Танцы на стеклах (СИ) - Авдеева Юлия - Страница 8

— Ну, я не думаю, что всех нужно чесать под свою гребенку, — возразил Атан.

— Я не спорю, — ответила Милада, — не все. Но есть и такие, что с удовольствием обменяют свои денежки на покровительство одного, молодого, достаточно симпатичного странника. Надо поговорить с сыном Хрыски. Я слышала, что он когда-то мечтал о карьере странника, но невеста его, вроде против этого… и он решил, что не стоит менять любовь на работу. Но сейчас она уехала учиться в Крегжден, по-моему, лекарскому мастерству. Один лекарь по просьбе ее отца взял ее в ученицы. Я и сама хотела напроситься, да учеников он не берет, а ее вроде как в виде исключения, из уважения к отцу взяли. Он у нее помещик. Так что мне кажется, можно намекнуть молодому человеку, что мы можем исполнить его детскую мечту… — Милада увлеклась рисующимися перспективами.

— Давай не будем гнать коней, — прервал ход ее мыслей Атан, — я могу с ним поговорить, но ничего не обещаю. Ты знаешь, где его можно найти?

— В корчме «Три гуся». Он часто там бывает. — Ответила Милада.

— Хорошо. Завтра вечером я с ним поговорю. Можете собирать сумки. На всякий случай. — Уточнил Атан, глядя на расплывающееся в довольной улыбке лицо Милады.

— Давай, ты сначала поговоришь, а потом уже решим насчет вещей. Кстати, Хрыска — это прозвище, купца зовут Семен Самойлов, а сына его Владимир, — состроила серьезное личико черноволосая интриганка.

— Ладно, хватит об этом, мне еще обдумать нужно.

Атан абсолютно не понимал, зачем он им помогает. Он хотел только одного — отделаться от Милады насовсем. Она ему надоедала. И дело даже не в ней. Дело в том, что ни одна женщина не могла дать ему покоя. Он нужен был многим. Но для чего? Ни одна из них не воспринимала его, как человека. Он был красивой игрушкой и сам с легкостью играл с ними, он был трофеем, призом, подарком, многие клялись ему в любви… Да что там многие — все с кем его сводила судьба, за исключением разве что непроходимой деревенщины Леси. Тут обратный случай — ненависть с первого взгляда. Но все эти женщины, девочки, девушки не видели за внешностью его самого. Красивую оболочку — да, больную тоскующую душу — нет.

В его голове сам собой созрел план. Нужно, во что бы то ни стало, уговорить Владимира ехать с ними. Еще один мужчина не помешает. А там, глядишь, может Миладка и влюбится. А из столицы, после того, как снимет с себя все обязательства, он мог ускакать в любом направлении. И никто никогда не узнает, куда он делся.

В эту ночь Атан впервые лег отдельно. Не смотря на протесты Милады. Он устроился на полу, укрылся старым тулупом и мгновенно заснул.

Милада, наблюдая за ним с печи, сдерживала ярость и рыдания, рвущиеся наружу до тех пор, пока странник на грани сна и яви не стал дергаться всем телом. Милада, зная об этой его особенности, хотела прикоснуться к нему, прижаться всем телом и унять крупную редкую дрожь (оставшуюся ему в память о далекой схватке с демонами, о которой Атан говорил всего один раз, пьяный), прошибающую его тело всякий раз, как он засыпает. Но он не хочет, чтоб она была рядом. Причину Милада найти не могла, но она всегда была умной девочкой.

Звук глухого стука деревянных кружек смешивался с ровным гомоном мужских голосов, смехом подавальщиц, призывно улыбающихся на каждый похотливый шлепок. Кислый запах бражки и дым самокруток витали над головами посетителей.

В темном углу в полном одиночестве сидел Владимир Самойлов. На интересном лице молодого мужчины застыло отсутствующее выражение лица. На красивые, цвета прелой листвы, глаза мужчины сложно было не обратить внимания. Глубоко посаженные, под резко очерченными светло каштановыми бровями, с густыми, не особо длинными ресницами, они привлекали внимание, завораживали и пьянили девушек, девочек, женщин. Кружка за кружкой он вливал в себя бражку в надежде затопить печаль поселившуюся в его сердце.

Она бросила его. Да как она могла! Семь лет они знали друг друга. Пять лет были помолвлены. И вот, Анна Михайловна Соколовская разорвала помолвку. Она нашла другого. Побогаче, поудачливей, посговорчивей, получше…

Анна пришла к нему с сумерками. В сад, где он любил проводить вечера. Уже после того, как ее отец приехал и объявил о разрыве помолвки по причине, которую деликатно завуалировали и представили, как вспышку нежной любви между ней и сыном градоначальника Креждена.

Она говорила отрывисто, все время смущалась и отводила глаза, не смея посмотреть прямо. Она сбивчиво объясняла, что намеревалась хранить верность, но когда появился он, страсть пересилила голос разума. Она пыталась объяснить Владимиру, что все, что было между ними, было не любовью — дружбой. Они слишком хорошо друг друга знали, чтобы испытывать тот водоворот страсти и чувств, который захватил ее и ее новую пассию — Карниля.

— Владимир, — говорила она, и в голосе ее было столько раскаяния и сочувствия, что этот звук резал по живому, рвал натянутые нервы, выжигал былые чувства и оставлял руины, прах и тупую боль. — Я не хотела делать тебе больно, но пойми, я не любила тебя так, как люблю его.

— Для чего ты пришла? — тихо начал Владимир. В голосе звенела сталь. Анна ни разу за все время, что знала его, не слышала подобного тона. — Меня не надо жалеть… Или ты за столько лет не поняла, что жалость мне абсолютно не нужна? — вкрадчиво спросил он.

Анна отступила на шаг. И нерешительно продолжила:

— Я просто подумала… мне нужно было поговорить с тобой. Я не могла просто так вычеркнуть тебя из своей жизни, я думала, что ты будешь страдать…

— А если ты придешь и поговоришь со мной, то я сразу перестану страдать? Я сразу пойму тебя и с радостью отпущу, буду рад за тебя и благословлю вас на свадьбу? — красивые губы причудливо изогнулись в презрительной усмешке.

Тень падала на его лицо, скрывая глаза. Анна чувствовала почти физическую потребность заглянуть в них, узнать, что он на самом деле думает, насколько сильно его ранил отказ. Не отдавая себе отчета, она хотела знать, что сделала ему больно. Эгоистические терзания и привели девушку в сад.

— Ну зачем ты так? — тихо произнесла Анна, снова опуская голову.

Ветер тронул кроны деревьев, листья весело зашептались в вышине. Как это контрастировало с тем, что происходило в душе Владимира. Как ему было тошно от Анны. Он видеть ее не мог. Не мог слышать ее, чувствовать. Ветер донес до него ее запах. Аромат, который он так любил, по которому тосковал все это время, теперь раздражал, вызывал головную боль и до скрежета зубов бередил раненое сердце и тревожил истерзанную ожиданием душу.

— Уходи, — Владимир устало махнул рукой, едва сдерживая себя от того, чтобы схватить Анну за хорошенькую шейку и придушить.

— Владимир, мне… жаль, — еле слышно произнесла она и, развернувшись, торопливо пошла прочь, глядя под ноги. Через десять шагов она остановилась, все еще не поднимая головы. Владимир смотрел ей вслед, запоминая каждое движение, каждый изгиб этого молодого, сильного и чужого теперь тела. Анна резко развернулась и закричала:

— Ты никогда не старался меня понять! Я была нужна тебе только потому, что во мне ты видел тихую девочку, которая будет тебе во всем потакать! Ты нравился мне, действительно нравился, но в наших отношениях тебе был нужен ты! А я — лишь средство для поддержания твоего престижа! Ты не умеешь любить, Владимир, не умеешь! И сейчас ты страдаешь только от того, что тебя бросили. От того, что все твои надежды рухнули не по твоему велению, а по желанию другого. Я пришла объяснить тебе все, в надежде, что, когда ты встретишь ту, которую на самом деле полюбишь, то не повторишь своих ошибок!

Она развернулась и, чеканя шаг, спешно скрылась из виду, понимая, что все сказанное — не правда, а только способ сделать ему больнее. Сделать так, чтоб он никогда не забыл ее, никогда никого больше не полюбил. Анна не любила быть второй. И даже первой, если есть другая, способная затмить ее.

…Эта сцена вновь и вновь прокручивалась в голове Владимира. Мысли его все время возвращались к ней. Несмотря на солидное количество выпитого спиртного, он был трезв, хотя хотелось напиться до беспамятства, чтобы не помнить, не видеть, не слышать…