Сами боги - Азимов Айзек - Страница 41

• Предыдущая
• 41/67
• Следующая

– Откуда я знаю? Это уж тебе виднее. Узнай его имя. Выясни все, что будет возможно. Используй свои несомненные умственные способности для интеллектуального вынюхивания.

– Ну ладно, – ответила она. – Приказ начальства? Будет исполнено.

По размерам резиденция представителя Земли ничем не отличалась от стандартной лунной квартиры. На Луне не было лишнего пространства – в том числе и для высокопоставленных землян. Никакие соображения престижа не могли изменить того факта, что на Луне люди жили глубоко под поверхностью планеты в условиях малой силы тяжести, и даже самому прославленному из землян пришлось бы смириться с отсутствием такой недоступной роскоши, как простор.

– Человек привыкает ко всему! – вздохнул Луис Монтес. – Я прожил на Луне два года, и порой у меня возникало желание остаться тут и дольше, но… Я уже не молод. Мне пошел пятый десяток, и если я не хочу остаться тут навсегда, то должен уехать немедленно, или я уже не сумею вновь приспособиться к полной силе тяжести.

Конраду Готтштейну было только тридцать четыре года, а выглядел он еще моложе. Его лицо было круглым, с крупными чертами – среди лунян такой тип лица настолько редок, что оно стало непременной принадлежностью земляшек на лунных карикатурах. Однако фигура у него была сухощавой и стройной – посылать на Луну дородных землян, как правило, избегали, – а потому его голова казалась непропорционально большой.

Он сказал (произнося слова общепланетного эсперанто с несколько иным акцентом, чем Монтес):

– Вы как будто извиняетесь.

– Вот именно, вот именно! – воскликнул Монтес. (Если лицо Готтштейна производило впечатление безмятежного благодушия, то лицо Монтеса, изборожденное глубокими складками, было печальным до комизма.) – И даже в двух отношениях. Я испытываю потребность оправдываться, потому что я покидаю Луну – очень привлекательный и интересный мир, И чувствую себя виноватым, потому что ощущаю такую потребность. Мне стыдно, что я словно побаиваюсь принять на себя бремя Земли – и силу тяжести, и все прочее.

– Да, могу себе представить, что эти добавочные пять шестых дадутся вам не очень легко, – сказал Готтштейн. – Я пробыл на Луне всего несколько дней, и уже нахожу, что одна шестая земной силы тяжести – прекрасная штука.

– Ну вы перемените мнение, когда ваше пищеварение взбунтуется и вам неделями придется жить на касторке, – со вздохом заметил Монтес. – Впрочем, это пройдет… Но, хотя вы и ощущаете легкость во всем теле, лучше все-таки не изображайте из себя легкую серну. Для этого требуется большое уменье.

– Я понимаю.

– О нет, Готтштейн, вам только кажется, будто вы понимаете. Вы ведь еще не видели кенгуровой припрыжки?

– Видел по телевизору.

– Ну это совсем не то. Надо самому попробовать. Лучший способ быстрого передвижения по ровной лунной поверхности. Вы отталкиваетесь обеими ступнями, словно для прыжка в длину на Земле. В воздухе вы выносите ноги вперед, а в последний момент опускаете их и снова отталкиваетесь. И так далее. По земным меркам это происходит довольно-таки медленно, поскольку тяжесть, обеспечивающая толчок, невелика, зато с каждым прыжком человек покрывает свыше двадцати футов, а для того чтобы удерживаться в воздухе – то есть если бы тут был воздух, – необходимы лишь минимальные мышечные усилия. Ощущение такое, будто ты летишь…

– Значит, вы пробовали? Вы умеете передвигаться кенгуровой припрыжкой?

– Да, я пробовал, но у землянина это по-настоящему получиться не может. Мне удавалось сделать до пяти Прыжков подряд – вполне достаточно, чтобы возникло ощущение полета и чтобы захотелось прыгать дальше. Но тут вы обязательно допускаете просчет, слишком замедляете или убыстряете движения и катитесь кубарем четверть мили, если не больше. Луняне вежливы и никогда над вами не смеются. Сами же они начинают с раннего детства, и для них это все просто и естественно.

– Это ведь их мир, – усмехнулся Готтштейн. – А вы представьте себе, как они выглядели бы на Земле.

– Но ведь они в таком положении оказаться никак не могут. Им пути на Землю нет. Тут мы имеем перед ними преимущество. Нам открыты и Земля, и Луна. А они способны жить только на Луне. Мы порой забываем об этом, потому что подсознательно пугаем лунян с грантами.

– С кем, с кем?

– Так они называют иммигрантов с Земли. Тех, кто почти постоянно живет на Луне, но родился и вырос на Земле. Иммигранты могут при желании вернуться на Землю, но у настоящих лунян ни кости, ни мышцы не приспособлены к тому, чтобы выдерживать земное тяготение. В начале лунной истории это не раз приводило к подлинным трагедиям.

– Вот как?

– К сожалению. Родители возвращались на Землю с детьми, которые родились на Луне… Мы про это как-то забываем. Это ведь были годы решительного перелома, и смерть горстки детей прошла в тот момент почти незамеченной. Внимание человечества было поглощено общемировой ситуацией и ее окончательным разрешением в конце двадцатых годов. Но здесь, на Луне, помнят всех лунян, не выдержавших жизни в условиях земной силы тяжести… По-моему, это помогает им ощущать себя самостоятельными и независимыми.

– Мне казалось, что на Земле я получил всю необходимую информацию, – сказал Готтштейн, – но, по-видимому, мне предстоит узнать еще очень многое.

– Изучить Луну полностью по сведениям, поступающим на Землю, попросту невозможно, а потому я подготовил для вас исчерпывающее резюме. То же сделал для меня мой предшественник. Вы убедитесь, что Луна необычайно интересна, а в некоторых отношениях и способна довести человека до помешательства. Вряд ли вы пробовали на Земле лунную пищу, а никакие описания не помогут вам приготовиться к тому, что вас ждет… И все-таки вам придется смириться с необходимостью: выписывать сюда земные деликатесы было бы плохой политикой. Тут мы едим и пьем продукты исключительно местного производства.

– Вы ведь прожили на них два года. Надеюсь, и я тоже выдержу.

– Дна года – но с некоторыми перерывами. Нам полагается через регулярные промежутки проводить несколько дней на Земле. И эти отпуска обязательны, хотим мы того или нет. Но вас, вероятно, предупредили?

– Да, – ответил Готтштейн.

– Как бы вы ни следили здесь за своим физическим состоянием, вам все-таки необходимо время от времени напоминать вашим костям и мышцам, что такое полная сила тяжести. А уж попав на Землю, вы отъедаетесь вволю. Ну и, кроме того, порой удается провезти тайком кое-какие лакомства.

– Мой багаж, разумеется, был подвергнут тщательному осмотру, – сказал Готтштейн. – Но потом я обнаружил в кармане пальто банку тушенки. Я совсем про нее забыл, а таможенники не заметили.

Монтес улыбнулся и сказал нерешительно:

– Я подозреваю, что вы намерены поделиться со мной.

– Нет, – торжественно ответил Готтштейн, наморщив свой толстый короткий нос. – Я намеревался произнести со всем трагическим благородством, на какое я только способен: «О Монтес, съешь ее всю сам – твоя нужда больше моей!» – последнюю фразу он произнес с запинкой, посколько ему редко приходилось ставить глаголы общепланетарного эсперанто во второе лицо единственного числа.

Улыбка Монтеса стала шире, однако он с сожалением покачал головой.

– Спасибо, но ни в коем случае. Через неделю я получу возможность есть любую земную пищу в любых количествах. Вам же в ближайшие годы она будет перепадать лишь изредка, и вы вновь и вновь будете раскаиваться в нынешней своей щедрости. Оставьте всю банку себе… Прошу вас. Я вовсе не хочу, чтобы в дальнейшем мы меня люто возненавидели. – Он дружески положил руку на плечо Готтштейна и посмотрел ему в глаза. – Кроме того, – продолжал он, – нам с вами предстоит разговор на весьма важную тему, а я не знаю, как его начать, и эта тушенка послужила бы мне удобным предлогом, чтобы снова его оттянуть.

Готтштейн тотчас спрятал банку. Его круглое лицо было органически не способно принять выражение сосредоточенности, но голос стал очень серьезным:

• Предыдущая
• 41/67
• Следующая