Смерть в Голливуде (Происхождение зла) - Куин (Квин) Эллери - Страница 12

— Ну и что с того? — в свою очередь возмутился Эллери. — Да, я не отрицаю, что она обладает определенной привлекательностью… даже для меня. Только слишком уж вызывающе выглядит. — Он изо всех сил старался не смотреть на окна второго этажа, где наверняка располагалась ее спальня. — Лаурел, мы не можем больше торчать здесь, в машине, прямо посреди дороги, как пара заблудившихся туристов. — Он должен увидеть ее хотя бы еще один раз! Просто увидеть…

Лаурел посмотрела на него долгим и странным взглядом и тронулась с места. Медленно свернула налево, на шоссе.

Эллери сидел, обхватив руками колени. У него было такое чувство, как будто он непоправимо теряет что-то дорогое с каждым оборотом колес остина. А тут, совсем рядом, сидит Лаурел и пристально смотрит в лобовое стекло. Маленькая упрямая чудачка. И ей, наверное, еще более тошно, чем ему сейчас. Эллери внезапно почувствовал, как его сердце сжало сострадание. И он спросил:

— Что вы собираетесь предпринимать дальше, Лаурел?

— Буду по-прежнему копаться во всей этой истории. До самого конца.

— Неужели вы рассчитываете справиться сама?

— Не надо так жалостливо говорить со мной. Я справлюсь.

— Тогда я скажу вам, что собираюсь предпринять я. Она с интересом обернулась в его сторону.

— Я помогу вам с этой запиской. Ну, пока вы не заимеете на руках что-нибудь существенное, чтобы дальше действовать самостоятельно. Или обратиться в полицию. Если получится.

— Что вы имеете в виду? — Она резко затормозила.

— Я имею в виду записку, которую ваш отец нашел в серебряной коробочке на ошейнике. Вы убеждены, что он уничтожил ее?

— Я же говорила вам, что безуспешно разыскивала ее повсюду.

— Может быть, стоит поискать мне самому.

Лаурел несколько секунд пристально смотрела ему в лицо. Потом рассмеялась, и маленький остин рванулся вперед.

Дом Хилла располагался высоко на склоне холма, дружелюбно подставляя солнцу красную черепичную крышу. Это был обычный двухэтажный особняк испанского типа, чисто выбеленный, с коваными ажурными решетками, арками и балконами, с небольшим внутренним двориком и кучкой деревьев в нем. Его окружало несколько цветочных клумб и ряды кустарников. Дальше все было аккуратно засажено плодовыми и ореховыми деревьями, пальмами, эвкалиптами. В их листве порхали райские птички. А еще дальше начинался лес.

— Граница нашего участка идет вниз, под гору, — сказала Лаурел, когда они вылезли из автомобиля. — Прямо по направлению к дому Приама. Наш лес непосредственно переходит в его. Если идти напрямик, то тут совсем рядом.

— На мой взгляд не так уж и рядом, — пробормотал Эллери. — Не ближе, чем от гнезда орла до норы спрута на дне морской впадины. Какой славный особняк, в истинно староиспанском стиле! Не то что жалкие подделки, встречающиеся тут на каждом шагу. Делия Приам жестоко наказана: быть рожденной в таком вот доме и влачить жалкое существование совсем в другом!

— А, так она уже рассказала вам о себе, — пробормотала Лаурел, увлекая его к дому. Почерневшие кафельные плиты под ногами и кружево железных испанских решеток давали ощущение прохлады и свежести. Они вошли в просторную гостиную с огромным камином, украшенным изразцами с рисунками Гойи. Повсюду были книги, ноты, картины, керамика и огромные вазы с цветами. Появился улыбающийся японец довольно высокого роста и взял шляпу Эллери.

— Ичиро Сотава, — представила его Лаурел. — Ичи служит у нас уже целую вечность. Ичи, это мистер Куин. Он интересуется обстоятельствами смерти папы.

Улыбка исчезла с лица слуги.

— Беда, беда, — закачал он головой. — Совсем плохое сердце. Хотите выпить, сэр?

— Спасибо, не сейчас, — отказался Эллери. — А все же, сколько времени вы служите у Хиллов, Ичиро?

— Шестнадцать лет, сэр.

— Значит, вам ничего не известно о том, чтобы было до… А что этот шофер, Симон, кажется?

— Шимми сейчас возит по магазинам миссис Монк.

— Да нет, я хотел узнать, как давно он служит здесь.

— Примерно лет десять, — сказала Лаурел. — И миссис Монк столько же.

— Тогда у меня все, Лаурел. Приступим.

— К чему?

— Скажите, Лаурел, с того времени, как с вашим отцом случился инфаркт и до самой смерти он не покидал спальни?

— Нет. Мы с Ичи по очереди ухаживали за ним круглосуточно, в течение всей недели.

— Значит, начнем со спальни. Проводите меня.

Через полтора часа Эллери распахнул дверь спальни Лендера Хилла. Лаурел сидела в оконной нише, скрючившись и привалясь к стене.

— Вы можете считать меня слабонервной дурочкой, — заявила она, не оборачиваясь, — но когда я прихожу сюда, у меня встает перед глазами папино мраморное лицо с синими губами и беспомощно отвисшей челюстью… совсем на папу непохоже. Ничего общего.

— Зайдите сюда, Лаурел.

Она вздрогнула. Потом вскочила и торопливо подошла к нему.

Эллери захлопнул за ней дверь.

Глаза Лаурел заметались по комнате из стороны в сторону. Однако ничего такого особенного в неприбранной до сих пор спальне она не увидела. Покрывало, простыни и стеганое одеяло были сдернуты в сторону и обнажали край матраса.

— Что, — прошептала Лаурел.

— Записка, которую ваш отец достал из коробки на ошейнике собаки, была на очень тонкой бумаге? — спросил ее в свою очередь Эллери.

— Да. Что-то вроде папиросной.

— Бумага белая?

— Белая.

Эллери удовлетворенно кивнул. Он подошел к открытому краю матраса и сказал:

— Лаурел, он пробыл тут в течение всей недели от инфаркта до смерти. Много ли посетителей побывало у него за это время?

— Экономка Приама. Несколько служащих из конторы. Пара друзей.

— В какой-то момент в течение этой недели ваш отец испугался, что записка может быть украдена или уничтожена. Поэтому он принял меры предосторожности. — Эллери провел пальцем по боковой стороне матраса сверху вниз вдоль одной из голубых полос матрасного тика. — У него не было иного орудия, чем перочинный ножик, вот он — на ночном столике. К тому же ваш отец, видимо, делал все в спешке, чтобы никто не застал его за этим занятием. Поэтому работа слегка топорная, — палец Эллери внезапно провалился в какое-то отверстие. — Вот, он просто сделал надрез там, где сходятся встречные голубые полосы, как на всех матрасах испокон веков. И засунул туда записку, где я ее и обнаружил.

— Записку! — с трудом выговорила Лаурел, задыхаясь. — Вы обнаружили записку! Дайте мне взглянуть.

Эллери сунул руку в карман. Он готов был уже вытащить ее, как вдруг остановился. Его внимание было приковано к одному из окон.

В десяти ярдах от окна росло старое ореховое дерево.

— Ну?! — торопила его недоумевающая Лаурел. — В чем дело?

— Отойдите от кровати, зевните или улыбнитесь мне, если можете. Потом отправляйтесь в соседнюю комнату. Оставьте дверь открытой.

Девушка от изумления округлила глаза.

Затем отошла от кровати, зевнула, потянулась, оскалила зубы и пошла к двери. Пока она шла, Эллери слегка перемещался так, чтобы постоянно находиться между нею и окном.

Когда она исчезла в проеме двери, он внезапно ринулся следом и захлопнул за собой дверь, чему-то усмехаясь.

И опрометью бросился к лестнице.

— Эллери…

— Стойте где стоите!

Он кубарем скатился по черным ступенькам и оставил Лаурел стоять с разинутым от изумления ртом.

Высоко, на самой макушке ореха восседал мужчина, пристально вглядываясь в окно спальни Лендера Хилла. Его укрывал шатер листьев. Но солнце светило настолько ярко, что Эллери готов был поклясться — этот парень сидел на дереве в чем мать родила.

Голый парень исчез. Эллери метался между деревьями, чувствуя себя вторым Робинзоном в поисках своего Пятницы. С вымощенного плитами дворика за ним наблюдали изумленные Ичиро и коренастый розовощекий парень в шоферской фуражке. Парень держал под мышкой большой пакет с продуктами.

На вскопанной садовой земле Эллери обнаружил отпечатки больших мужских ног. Следы были резко вдавлены у носка, что говорило о том, что человек прыгал или бежал. Они вели прямо в лес. Эллери ринулся в ближайшие кусты и тут же наткнулся на петляющий, но свежий след. Рядом было множество подобных же следов, образующих тропку в зарослях и идущих в обоих направлениях: от дома и обратно.