Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 11

4 июня 1925. Я люблю тебя, Эльзе, милую, красивую!.. Утро прекрасное. С Эльзе – купаться. Красивая женщина! Как я люблю тебя!.. Отчаянные поиски денег.

8 июня 1925. Я при деньгах… Я держал речь. Ночью страшная драка с коммунистами. 120 коммунистов задержаны, 2 полицейских ранено… Обе партии, как берсеркеры, набросились друг на друга… Эльзляйн люблю… Она добрая и красивая. Я бы очень хотел, чтоб она стала моей женой, если бы она не была полукровкой… Пакт о безопасности! Проклятый Штреземан[15]. (В это время обсуждается гарантийный пакт, закрепляющий существующие границы.)

12 августа 1925. Я умер и давно погребен! Спать, спать! Когда обрету я покой?!

14 августа 1925. Деньги, деньги, деньги! Я опять в нужде. Сил нет… Нужно удержать веру.

15 августа 1925. Я вынужден телеграфировать домой о деньгах. – Это постоянный рефрен в записях Геббельса, стоящего уже на пороге своего 29-летия. – Смогут ли они мне помочь?

16 августа 1925. Из дома пришла телеграмма со 150 марками. Хорошие. Всегда помогают в нужде… Я вижу слишком много недостатков. Человек был и остается животным. С низкими или высокими инстинктами! С любовью и ненавистью! Но животным он остается всегда.

Это настойчивое утверждение: человек – животное, человек – каналья – отличная самоподготовка к любым манипуляциям над таким ничтожеством, как человек.

21 августа 1925. Штрассер рассказывает много печального о Мюнхене… (где обосновался Гитлер со своим штабом). Гитлер окружен фальшивыми людьми… Мы со Штрассером теперь организационно охватываем весь запад… Мы добьемся у Гитлера признания. Штрассер с инициативой. С ним можно работать.

29 августа 1925. Замечательная книга Гитлера. Так много политического инстинкта. Я вполне воодушевлен. За моим столом сидит преподаватель высшей школы, так называемый интеллигент. Я с пылом и страстью стараюсь ему доказать, что он жалкий обыватель, слизняк.

Тем сладострастнее он это делает, что начитался «Майн кампф»: «Малообразованный научно, но здоровый телом человек более ценен для народного общества, чем богатый духом слабак». Хотя трудновато Геббельсу благоприятно соотнести себя с этой формулировкой, проще заклеймить: «Интеллигенция – самое худшее», как и поучает Гитлер.

«Мы покончили с 1789», – запишет вскоре Геббельс. Очевиден смысл фразы: национал-социализм отверг и поносит идею французской революции о нации как согражданстве всех людей, объединенных общей государственностью. Носителем этой идеи была и остается интеллигенция. Гитлер с его прославленным соратниками «инстинктом», а за ним и Геббельс чутко сознают несовместимость подлинной интеллигенции с нацизмом, ее органичное противостояние ему. Так было и так осталось и на новые времена. Чтобы поладить с любым нацизмом, отдаться ему под любым конформистским, псевдо-патриотическим или иным предлогом, интеллигенции придется предать самое себя, свой нерушимый, неписаный устав, свою гуманитарную миссию.

3 сентября 1925. Эльзе здесь… Она добра ко мне и доставляет мне радость… Я смотрю на нее и болезненно сознаю, что мы бесконечно далеки друг от друга. Почему? Почему я должен погибнуть (?!), а Эльзе не может жертвовать вместе со мной? Какая ужасная трагедия!

«Великая любовь – это значит: я хочу положить на нее всю мою жизнь». Это в поучение Эльзе. К себе же эти догмы Геббельс не обращает. Он не только не женится на своей уже четырехлетней «невесте и возлюбленной», но готовит ей и ее сородичам гибель. А ведь записи его полны их любовными встречами, красотой Эльзе, прелестью ее радостного отношения к жизни, страстным ожиданием ее и болью от временного расставания. Она единственный человек, с которым ему хорошо, надежно, тепло, с ней входит в дом естественность, которой он лишен.

4 сентября 1925. Эльзе уехала. Дождь и серость… Безутешное одиночество. Я на грани отчаяния. Работы сверх головы… Я в безвыходном положении. Я слишком устал. И снова заботы о деньгах. Я больше не выдержу!

Он, перемогаясь от боли в ноге, как заведенный – «Вчера в Мюльхайме. Сегодня в Эльберфельде. Завтра в Ганновере. А послезавтра – в Гёттинген». Выступает, вербует новых членов партии и каждый раз пишет в дневнике самыми возвышенными словами о своем успехе у аудитории и все время нуждается ь новых инъекциях успеха. Если раньше были смутные попытки найти себя в себе, то теперь он ищет и находит себя в толпе, которую разжигает и от нее же возгорается сам. Но нацизм непитателен, опустошителен, и Геббельс, сознает он это или нет, скудеет и нервно истощается. Пугается – туда ли попал. Тем более при нескончаемых материальных невзгодах. Иногда вдруг проблеск – трезвеет: «Сегодня вечером на машине в Хаммерталь. Снова молоть вздор». Позже он так не скажет.

5 сентября 1925. Финансовая служба выслала мне чек на 150 марок. О, святая простота. Я болен. Душа ранена. Изнемог. Мне бы на год в горы!.. Я хочу спать! Заснуть и не проснуться.

Предстоит совещание с целью основания северо-западного объединения нацистских округов, в котором у Геббельса не последняя роль.

7 сентября 1925. Движение делает первые маленькие шаги к успеху. Зимой нам предстоит тяжелая борьба. Но и успехи. – Ивсе же: – Иногда мне становится тошно. И хочется зашвырнуть весь этот хлам в угол.

Гибель, жертва, смерть и отчаяние – тут и игра, и доля искренности, и поза, и форма существования. И все же – еще бьется рефлектирование, болезненность переживаний. Потом наступит другое время – другие черты натуры заострятся.

11 сентября 1925. У нас был сильный спор. Национальное и социалистическое!

Что сперва и что следует потом? У нас на западе этот вопрос решен. Сперва социалистическое освобождение, затем как буря грядет освобождение национальное. Проф. Вален иного мнения. Сперва национализировать рабочих. Но вопрос! Как? Гитлер колеблется между двумя точками зрения. Но он намеревается склониться в нашу сторону. Так как он молод и умеет жертвовать. Все лишь вопрос поколений. Стар или молод! Эволюция или революция! Социальная или социалистическая! Для нас выбор не труден.

14 сентября 1925. «Золотой петушок», русский балет. Прекрасные танцы и народные песни. Песня о Волге.

23 сентября 1925. Эльзе в понедельник, зайчик, чок, чок. О, твоя любимая рука. Ты, милая! Блаженная любовь… Эльзе так мила, ласкова. Делает бутерброды ногтечисткой. Ах ты, чудесная богема. Расставание! Прощай, ты милое дитя!.. Моральная депрессия!.. У меня несколько дней нервный упадок. У меня потребность в Эльзе. О, ты милая, сладостная женщина!

26 сентября 1925. В Мюнхене склока в движении. Мюнхенцы стоят мне поперек горла.

2 октября 1925. Мы теперь полностью едины со Штрассером. Я и по-человечески тоже очень с ним сблизился… Штрассер далеко не так буржуазен, как я думал поначалу… Все же в Мюнхене, по-моему, большой свинарник… Я работаю над статьей «Национал-социализм или большевизм»… Штреземан едет в Локарно продавать Германию капитализму западных стран. Жирная, сытая свинья! Зеверинг[16] запретил Гитлеру выступать в Пруссии… Называет его «иностранцем»…[17] И это республиканская свобода совести!

6 октября 1925. Отец все тот же. Хороший, благомыслящий обыватель. Порядочный мещанин.

9 октября 1925. Дюссельдорф: большой красный плакат на афишном столбе. Ленин или Гитлер! Всё коммунисты. Хотят помешать.

12 октября 1925. Вчера и позавчера Эльзляйн здесь. Прекрасные и мучительные часы мы здесь пережили. Внутренний конфликт между нами заостряется. Мы должны будем скоро расстаться. Мое сердце обливается кровью! Как скоро я окажусь совсем одинок… Письмо от Штрассера. Пгглер мне не доверяет. Он поносит меня. Какую боль это причиняет мне. Если он в Хамме 25 октября будет меня упрекать, я уйду. Я не могу выносить еще и это. Всем пожертвовать, и еще упреки от самого Гитлера. В Мюнхене действуют негодяи. Болваны, которые не потерпят рядом с собой человека с головой. Потому что они в его присутствии будут с легкостью распознаны как болваны. Потому – борьба против Штрассера и меня. Штрассер пишет в совершенном отчаянии.