Король дзюдо - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/31
- Следующая
Я полагаю, не надо никому ничего навязывать. Сами разберемся!
Об этом я и говорил однажды Нине и Клаве, когда мы слушали новые записи. Нина только делала круглые глаза, удивляясь тому, что я такой умный, а Клава прищуривалась, показывая тем самым, что глупее меня она никогда никого не видела.
— Посмотрись в зеркало, — буркнул я ей. — У видишь и поглупее.
— Как ты-то догадался? — наигранно изумилась она. — Я же молчала…
— Ума палата, — ответил я ей.
— Палата № 6, — хмыкнула она.
— При чем тут Чехов? — широко улыбнулся я.
Она сразу варежку (рот) разинула:
— Неужели ты Чехова читал?
Вот дуреха. Как же я мог Чехова не читать при моей-то маме-библиотекаре и нашей библиотеке, на которой весь дом развивается!
Ну, все это в прошлом. Сейчас-то утром ко мне в сарай они вошли какие-то притихшие, словно сейчас зима и их валенком ударили. А ведь минуту назад хихикали.
— Нет, ты слышал? — выпалила Нина, сверкнув изумительно-глупыми, прекрасными глазами.
— Да, ты же не слышал… — сдержанно заметила Клава, мигнув своими маленькими умными глазками.
— Да нет, слышал, слышал, — отмахнулся я. — А о чем? — И сделал дурацкий вид, хорошо понимая, что речь пойдет о сыне музыканта.
С чем-чем, а с интуицией у меня в порядке. Помнится, в прошлом году вызвала математичка меня к доске: «Чижов!» Я, встав из-за парты, отвечаю: «Пара!» «Что?» — удивилась она. Ну, пошел я к доске, пошел, раз зовут, а интуиция меня не подвела: учительница двойку поставила. Вообще, беда с этой интуицией. Наследственное! Как-то папу к начальству вызвали. «У меня интуиция, сказал он взволнованной маме. — Или грудь в крестах, или голова в кустах». И что же? Папе дали орден «Знак Почета».
Может, я иногда и ошибаюсь. Но ведь на ошибках мы учимся. А на наших ошибках — учителя. Иначе они бы все перезабыли.
И еще: я иногда справедлив. Сам знаю: с нами трудно. Но это ж временно.
Валькин слепой дед мне рассказывал, что ему фашисты огнеметом глаза выжгли, зато он целое отделение бойцов спас… Он провел своей сухой, морщинистой рукой по моему лицу и сказал: «Вам я верю*. Я понял, что он верит не только в меня, но и во всех ребят… Так и хочется сделать что-то необыкновенное! Но как, если тебе всего четырнадцать лет и ты лишь перешел в восьмой класс?
Считается, что в жизни всегда есть место подвигу. Мы и сочинение на эту тему в школе писали, и все правильно ответили: конечно, есть. Ну, предположим, место для подвига иногда находится пожар или стихийное бедствие. А совершишь ли его? Я вот слышал, что на этот вопрос все как один семиклассники ответили утвердительно. Привираем мы, наверное. И Сашка Кравцов тоже написал, что в жизни всегда есть место подвигу, а от его прижизненных «подвигов» вся малышня на Набережной, от монастыря до бетонного моста, плачет.
Я уже говорил о том, что меня иногда заносит? Думаешь об одном, говоришь о другом, делаешь третье. Пушкин писал: «Пока сердца для чести живы…» Он-то понимал, что «души прекрасные порывы» нужно посвятить отчизне, людям вообще, именно пока ты молод. А я, пока молод, трусоват.
Ладно.
Приходят, значит, утром они, Нина и Клава, ко мне в летнюю резиденцию. Говорят наперебой: слышал, слышал, слышал?
— Да не знаю, где он, — ответил я.
— Кто он? — растерялись они.
— Слышал звон, — говорю я.
— Да ну тебя, — отмахнулись они. — Ты о новеньком слышал?
Надо же, обо мне небось они так не говорили прошлым летом, когда я сюда приехал.
Быстренько они мне обо всем прокукарекали, о том, что мы уже знаем. О приезде преподавателей Культпросвета и их сыне, тронутом искусством.
Я смотрел на Нину. Она сидела напротив меня и тщетно пыталась натянуть мини-юбку на свои острые коленки. Воображала, что она взрослая и будто сидит не у меня в сарае, а где-нибудь в трамвае. Мне невольно вспомнилось (тоже в трамвае было), как одна женщина хвалилась своей спутнице: «Моя дочка, не поверишь, уже доросла до миниюбки!»
— И что нам теперь делать — ума не приложу, — волновалась Нина и все тянула подол, словно хотела оторвать.
Только я собрался ответить, куда ей приложить свой ум, как вдруг к нам в сарай ворвался Славка Роев с будоражащим криком:
— Идет! Сюда! Сам!
Нина с перепугу закрыла дверь на крючок, Клава а я-то ее умной считал — зашторила оконце.
В дверь вежливо постучали.
— Войдите, если вы не дьявол! — гаркнул я, скинув крючок.
И после томительной паузы… вошел Дьявол. Ростом ниже меня, горбатый, волосы дыбом, с белыми закаченными глазами.
— Вы меня не ждали, а я приперся! — пронзительно завопил он.
Я так и сел на пол, Славка задом полез под топчан, а девчонки, зажмурившись, заверещали и задрыгали руками и ногами.
— Ну, хватит! — прикрикнул «дьявол». — С вами с ума сойдешь. — Он выпрямился, сделал нормальные глаза, пригладил волосы и оказался тем самым сыном музыканта.
— Напугали меня до смерти, — улыбнулся он.
Я встал, делая вид, что споткнулся о чурбачок. Славка вылез из-под топчана, делая вид, что там что-то срочно искал. А Нина и Клава неестественно засмеялись, делая вид, что рассказывали друг другу какую-то страшную историю.
— Давайте знакомиться, — приветливо предложил сын музыканта. — Виктор Королев, — представился он, не протягивая руки, и коротко кивнул головой, как наш разведчик в роли белогвардейского офицера из многосерийного телефильма.
Славка настолько ошалел, что точно так же кивнул. Я взглянул на девочек, ожидая, что они сейчас сделают по меньшей мере реверанс, а по большей — книксен, но они прощебетали.
— Очень приятно.
И показали друг на дружку:
— Нина.
— Клава.
— Привет, — процедил я, не вынимая рук из карманов. — Леонид Чижов. Собственной персоной.
Так мы познакомились с Витькой Королевым. Сам он раньше в нашей областной «столице» жил, как и я. И даже по соседству: он — на Студенческой, а я — на Энгельса. Но ни разу не встречались. А может, и встречались, не обращали друг на друга внимания. Кто ж знал, что мы здесь встретимся.
— Вообще-то, — небрежно сказал Королев, — я под Москвой родился. «Умремте ж под Москвой», — призывал Лермонтов. В Подмосковье, значит. Но там трудно умереть без прописки.
Первым делом Королев спросил, есть ли в нашем городке хоть какой-нибудь завалявшийся драмкружок.
Никакого драмкружка не было: ни в обеих школах, ни при Доме пионеров, ни даже в Культпросвете, хоть там и преподают драматическое мастерство. Разве что «капустники» на Новый год устраивают — сами себя в лицах высмеивают.
Не повезло Витьке. Он уже давно, с третьего класса, в драмкружке играет. Призвание, говорит.
Мы уже убедились. Конечно, призвание. Вон как нас перешорохал!
— Может, у нас во дворе театр организуем? — предложил он. — Вседворовый передвижной-раздвижной театр имени Центральной площади! — воскликнул он.
Девочки — те сразу согласились. Но нам со Славкой эта затея не светила: способностей нет — позориться только. И мы отказались.
— Жаль, — не стал он настаивать.
— Но мы-то согласны! — заявила Нина.
— А что я с вами одними буду делать? — грустно сказал он. — Сцены у фонтана? На руках вас по очереди носить?
Девочки сконфузились и промямлили насчет того, что фонтана во дворе нет и носить их на руках не надо, а вот играть главные роли — они бы с превеликим удовольствием, но раз так, то и не надо.
— Попал я в дыру… — посочувствовал сам себе Король — так мы его мысленно сразу прозвали. — В деревню! К тетке! В глушь! — с выражением произнес он и вздохнул. — Монолог Фамусова. Но Лизу-то ладно — она Чацкого обманула, а меня за что?
— Думай, голова, думай, — сказал я ему. — Новую корону куплю.
— На фамилию мою намекаешь? — догадался Король. — Да меня всю жизнь Королем дразнят. Я не обижаюсь.
Хотел бы я так обижаться, если бы меня Королем дразнили! А то ведь Чижом прозвали — по фамилии…
Девочки стали Короля утешать, доказывать, что наш городок не такая уж и «дыра». Зимой областная филармония приезжает, в кинотеатре новые фильмы показывают, в парке — танцплощадка, а на базаре — ресторан. Можно подумать, что они каждый вечер ходят в ресторан пиво пить.
- Предыдущая
- 5/31
- Следующая
