктатуру. Нам этот театр на пользу. Так или иначе, мы – наследники.

С чем же собирается прийти к власти национал-социализм? Тут уж приходится обратиться к «Майн кампф» и во взвинченном, сумбурном потоке слов в 750 убористых страниц постараться вычленить кое-что существенное для уяснения взглядов, предписаний, тактических приемов Гитлера и общей стратегии с ее ближними и дальними целями.

Итак: мир разделен на расы, и каждая раса «четко определена наружно и внутренне соответственно своей природе». «Лиса – всегда лиса, гусь – гусь, тигр – тигр». И сильный пожирает слабого: «Нет лисы, которая по внутреннему убеждению решила бы быть гуманнее с гусями». Это же проецируется на расы людей. Человек низведен. Будто не ему, единственному в животворном мире, дана одухотворенность. Будто не по образу и подобию Божию сотворен… «Каждое животное спаривается только с товарищем по виду. Синица идет к синице, зяблик к зяблику, аист к аисту, полевая мышь к полевой, домашняя к домашней, волк к волчице».

Люди уподобляются Гитлером животным и должны также пребывать в рамках, строго отведенных природой. Выход человека за эти рамки – тягчайший, наказуемый грех. Кровь и раса превыше всего. «Грех против крови и расы – наследственный грех этого мира и конец предающегося ему человечества».

«Франция же добровольно обнегривается (смешивается с нефами) назло немцам». Такие вот искрометные мысли. Воспитание немца с ранних лет «должно быть направлено на то, чтобы внушить ему убеждение в неизменном превосходстве над другими».

«Основатели и носители культуры – только арийцы». Все достижения «науки и искусства, техники и открытий» принадлежат только арийцам.

Государство, которое намерен основать национал-социализм, «должно позаботиться, чтобы наконец была написана мировая история, в которой расовый вопрос будет поднят на доминирующую высоту». «Брак должен быть превращен в институт, призванный явить образцы господ, а не помесь человека с обезьяной».

Путь к: созданию национал-социалистического государства проложит массовость организации, исповедующей соответственно единое мировоззрение. «Все люди должны быть обучены новому мировоззрению, а позже, если будет необходимо, и принуждены к нему».

«Широкие массы покоряются только мощи речи», только «колдовской силе устного слова». И талант оратора, пишет Гитлер, он обнаружил у себя еще в школьные годы. В дни молодости, слоняясь по Вене в поисках заработка, пристав к строительным рабочим, он ввязывался на городских митингах в дискуссии, попытался держать речь против социал-демократов, но рабочие пригрозили сбросить его со строительных лесов, прогнали со стройки, рассказывает он. Не поддались, выходит, его ораторскому дару. Так было. Но теперь иначе.

Само время со своей социальной и политической окраской, время отчаяния, страха, кровавых уличных междоусобиц, стачек, ненависти, недоверия к власти и жажды надежд, могло породить – я уже писала об этом – угодных массе ораторов и героев крайнего толка. Гитлер становится самым популярным оратором в Германии.

До сих пор западные ученые и публицисты обсуждают феномен массового психоза, в который впадала слушающая Гитлера многотысячная аудитория. «Магнетизм», «животный магнетизм», «массовый оргазм» и «оргиастическое чувство общности», «экстатическое объединение» и прочее, о чем пишут в связи с Гитлером, – все больше из области иррационального. В «Майн кампф» же Гитлер все время кругами возвращается к методике завоевания политической власти путем завоевания власти над толпой. Это вполне прагматическое руководство. Пишется оно с определенной проницательностью в психологию масс и с цинизмом, с упором на «примитивность восприятия широкой массы». «Масса предпочитает господина, а не просителя и в глубине души охотнее принимает учение, которое не терпит рядом с собой никакое другое, чем дозволенность либеральной свободы, с которой она не знает, что делать, и легко теряется. Бесстыдство такого духовного террора масса так же мало сознает, как и возмутительное нарушение своих человеческих свобод… Она чувствует только безоглядную силу и брутальность целеустремленных высказываний и в конце концов непременно склоняется перед ними». И проникается внушенной ей нетерпимостью, фанатизмом.

Но достигается этот успех только при наличии самой действенной силы – врага. И тут на сцену вызывается «еврейский вопрос».

«Еврейский вопрос» – это вопрос всех вопросов», – записывает в дневнике уже зрелый нацист Геббельс (15. 2.29).

В Вене, куда, осиротев, Гитлер отправился из провинциального Линца – «оседлать судьбу», он проваливается на экзамене в Академию художеств, не попадает и в архитектурное училище. Постоянную работу он не ищет, учиться, овладевать какой-либо специальностью не намерен; физический труд пролетария для него унизителен, к повседневным обязанностям служащего он испытывает непримиримое отвращение еще с той поры, как подростком услышал от отца, что тот желает, чтобы Адольф стал служащим. В Вене он перебивался, как он пишет, работой «поденщика, потом скромного художника» – продавал свои рисунки. «Несчастнейшим временем» неизменно называет он годы, прожитые в нищете в Вене.

Когда Гитлер, голодный завсегдатай столовых для бедных, постоялец ночлежки, безотрадно колготился в Вене в годы цветения в австрийской столице антисемитизма, он впервые увидел еврея. Тот, как пишет Гитлер в «Майн кампф», ему не понравился. «Еврей – не немец» – было для него отрадным, ключевым открытием. Однако евреи активно присутствуют в культурной жизни, в прессе, что стало весьма задевать его. «Я принялся тщательно проверять имена», вести подсчет евреев в этих областях деятельности. Картина была неутешительной, тем паче что евреи составляли незначительный процент населения страны. И вообще многонациональная Вена и славянский ее элемент были нестерпимы для него. «Мне становилось дурно, когда я вспоминал об этом расовом Вавилоне». Во время русско-японской войны он был на стороне японцев, «видя в поражении России и поражение австрийского славянства».

В своей ксенофобии Гитлер, как он пишет, покуда что шел «скучным путем к антисемитизму». С анемичными, расплывчатыми формулировками: «еврей не обладает никакой культурно-созидательной силой», «его интеллект никогда не будет созидателен». Так что нелегко стерпеть ту несообразность, что среди снискавших Германии мировое признание нобелевских лауреатов немало лиц еврейского происхождения.