В школе и дома - Осеева Валентина Александровна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая

— Ты что, в гости к Галине Павловне или по делу? — спросил он, подсаживаясь к Андрюше. — Ах, по делу! Может быть, могу помочь? Ах, секретно! Так, так… Ученик ее, наверно? А я ее брат, Григорий Павлович. Будем знакомы.

Моряк говорил с Андрюшей серьезно, но по глазам видно было, что готов в любую минуту от души рассмеяться.

Андрюша вспомнил, что Григорий Павлович учился в той же школе, где он, и ему стало весело.

— Ну, расскажи, как учишься? — спрашивал моряк. — Что Галина Павловна — строгая, небось?.. Эх, Галя, Галя! — вздохнул он вдруг. — Не виделись мы долго. Была такая девочка с косичками, пионерочка, а теперь учительница и сама пионеров обучает. — Он засмеялся: — Трудно мне представить, как она к доске вызывает, отметки ставит. Боитесь вы ее? Чего там — знаю, что боитесь! Сам в школе учился… Эх, хоть бы разок услышать, как она вас распекает!

Андрюша слушал Григория Павловича, и ему странно было, что Галину Павловну называют «Галей», и он, наоборот, никак не мог представить себе ее пионеркой с косичками.

Он уже подумывал, не уйти ли ему, не дождавшись Галины Павловны: десятый час, наверно и мама уже беспокоится, — когда раздались три коротких звонка, и Григорий Павлович весело подмигнул Андрюше:

— Она!

Вошла Галина Павловна, и Андрей только теперь заметил, как похожи они с Григорием Павловичем: те же большие темные глаза, та же улыбка.

Увидев Андрюшу, Галина Павловна удивленно вскинула брови:

— Андрюша Барудкин! Что так поздно? Ты ко мне?

— Он по делу пришел, — ответил за Андрюшу Григорий Павлович, — по важному и секретному. А потому я удаляюсь…

И он вышел из комнаты на цыпочках, смешно балансируя руками, а Галина Павловна выжидающе взглянула на Андрюшу.

Андрюша глотнул воздух и сразу выпалил:

— У меня в контрольной ошибка была! А вы мне пять поставили. А мне четыре надо поставить. А ошибку исправили. Я не знаю кто. Там надо было «а», а было «о», а стало «а»…

Галина Павловна смотрела на него с любопытством:

— Погоди, Барудкин. «О-а», «о-а» — и ничего непонятно. Успокойся и начни сначала.

Андрюша вспотел от смущения и замолчал. Вспомнив, что тетрадь с изложением у него с собой, он решил прибегнуть к ее помощи.

Галина Павловна с минуту молча смотрела в тетрадь, потом подняла глаза на Андрюшу. Лицо ее стало строгим, темные брови сошлись у переносья:

— Ты точно помнишь, что не сам исправил это слово?

Андрюша кивнул головой. Галина Павловна пожала плечами:

— Ничего не понимаю…

«Я так и знал, что это не Галина Павловна исправила, — думал Андрюша, глядя на нее. — Так и знал…»

И вдруг Галина Павловна покраснела.

Андрюша растерялся. Он ни разу не видел, чтобы Галина Павловна краснела. Она склонилась над изложением. Румянец заливал ее лицо и становился все ярче. Андрюше показалось — вот-вот Галина Павловна заплачет. Но это только показалось. Галина Павловна снова подняла глаза на Андрюшу. Лицо ее было уже спокойно:

— Я, кажется, все поняла, Андрюша. Ты молодец, что пришел…

Она хотела сказать еще что-то, но в это время в дверях появился Григорий Павлович:

— Разрешите войти?

— Пожалуйста.

Галина Павловна пристально смотрела на брата и говорила медленно и раздельно, как будто диктовала:

— Андрюша Барудкин принес мне свою тетрадь и просит, чтобы я поставила ему вместо пятерки четверку. Андрюша Барудкин — настоящий пионер. Он не хочет получить пятерку нечестным путем. Он пришел ко мне, чтобы узнать, кто исправил ошибку в его тетрадке…

По мере того как Галина Павловна говорила все это, лицо моряка становилось все растерянней. Теперь он походил на провинившегося школьника. Потупясь и часто моргая, он стоял перед Галиной Павловной и, наверно, в эту минуту уже хорошо мог представить себе, как Галина Павловна распекает своих учеников.

Но вот Григорий Павлович покачал сокрушенно головой, вздохнул и, подтянувшись по-военному, обратился к сестре:

— Разрешите объяснить?

— Мы слушаем.

— Лежала, значит, тут на столе стопка тетрадей. Вспомнились мне школьные годы, стал я изложения читать. И как раз мне эта тетрадка попалась. Читаю — хорошо написано, гладко! И ошибки — ни одной. Потом гляжу — есть одна. И досадно мне стало: очень уж работа хорошая, и Новый год, опять же… Неужели, думаю, парню из-за одной ошибки Новый год портить? Взял, значит, я ручку с чернилами…

Григорий Павлович замолчал, виновато, из-под бровей, взглянул на Галину Павловну, потом на Андрюшу и вздохнул:

— Я думал, никто не заметит, даже парнишка сам…

Галина Павловна покачала головой и протянула Андрюше руку:

— Спасибо тебе, Андрюша! Ты поступил честно, по-пионерски…

Она с укоризной посмотрела на брата:

— А еще собирался на утренник в школу идти, о службе морской рассказывать!

— И пойду! Обязательно пойду! И рассказ свой начну с этого. О своей ошибке расскажу.

— О моей ошибке, — улыбаясь, сказал Андрюша.

— О твоей и моей…

Были последние летние дни. Деревья стояли в полном наряде. Ни один лист еще не упал с их пышных вершин, только чуть тронутых первой желтизной. Все ждали долгого тепла, яркого солнца, а разыгралась настоящая осенняя непогода.

Терентий Шапковин и Настя Чупаева с тревогой смотрели на хмурую гряду гор, замкнувших в круг широкую долину. С гор, клубясь, спускались плотные мутные облака. Они тяжело пописали над долиной и сеяли мелкий частый дождь.

— Не прилетит совсем. Опоздаем мы, — сокрушенно вздохнув, сказала Настя и старательно вытерла концом клетчатого платка мокрые пухлые щеки.

— Ладно, пойдем домой, — неопределенно отозвался Терентий и круто повернул к поселку.

Веселый чистенький поселок из новеньких домиков с тесовыми крышами под дождем тоже как-то поскучнел, выглядел маленьким, серым.

Мальчик и девочка ждали самолета. Им предстояло лететь в город, в школу. Терентий провел в этой школе уже один год. Настя собиралась впервые.

Они возвращались молча, осторожно обходя частые лужи.

Терентий был рослый смуглолицый мальчик, с пристальными карими глазами. Из-под кепки выбивались пряди мокрых черных волос. Он по-мужски широко ставил обутые в ичиги крепкие ноги охотника, чуть поводя при этом в такт шагам уже округлившимися крутыми плечами.

Настя не уступала товарищу ни ростом, ни широтой плеч, хотя была на год моложе Терентия.

Она тоже любила ходить широким охотничьим шагом и метко стреляла из ружья. Ее плотно подобранные под платок волосы открывали очень высокий чистый лоб.

…После обеда Настя раскрыла собранный в дорогу чемодан и не спеша стала пересматривать свой незатейливый багаж. Сверху лежали гладко отутюженная белая блузка и темносиняя юбка — парадная пионерская форма.

Бережно отложив галстук, Настя достала из чемодана толстую папку с гербарием таежных растений. Между широкими листами толстой бумаги лежали красные, синие, желтые, голубые цветы; тут же рядом — засохшие зеленые травы с широкими и узкими листочками, кудрявый мох ягель — олений корм. Много долин и горных склонов пришлось обследовать Насте.

Теперь она покажет этот гербарий в школе своим новым товарищам.

Пусть знают, что ее край совсем не бедный. В нем весело бегут звенящие реки, приветно шумят деревья, а долины покрыты пестрым ковром цветов.

Она перевернула еще один лист гербария и улыбнулась.

В левом углу широкого листа пришиты три пшеничных колоса с крупными золотистыми зернами; рядом — кусочек узловатой желтой соломинки, ниже — еще кусочек твердой соломинки, с густым кустиком белых корешков. Сверху на листе красивым прямым почерком написано: «Пшеница колхоза «Новая жизнь».

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая