Затерянные в смерти (сборник) - Гэфни Патриция - Страница 61

– Целительница, я соберу еще воды, чтобы ты могла промывать рану по меньшей мере сорок минут.

– Чепуха! Пресная вода здесь слишком большая ценность. Рана чиста.

– Но, Эсме… – начала Изабель.

Знахарка бросила на нее взгляд, полный ненависти.

– Я промываю раны дольше, чем ты живешь на белом свете. А теперь уходи. Тебе здесь нечего делать.

Спорить не имело смысла, так как сейчас это всех только расстроило бы, поэтому Изабель поступила так, как ей было велено, решив навестить эту семью попозже, чтобы убедить родителей доверить ей дальнейшее лечение мальчика.

Дома Изабель ждала скучная бумажная работа. Финансирование зависело от заполнения нужных бланков, и Изабель принялась за проект, хотя ей было трудно сосредоточиться из-за того, что она волновалась за мальчика. Кроме того, она время от времени ловила себя на том, что, глупо улыбаясь, смотрит вдаль. И эта улыбка не имела ничего общего с ее беспокойством за Эррео.

Мать настоятельница всегда утверждала, что Божья воля заключается в том, чтобы все мужчины и женщины были счастливы и довольны. Ну если это правда, то Изабель находится на верном пути, что бы там ни говорила Эсме. Цель еще не достигнута, но, даже обложившись нагоняющими тоску бланками, она была уверена, что движется в нужном направлении.

Просидев над бумагами большую часть дня, Изабель отодвинула их в сторону, освежилась и пошла на край деревни проведать мальчика. Родители встретили ее с радушием.

Эррео лежал на своей койке с чашкой сока в руке, выданный знахаркой крем стоял неподалеку. Изабель приподняла простыню, чтобы взглянуть на рану, и ей стало физически плохо: Эсме зашила рану наглухо, чего нельзя делать при «грязных» порезах.

– Так что вы думаете, миссис Медсестра? – спросила мать ребенка.

– Надо снять швы. Рану нужно прочистить. Пожалуйста, миссис Мать.

Мать Эррео посмотрела на своего мужа.

– Если вы не разрешите это сделать, – тихо сказала Изабель, чтобы не услышал Эррео, – рана воспалится. Даже сейчас его лучше отправить в больницу, чтобы его там нормально полечили.

– Если он отправится на основной остров, то не вернется обратно, – сказала его мать.

– Думаю, вернется. Он еще мал, и мать с отцом ему дороже тамошних удовольствий. – Изабель посмотрела на отца. – Вы что предпочитаете: чтобы он умер здесь или чтобы жил там?

– Он может уехать, если хозяин даст разрешение, – объявила появившаяся в дверях Эсме. – Иди и спроси его.

– Ты что, следила за мной? – не скрывая возмущения, спросила Изабель.

– Не льсти себе. Я пришла сказать тебе, что хозяин хочет с тобой поговорить, и увидела, как ты идешь сюда.

– Ладно. – Она немного успокоилась. – Я пойду его спрошу, но сначала позволь мне снять швы.

– Нет. Иди к хозяину.

Спорить в присутствии родителей пациента было бы грубейшим нарушением медицинской этики, поэтому Изабель поспешила в замок, удивляясь тому, что Себастьян передал свое сообщение через Эсме, хотя в качестве курьера он обычно использовал Кортеса.

Слуга в кастильо был весьма любезен, но, когда она спросила Себастьяна, он покачал головой.

– Сейчас он занят, миссис. Вы можете петь, но он сейчас занят.

– Я должна его видеть. Прямо сейчас. Возникли чрезвычайные обстоятельства.

– Чрезвычайные обстоятельства? – переспросил слуга с таким видом, будто не понимал, что это означает.

– Если я немедленно с ним не переговорю, кое-кто может умереть. – Это была ложь. До того момента, когда рана начнет угрожать жизни Эррео, может пройти не один день. Потом нужно будет попросить прощения за свой обман.

Явно забеспокоившись, слуга впустил ее внутрь, и, пренебрегая его предложением «привести хозяина вниз», Изабель поднялась в покои Себастьяна.

Постучавшись в дверь его кабинета, он подождала. Никто не ответил.

– Себастьян, где ты? – открыв дверь, позвала она. – Это очень важно.

В этот момент он вышел из спальни в таком виде, словно собирался раздеваться, – босой, рубашка распахнута, брюки расстегнуты.

– Неужели это настолько срочно, что тебе понадобилось меня прерывать?

Он не смог бы сильнее ее оскорбить, даже если бы дал пощечину. В тот самый момент, когда он задал свой вопрос, из его спальни вышла какая-то женщина. Она была полностью одета, но вела себя как хозяйка.

– Что там такое, Себастьян? – взяв его за руку, спросила она.

Изабель захотелось завопить, завизжать и чем-нибудь в нее швырнуть. Однако величайшим усилием воли она взяла себя в руки, мысленно попросила Господа придать ей мудрости и постаралась сосредоточиться на том, зачем сюда пришла. С остальным она разберется позже.

– Эррео тяжело ранен, ему нужно в больницу. Эсме сказала, что, если ты дашь разрешение, я могу доставить его.

Сначала он никак не отреагировал на ее слова, затем утвердительно кивнул.

– У тебя есть мое разрешение. Уезжай, Изабель, и больше сюда не возвращайся.

Эти слова ударили ее в самое сердце. Себастьян говорил так уверенно, что она поняла – он не шутит. Ну, если ей не суждено вернуться, то пусть напоследок услышит то, что она думает.

– Знаешь, Себастьян, ты можешь заниматься сексом с десятком женщин, но ни одна из них не будет такой, как я.

– И слава богу! – огрызнулся он. – Мне не нужно твое сердце, а ты не получишь мое. Я предпочитаю разнообразие – надеюсь, я ясно выразился.

Ошеломленная, Изабель вышла из комнаты, не в силах придумать достойный ответ. Важнее всего для нее сейчас было здоровье маленького мальчика, но, когда она вышла во внутренний двор, в голову пришла песня, выражавшая те чувства, которые она испытывала. Поддавшись внезапному порыву, Изабель Рейно в последний раз спела Себастьяну Дюшейну.

Всем сердцем возвратись ко мне. Не позволяй страху нас разлучить. Я так хочу, чтобы ты вернулся домой, вернулся ко мне и мы счастливо прожили бы вместе новую жизнь.

Песнь Оссии[13] всегда была одной из ее самых любимых. Содержащаяся в ней истина справедлива на самых разных уровнях: Бог и его заблудшие дети, муж и жена, ставшие вдруг чужими, семья и блудный сын. И Себастьян Дюшейн. Она хотела, чтобы он был счастлив и доволен, но, отбросив самолюбие и гордость, Изабель поняла, что не в состоянии повлиять на его выбор.

Отец Жубэ говорил, что один человек может изменить судьбы мира. Тогда Изабель поняла это так, что лишь доброта сделает возможными эти изменения. Но дело было не только в этом. Тот, кто страдает, должен это принять, должен принять любовь и основываться на этом. Она отдала все, что могла, но Себастьян это отверг.

Покидая замок, Изабель хотела бы снова увидеть Себастьяна, прежде чем она уедет в больницу, – пусть даже в последний раз.

Одарив женщину горстью монет, Себастьян отодвинулся от нее как можно дальше.

– Возьми и передай Эсме ее долю. – Он чувствовал, как в нем нарастает гнев, но ничуть не беспокоился о том, что эта женщина потом о нем расскажет. – Я знаю, она послала тебя сюда, чтобы опорочить меня в глазах Изабель. А я допустил это из своих собственных соображений.

Охвативший женщину страх проявился в той поспешности, с которой она оставила комнату, и Себастьян вдруг осознал, что ни разу не видел страха на лице Изабель. Несмотря на то что он обходился с ней грубо, она никогда его не боялась и почти всегда ухитрялась скрывать свою боль. Он не знал, слабость это или достоинство.

Запретив ей возвращаться, он совершил самый бескорыстный поступок в своей жизни. Из-за любви к нему ее жизнь стала хрупкой, как орхидея. Если она вернется, то наверняка умрет, уйдя от него навсегда, как когда-то ушла Анжелика. Лучше отослать ее прочь, чем рисковать.

Усталость подорвала его силы, он плюхнулся на софу и принялся размышлять о том, прислушается ли к нему Бог, которому молится Изабель. «Защити ее, – молил он, чувствуя себя неловко и глупо. – Пожалуйста».