Смотри, как они умирают - Макбейн Эд - Страница 18
- Предыдущая
- 18/35
- Следующая
— Кто вы такой, черт подери? — рявкнул Бирнс.
— Я репортер. Работаю в самой крупной городской вечерней газете. Я нечаянно услышал…
— Знаю я вашу газетенку, — сердито проворчал лейтенант Бирнс.
— Правильно ли я понял, что сержант сказал…
— Я занят, мистер, — решительно ответил Бирнс, отошел к машине и взял микрофон рации.
— Отличный парень, этот твой земляк, — повернулся Паркер к Эрнандесу. — Дюйм-другой ниже, и Кэссиди хана.
— Стрелял не я, — ответил Эрнандес. — Стрелял Миранда.
— Так кто же тебя обвиняет? Послушай, у каждого народа есть свои отбросы, так что из этого?
— Хватит, Паркер.
— И никто не винит всех пуэрториканцев за этого ублюдка Миранду. Посмотри на себя, бога ради. Разве ты вырос не здесь? А кто ты теперь? Детектив 3-го класса. Чтобы стать им, нужно иметь мозги в голове. Черт, только подумай, сколько тебе пришлось арестовать своих людей.
— Я делаю свою работу, Паркер.
— Нет вопросов. Ты хороший полицейский, Эрнандес. И не чураешься говорить по-испански. — Он хихикнул. — Слушай, ну кого волнует, что ты пользуешься этим преимуществом перед нами, бедными и убогими? Иди своим путем, и в один прекрасный день ты станешь комиссаром. Тогда твой отец сможет повесить в своем кондитерском магазине очередную фотографию.
— Почему ты цепляешься ко мне, Паркер?
— Кто? Я? Цепляюсь к тебе?
— Почему?
— Я ни к кому не цепляюсь, — невинно глядя на Эрнандеса, возразил Паркер. — Просто я, как и ты, приятель, делаю свою работу.
— И какова же твоя работа?
— Моя работа — содержать улицы в чистоте. Я уборщик улиц, только с пистолетом. Ведь такова работа полицейского, разве нет?
— Это не вся работа полицейского.
— Нет? Может, ты считаешь, что мне стоит ходит и хватать за руки наркоманов, а? Я поступаю по-своему, Эрнандес. Я привык быть тем копом, который жалеет людей. У меня разбивается сердце, даже когда я преследую машину.
— Держу пари, так и есть.
— А ты должен мне верить. Спроси наших старожилов в участке. Я выучил свой урок. Да, выучил.
— Это как? — полюбопытствовал Эрнандес.
— Не важно, — отрезал Паркер и отвернулся.
Когда-то он был отстранен на долгое время, на четырнадцать лет, если быть точным. Он был отстранен от обязанностей полицейского, измордовался из-за столь крутого поворота своей судьбы, но он простил себе свою небрежность, уверовав, что, однажды побывав полицейским, который посочувствовал людям, он как следует выучил урок. Его объяснение было не совсем точным. Энди Паркер не из тех полицейских, которые способны вообще кому-либо посочувствовать. Просто это было не в его характере — симпатизировать людям. Возможно, он имел в виду, что на какой-то момент он почувствовал себя немножко ближе к людям своего участка, чем обычно.
И чтобы отдать дьяволу то, что ему причитается, Паркер, преодолев себя, сумел взглянуть на обязанности представителя закона с другой точки зрения. Работая патрульным — и сердце его отнюдь не разбивалось, когда он преследовал машину, — он склонялся к необходимости проявлять снисходительность к мелким правонарушителям, позволяя им избегать его удара или пули. По его мнению, на вверенном ему участке совершалось достаточно серьезных преступлений, чтобы не преследовать людей за ерундовые провинности. Он хорошо осознал в те дни, что закон можно поворачивать и так и эдак еще до того, как дело дойдет до суда. Он узнал, что даже самый маленький судья в городской судебной системе отнюдь не всякий раз торопится облачиться в мантию, чтобы вершить правосудие, а он-то был всего лишь патрульным полицейским. Так что он самостоятельно принимал по дюжине решений в течение каждого дня, поэтому мелким правонарушителям частенько сходили с рук их выходки. В то же время он был жесток и бескомпромиссен с отъявленными преступниками. Он считал себя хорошим служакой.
Однажды хороший полицейский, коим являлся Энди Паркер, нес вахту на своем посту, когда его срочно вызвали в галантерейный магазин. Мужчина поймал за руку мальчишку, который, по утверждению владельца магазина, стащил со стенда рулон шелка. Паркер допросил владельца, допросил мальчишку, потом, приняв справедливое решение, сказал: «Что ж, мы ведь не хотим, чтобы у мальчика были еще проблемы, правда? Не стоит ли нам позабыть о происшедшем инциденте?» Хозяин магазина вовсе не горел желанием замять дело, поскольку воришка, по его утверждению, передал рулон шелка своему соучастнику, который благополучно скрылся с товаром. Но Паркер применил все свои навыки, полученные за время работы, и в конце концов каждый, казалось, был удовлетворен исходом дела.
Тем же вечером, переодевшись после дежурства, Паркер отправился в ближайший бар. Он выпил пива и порцию виски, потом еще пива и еще порцию виски, и к тому времени, когда он вышел из бара, он чувствовал себя прекрасным парнем и даже жизнь его казалась ему очень даже ничего.
По пути к подземному переходу на него напали трое парней, не давших ему возможности пустить в дело свой револьвер. Его избили. Избили так, что на нем не осталось живого места. Он лежал на тротуаре в луже собственной крови, а когда пришел в сознание, крепко призадумался, а почему же его избили и кто на это отважился. В результате чего он сделал логический вывод, что избили его друзья владельца магазина, потому что он позволил тому мальчишке избежать наказания за украденный шелк.
Ему так и не удалось выяснить, кто же подстерег его той осенней ночью.
Возможно, действительно друзья владельца магазина. Хотя это мог быть кто угодно из сотни тех людей, которые недолюбливали Паркера, несмотря на то что он порой проявлял лояльность. Хотя на самом деле не так уж важно было, кто его изувечил.
Он усвоил несколько понятий.
Ясное дело, получать побои не очень здорово. Это в кино драки обычно происходят как сражения. Человек дерется как дьявол, успевая вывести из строя дюжину противников, прежде чем свалится сам. А потом он встает. Он шатается, голова его дергается, он плюет кровью, отряхивает одежду и прищуривает глаза, предоставив зрителям размышлять, что же значит его прищур. В реальной жизни кулаки решают дело крайне редко. Те парни, которые поработали над Паркером той осенней ночью, примерно такого же сложения, что и он сам, но они были вооружены крепкими палками. Они не успокоились и после того, как он потерял сознание, били долго и жестоко, и так уж случилось, что ему повезло, потому что они вполне могли забить его до смерти; собственно, он находился всего в нескольких дюймах от того, чтобы покинуть этот грешный мир. Больше он не хотел испытать на себе такое. Так что первое, что он накрепко усвоил, был своего рода зарок: он никогда, никогда за всю свою оставшуюся жизнь не позволит избить себя. Никогда. Он заучивал это так же, как дети зазубривают катехизис. «Я никогда больше не буду избит. Я никогда больше не позволю избить себя».
А единственный путь к тому, чтобы никогда не получать ударов, бить первым, а уж потом задавать вопросы. В таких случаях очень удобно иметь значок полицейского. Проще извиниться, если люди оказались не виноваты.
Второе обстоятельство, которое усвоил Паркер, было то, что он, будучи полицейским, вел себя слишком беспечно и миролюбиво. С того дня Паркер не проявлял снисходительности даже к тем, кто плевал на тротуар. В июне Паркер поймал больше пьяниц, бродяг и мелких правонарушителей, чем любой другой полицейский участка. В своих собственных глазах Паркер перестал быть хорошим парнем. Он стал настоящим сукиным сыном, и его это не смущало. И если так случилось, что вы его невзлюбили, вам же хуже. Теперь Паркер знал, как надо жить.
«Я никогда больше не подставлюсь, — сказал он себе. — Я никогда больше не позволю себя избить».
В кафе на углу Джефф Талбот вытирал кровь с разбитого лица мокрым носовым платком. Несколько капель крови попало на воротник его куртки, и он с досадой думал о работе, которую ему придется проделать, чтобы избавиться от пятен. Луис за стойкой был больше обеспокоен состоянием Джеффа, нежели тем, что происходило на улице. Он сочувственно наблюдал за моряком, словно отец за сыном.
- Предыдущая
- 18/35
- Следующая
