Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) - Милн Алан Александр - Страница 22

– Хороший был день? – спросил он, вставляя в глаз ненужный монокль, чтобы через него изучить меню.

– Чудесный, спасибо, Иврард.

Они заказали ужин, пока откупоривали и разливали заранее заказанное шампанское. Подняв бокал, Иврард сказал настолько прочувствованно, насколько позволяли его характер и воспитание:

– Всегда пожалуйста.

– Всегда, милый, – отозвалась прохладным, бархатным голосом Хлоя, касаясь его бокала своим.

– И каковы сегодня котировки?

Рассмеявшись, Хлоя ответила, что акции «Хейла» поднялись на один пункт.

– Никак невозможно. Я твердо держусь на рынке на семьдесят восемь и пять восьмых, и тебе это прекрасно известно. А как там тот новый молодой человек? Клод, так его зовут?

– Клод Лэнсинг?

– Возможно. На ум он приходит как Клод. С учетом новизны его акции должны котироваться по девяносто. Я получу острое удовлетворение, когда буду наблюдать за их падением – пункт за пунктом.

– Чушь, Иврард. Ему всего двадцать три. Я про возраст. Ну… во всем.

– Прекрасный возраст, когда его переживаешь, – с ноткой ностальгии отозвался Иврард. – Будь мне двадцать три, я попросил бы тебя подождать пять лет, пока я тебя догоню, и тогда выйти за меня замуж. Он уже это сделал?

– Он просил выйти за него замуж. Конечно.

– И для уверенности, что не потеряешь ни его, ни себя, ты сказала: «Давай продолжать как есть – и посмотрим, что будем чувствовать».

– Я ему сказала, – насмешливо парировала Хлоя, – что он должен спросить моего дядю Иврарда.

– На что он ответил: «Я хочу жить в твоем сердце, хочу умереть на груди твоей, хочу после смерти покоиться в глазах твоих, сверх того, хочу идти с тобой к твоему дядюшке».

– Бедняжке Клоду придется одному идти к собственному дяде – еще до того, как сможет хотя бы купить лицензию.

– Ты пропустила мимо ушей мою исключительно уместную цитату, вероятно, потому, что не поняла, это Шекспир. Чего еще ждать от женщины!

– Милый, милый Иврард, я играла Бенедикта в школе и даже после сотни репетиций «Много шума из ничего» едва узнала слова, так плохо ты их произнес. Слушай. – Прижав обе руки к груди, она подалась к нему. Чувствовалось, что Бенедикт на коленях стоит у ног Беатриче. – «Я хочу жить в твоем сердце…» – Чудесный голос пульсировал глубоким чувством. – «…Хочу умереть на груди твоей…» – О экстаз такой смерти! – «…Хочу после смерти покоиться в глазах твоих…» – О какой покой! После чего Бенедикт встал, отряхнул колени и веселым голосом добавил: – «И, сверх того, хочу идти с тобой к твоему дядюшке».

– Дорогая, дорогая, выходи за меня! – взмолился увлекшийся Иврард. – Ты божественна! Я не могу без тебя.

– А как же твоя жена? Тебе придется куда-то ее деть.

– Мы это уже проходили. Она со мной разведется, и с радостью.

– Как ты и говорил, милый, – мягко отозвалась Хлоя, – это мы уже проходили.

– Прости. Я полный идиот. – Сделав большой глоток, он промокнул губы салфеткой и сказал, подмигнув: – Вот, уже не идиот.

– Ты очень милый, – нежно улыбнулась Хлоя. – И я не могла бы без тебя.

– Хорошо. Возвращаясь к твоим невероятным школьным дням. Думаю, тебя заставили играть Бенедикта, потому что уже тогда ты презирала узы брака.

– Нет, потому что я была красивой рослой девочкой.

– Тогда ты не слишком походила на Бенедикта. И все равно жаль, что я не знал тебя в те годы.

– Ты уже второй человек, кто сегодня это говорит. Наверное, надо поискать фотографию.

– И кто первый? – ревниво спросил Иврард. – Не юный Клод? Он в то время, верно, был еще в пеленках.

– Томми.

– Сент-Ивс? Да, этого я и боялся. Будь с ним помягче. Он не виноват, что он герцог.

– Разве ты мне не доверяешь, милый?

– Прочитать тебе еще что-нибудь?

– А ты и другие стишки знаешь?

Рассмеявшись, Иврард продекламировал:

– И не говори, – добавил он, – что ты как раз это декламировала в актовый день, когда вручались аттестаты, перед всеми ученицами школьницами и гувернантками. Понравилось?

– Да, – задумчиво отозвалась Хлоя. – Интересно, а вдруг это правда?

На обратном пути из «Четырех сотен» Хлоя сказала:

– Я одна в моей меблированной квартирке, и сейчас три часа утра, но если хочешь подняться выпить коктейль, голубчик, поднимайся.

Иврард, который знал, что, кроме коктейля, ничего не получит, ответил, что не станет ее обременять и поедет дальше.

– Тогда доброй ночи, мой милый, и спасибо за чудесный, чудесный вечер.

Он обнял ее за плечи, когда она хотела поцеловать его на прощание.

– Да благословит тебя Господь, душенька, – произнес он, отпуская ее.

Легко выпрыгнув из такси, Хлоя протараторила его адрес шоферу и была такова.

«И это ничегошеньки для нее не значило», – подумал сэр Иврард, стирая губную помаду.

Когда Клодия Лэнсинг будет писать мемуары, то, вероятно, опустит тот факт, что к сценической карьере ее подтолкнул отец, сэр Генри Лэнсинг, чьи анекдоты из жизни на государственной службе вынудили ее убраться из дома как можно дальше и заняться… хотя бы чем-нибудь. В каком-то смысле любое искусство есть бегство от жизни, но в ее случае это было бегство исключительно от жизни сэра Генри. И вообще Клод собирался в Лондон – он-то явно хотел «чем-то заняться». Из страха остаться одной с отцом Клодия принялась искать собственную стезю и решила, что это будет театр. Она тоже поедет в Лондон, где поступит в Королевскую академию драматического искусства. Они с Клодом станут жить вместе на деньги матери: их немного, но хватить должно. Пока в сложившемся положении дел брат видел одни только преимущества, поскольку получал экономку и модель разом.

– Идет, – без раздумья согласился он.

Зато сэр Генри проявил больше основательности.

– Не могу оспаривать твое решение, Клодия, – начал он. – Помню, сэр Лоренс как-то сказал мне, что когда он был на распутье…

– Да, да, отец, ты нам рассказывал… – перебила Клодия.

Другого отца это, возможно, сбило бы с толку, но не сэра Генри.

– Вот именно, – продолжал он, – тогда ты, наверное, помнишь, как его отец сказал ему…

И так далее.

И Клод, и Клодия прекрасно это помнили. Над кроватью у Клодии висела крайне яркая и крайне своеобразная картина Клода, подписанная «Сэр Лоренс на распутье». Кисти Милле по мотивам Теннисона, как объяснял сам Клод.

Брат с сестрой поселились в студии на Фулем-роуд; Клоду досталась кровать за ширмой, Клодии – каморка без окон. Это было очень неудобно, но это была студия и почти в Челси. Из них двоих Клодия от этого факта получала наибольшее удовлетворение.

– Хорошо, – сказал Клод, – можешь перестать пока корчить гримасу. Я скажу, когда она мне снова понадобится. Просто твоя гримаса… Ну, ты меня поняла, она… помогает передать тело как надо.

Сколь многие достижения мужчин в искусстве были вдохновлены женщиной! Только после знакомства с Хлоей Клод испытал потребность искать самовыражения в юмористических рисунках и в конце месяца принимать чеки от печатавших их газет. Дополнительный заработок, которому можно посвящать вечера, говорил он себе, – однако необходимый для любого, кто хочет повести девушку в «Савой».

Улыбнувшись несколько натянуто, Клодия перестала кривить лицо. А еще опустила теннисную ракетку.

– Ничего, если буду говорить? – спросила она.

– Нет, если ничего, что не буду слушать, – отозвался занятый своим рисунком Клод.