Капитан полевой артиллерии - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/72
• Следующая

– Да, это я торгую! А вам, собственно, чего угодно-с? Вы зачем сюда залезли? Здесь не для покупателей место, здесь у нас кладовая, не извольте сюда заходить!

Лихунов немного смутился:

– Да я бы и не зашел в кладовку вашу, если бы вас в зале так долго не было. Надо бы уважать покупателей, почтеннейший. Время военное, мы все спешим.

Человек в кожане не стал больше слушать разговор, до него касательства не имеющий, и быстро вышел из кладовой. А лавочник немного смягчился, поняв, что Лихунов лишь простой покупатель.

– Пожалуйте в зал, господин капитан, – указал он на дверь.

Лихунов вышел из кладовки и встал на другой стороне прилавка, с хозяйственной же стороны занял место продавец, все еще немного смущенный, видел Лихунов, но украшенный сладкой улыбкой вежливого лавочника.

– Так чего же хочет приобрести господин капитан? – любезно спросил он, и Лихунов видел, как внимательно смотрит на него эта упитанная рожа, словно пытается определить, слышал ли он хоть что-нибудь из разговора в кладовой. Но Лихунов не успел ответить – на улице вдруг громко затарахтел мотор «форда», в лавку пролез едучий дым, послышался шум удаляющегося автомобиля.

– Скажите, – небрежно начал Лихунов, – кто же в крепости имеет удовольствие ездить в таких экипажах? Не иначе как начальника штаба автомобиль.

Лавочник с замерзшей полуулыбкой на гадком жирном лице внимательно смотрел на Лихунова, как будто думая, стоит ли подтверждать предположение покупателя.

– Нет, – сказал он наконец, – неужели вы не узнали машину их высокопревосходительства?

– Нет, не узнал. Я в крепости всего второй день.

– Ах вот в чем дело! – выдохнул с облегчением продавец и как будто повеселел. – А этот приятный молодой человек – личный шофер господина коменданта. Пользуется неограниченным доверием своего начальника, а поэтому имеет известное влияние…

– На что?

– Ну… э-э… в некоторых сферах. Если вы желаете поудобнее устроиться с жильем, то мы можем посодействовать.

– Скоро устроят нас жильем, – зло сказал Ли-хунов.

– Что вы имеете в виду?

– Штурм предстоящий.

– Ой, да что вы! – по-бабьи махнул рукой лавочник. – Поверьте, это только слухи, никакого штурма не будет вовсе. Неужели вы думаете, что главнокомандующий допустит немцев до Новогеоргиевска? Да это чушня чушнячая!

Лихунову надоел этот разговор.

– Принесите мне булку хлеба и три банки мясных консервов. Надеюсь, за этим вам не придется обращаться к услугам личного шофера коменданта крепости?

Лавочник, несмотря на обладание отвратительной физиономией, был, по-видимому, самолюбив, – вспыхнул, но сумел удержать улыбку.

– Ну зачем же здесь шофер? Здесь я хозяин. Но для чего вам, скажите, понадобились эти отвратительные консервы, которые едят нижние чины, да и то вперемешку с ячневой кашей? Нет, господину капитану нужен деликатес. Хотите, я вынесу пару колечек настоящей краковской? Это только для вас, вы понимаете.

– Отчего же такое предпочтение?

– Видите ли, я имею дар определять настоящего офицера, – понизил голос лавочник, – отмечать его среди толпы, среди швали, кухаркиных детей. А благородным людям и питаться нужно по-другому. Так принести краковской? – и застыл с открытым ртом, будто подавился недожеванным куском.

Лихунов понимал, что его хотят купить, дешево, просто, по-хамски купить, и уже было собрался сказать решительно «нет», но вдруг понял: лучше взять колбасу – так будет спокойней, надежней, вернее, – он их успокоит.

– Ну несите свой деликатес, черт с вами, – с грубоватым барством «благородного» предложил Лихунов. – Да только безо всякого там подлога, чтобы лучшую, я второго сорта не возьму.

– Сию минуту-с, – просиял лавочник и исчез в кладовой, тщательно закрыв за собой дверь. Появился он через пару минут и протянул Лихунову что-то завернутое в синюю упаковочную бумагу. – Вот, держите, с вас всего рубль пятьдесят. Сущие гроши по нынешнему времени.

– Разверните, – зачем-то потребовал Лихунов. – Я хочу видеть, что буду брать.

Лавочник усмехнулся:

– Сразу видно порядочного человека. Ну, извольте, поглядите, – и он почти торжественно снял синюю бумагу.

Лихунов повертел в руках колечки копченой пронизывающе аппетитного вида колбасы. Понюхал:

– Без конины, надеюсь?… – строго посмотрел на лавочника, но тот лишь обиженно сказал:

– Помилуйте…

– Ну хорошо, я беру. Заверните опять. Окорока бывают? – спросил он, вынимая из кармана кошелек.

– Завтра загляните, господин капитан, – шурша бумагой, тихо предложил лавочник. – Для вас добудем.

– Да уж постарайся, братец, – принял Лихунов из его пухлых рук синий сверток, собираясь идти к дверям, но задержался, как-то особенно посмотрел прямо лавочнику в лицо и добавил: – А то ведь я, если что, и до Пузыря вашего добраться могу. Уразумел?

Поворачиваясь, он успел заметить, как исчезал куда-то плотный, здоровый румянец с мясистого лица лавочника, а его место занимала нехорошая, серая бледность.

Лихунов вышел на улицу и двинулся к той улочке, на которой стоял его дом. Его мысли сумасшедше носились в тесном пространстве гудящей от волнения головы, наскакивали одна на другую, мешали одна другой выстроиться в стройную цепочку трезвого умозаключения, способного помочь, подсказать ему, что делать. Хорошо он понимал лишь одно: и шофер, и лавочник – шпионы, но что ему с ними делать, Лихунов не знал.

«Купить меня за колбасу хотел! Сволочь! В то время когда отечеству режут вену за веной, они торгуют Россией, выменивают ее на сосиски, и это русские, русские! Но кого они называли Пузырем? Неужели… Пузырь – Бобырь? Ну конечно! Это же коменданта шофер! Предатели! Предатели! Они все здесь предатели! Развалов, тютькающийся с желающим его убить венгерским гусаром и раньше времени утверждающим, что крепость падет, спившиеся офицеры гарнизона, листовки, призывающие брататься с врагами. Действительно, чего еще не хватает для скорого падения крепости с тысячью пушек и восьмидесятитысячным гарнизоном? И ведь ничего, ничего не поделаешь! Все это уже словно кем-то давным-давно установлено, и даже крепость, наверно, строилась для того, чтобы немцы, поупражнявшись на ней в точности метания своих страшных бомб, взвили над ней свой черно-бело-красный флаг. И что мне делать теперь, после того как нечаянно подслушал разговор шпионов? Пойти в контрразведку? К самому коменданту с доносом на его шофера, того человека, которому он доверил свою жизнь? А если я пойду заявлять на них, то кой черт дернул меня за язык и я открылся этой холуйской роже? Поиздеваться над ним хотел, после того как издевался надо мной он, всучивая мне свою колбасу? Ребячество какое! Безрассудство!»

И так, морща лоб и скрипя зубами, шел Лихунов по узким улочкам Новогеоргиевска. Он был недоволен собой, зол на людей, на войну, на эту огромную крепость, которая не казалась ему уже могучей и неприступной.

Придя в свой домик, он приказал Игнату поставить самовар, нарезать хлеб, потом долго мылся под своим холодным рукомойником. Было уже пять часов пополудни, на улице, близ дома смеялись, балагурили, перешучивались солдаты, освободившиеся, как видно, от надоевших за день упражнений, занятий. Лихунов в одной рубашке сел за стол, на котором уже стояли щи, сваренные Игнатом, тарелка с хлебом и нарезанной колбасой. Не стесняемый ничьим присутствием, он торопливо, жадно стал закусывать, злой, голодный, но в дверь постучали, едва он успел проглотить всего лишь несколько кусков.

– Ну кто там? Заходите! – прокричал Лихунов, досадуя на помеху и понимая, что это не денщик.

Действительно – в комнату вошел не Игнат. Так же робко, как и вчера, у двери стоял Раух, виновато смотревший на Лихунова. Он был все в том же дамском пледе, но волосы уже не были всклокочены, а аккуратно лежали на голове, разделенные на две стороны ровной ниткой пробора.

– Вот, с позволения сказать, явился для продолжения давешнего знакомства, весьма приятного во многих отношениях. Трапезничать изволите? Ну так приятного аппетита вам желаю.

• Предыдущая
• 23/72
• Следующая