Кот, который приезжал к завтраку - Браун Лилиан Джексон - Страница 32

• Предыдущая
• 32/49
• Следующая

— Врезание, — ответил Джек, впервые вступая в разговор. — Вы бьете по своему шару так, что он вышибает шар противника с поля. Это и есть врезание. Оно требует практики. Можно ещё и перекинуть шар через шар противника, чтобы перекрыть ему путь к воротцам.

— Джек — садист-врезальщик, — сказала жена Уильяма, словно делая комплимент Джеку.

— Это превращает безобидное времяпрепровождение в битву стратегов, — пояснил Уильям. — Крокет, как шахматы, требует размышлений, но вы ограничены пятью секундами, чтобы сделать бросок.

Ричард нежно заговорил о своих гончих, трех образцовых собаках, которые стали членами семьи и никогда не лаяли, не прыгали и не сопели.

Миссис Эплхардт задавала пытливые, искусно замаскированные вопросы о Квиллеровой карьере, образе жизни и хобби, на которые он отвечал со столь же искусной уклончивостью.

Элизабет сидела тихо, но все время смотрела на него.

Потом Уильям спросил:

— Как вам понравился экипаж, который мы за вами прислали? Моё хобби — восстанавливать старинные экипажи.

— Он прекрасен! — от души похвалил Квиллер.

— Это любимый экипаж Элизабет — фаэтон врача, названный так из-за складного верха. Он глубже других и имеет боковые стенки — исходя из того, что врачей вызывают к пациентам в любую погоду. Фактически этот тип экипажа стал знаком профессии, как и чёрный кожаный саквояж.

— А много экипажей вы восстановили?

— Около двух дюжин, — сказал Уильям. — Большинство на нашей ферме в Иллинойсе. Пять — здесь. Не хотите ли их увидеть? — И обращаясь к матери: — Не возражаете, если я покажу мистеру Квиллеру каретный сарай?

— Только не отнимай его у нас надолго! — предостерегла она со скромной улыбкой.

Когда она улыбалась, углы рта у неё опускались, придавая улыбке двусмысленность.

Он рад был отделаться от болтовни за чайным столом.

— Это будет весьма поучительно, — сказал он старшему брату. — Я ничего не знаю об американских колесах до Генри Форда.

— Колёса построили страну, — сказал Уильям. — Там и сям каретные мастера постоянно что-то улучшали и видоизменяли. В начале девятисотых не одна дюжина моделей была представлена в знаменитом каталоге «Сиерса-Роубака».

— Как вы привезли их на остров?

— Разобранными — на своём катере. Реставрируя экипаж, следует полностью его разобрать, чтобы очистить и отшлифовать песком деревянные части. На шлифовку тратишь целые часы, чтобы под конец дерево заблестело, как стекло.

Фаэтон врача стоял с опустевшими оглоблями, отдыхая на каменных плитах. В сарае находились два других четырехколесных экипажа, один из них был покрыт блестящей жёлтой эмалью с чёрными полосками и увенчан балдахином с бахромой.

— Этот лёгкий двухместный экипаж мы используем для поездок в клуб на ланч или на обед, — сказал Уильям. — Красный фургончик — для детворы. Лично я предпочитаю двухколесные повозки. Ими легко, удобно и безопасно править. Можно сделать внезапный поворот, не опрокинувшись. Если вы когда-нибудь переворачивались в экипаже с напуганными лошадьми, бьющимися, чтобы освободиться, то поймете, почему я напираю на фактор безопасности. Вот… сядьте в один из них.

Квиллер залез в ярко-зелёную двуколку для перевозки охотничьих собак и взгромоздился на ящик, предназначенный для своры.

— Как по-вашему, могли бы вы заинтересоваться искусством возницы? — спросил Уильям. — В Локмастере есть клуб возниц и устраиваются их состязания. Вы откуда-нибудь из-под Локмастера?

— Да. Это округ добрых коней. Я хотел бы как-нибудь посидеть с вами и с диктофоном — взять у вас интервью, — сказал Квиллер. — Тут хороший материал для моей газеты.

— Я рад бы, но… — заколебался Уильям, — вот что: мама непреклонно избегает рекламы. Жаль, что у нас не получится, но ничего не поделаешь!..

— А как вы научились искусству возницы?

— Хотите верьте, хотите нет, но моим наставником был наш стюард. Он островитянин и человек сельского Ренессанса — без официального образования, но на все руки мастер. Он обучил нас, малышей, править лошадьми, ходить на лодке, рыбачить, охотиться…

— Я делаю для своей газеты серию очерков об островитянах, — сказал Квиллер, — а ваш стюард, кажется, идеально подходит для портрета островного жителя.

— Боюсь, мама ни за что это не одобрит. Другие семьи попытаются сманить его у нас. Сожалею, что вынужден отказать вам.

Они пошли обратно к террасе, и Квиллер спросил его, много ли времени он проводит на острове.

— Лично я? Не больше чем нужно. В крокете есть предел, до которого может играть нормальный человек, как кто-то однажды сказал.

— Дороти Паркер, но не совсем этими словами. А что вы думаете о здешнем курорте?

— Перемены неизбежны, если хотите услышать моё мнение. Это путь, по которому идет вся наша страна. Мама, конечно, крайне опечалена. Она хочет, чтобы островитяне подали на курорт общественный иск, а она покроет судебные издержки, но это невыигрышный процесс, а адвокаты избегают невыигрышных процессов. Суды снова и снова постановляют, что владелец собственности может ею пользоваться любым способом, который не противозаконен.

Когда вернулись на террасу, он сказал Квиллеру:

— Беседовать с вами — чистое удовольствие. Если когда-нибудь попадете в Чикаго, я был бы рад показать вам свои экипажи.

Оба они удивленно вскинули глаза: Элизабет осмелилась встать со своего шезлонга и теперь приближалась к ним.

— Я забыла, — сказала она, — поблагодарить вас, мистер Квиллер, за то, что вы нашли вещи, которые я потеряла на лесной тропе.

— Я не мог не заметить в вашей книжке записей. Вы, верно, увлекаетесь ботаникой?…

— Только как любитель. Я зачарована жизнью растений. Не хотите ли взглянуть на мой травяной огород?

Квиллер ценил травки в омлетах, но дальше этого его интерес к ним не простирался. Тем не менее он согласился, и она попросила у матери разрешения увести его от компании.

— Обещай не переутомляться, Элизабет, — изрекла королева-мать.

Квиллер, можно сказать, плёлся всю дорогу до травяного огорода возле кухонных дверей, меж тем как любительница флоры легко плыла вперёд в своём струящемся платье.

— Травы благоденствуют на островном солнце и воздухе, — сказала она.

Он безучастно, глядел на две деревянные кадки, каменную сажалку и большие глиняные горшки, содержавшие растения разных размеров, форм и цветов. Наконец рискнул:

— А как они называются?

Она перечислила шалфей, розмарин, сладкий базилик, мяту, лимонник, шнит-лук, укроп и так далее, объясняя:

— В травах есть что-то таинственное. Их веками использовали для целительства, а когда их употребляешь в пищу, на душе становится как-то приятнее.

Он спросил насчёт чая, который они пили. По вкусу и запаху он походил для него на продукт из конюшни. Она сказала, что это был китайский сушонг.

— Вы выращиваете кошачью мяту? — поинтересовался он. — У меня две сиамские кошки.

— Я обожаю сиамцев! Я всегда хотела такого, но мама…

Она, видимо, вдруг устала, и он предложил посидеть на каменной скамье возле трав, которые, как оказалось, на свой лад довольно приятно пахли.

— Где вы живёте, когда вы не на острове? — спросил он.

— Маме нравится проводить осень на нашей ферме, праздники — в городе, а зимы — на Палм-Бич.

— Вы всегда жили с матерью?

— Кроме того времени, когда была в школе.

Они несколько мгновений сидели молча, но глаза её блуждали, а мысли были почти слышны. У неё оказалось умное, тонкое лицо, которое чуть портил слишком широкий лоб.

Стараясь говорить как добрый дядюшка, он спросил:

— Вы думали о том, что вам когда-нибудь захочется завести свой собственный дом?

— О, мама не одобрила бы, и я сомневаюсь, наберусь ли я мужества оторваться или сил — принять на себя ответственность.

— А свои собственные деньги у вас есть?

— Капитал, доверенный папой, — и очень хороший. Попечительница — мама, но он мой по закону.

— Вы когда-нибудь помышляли о карьере?

• Предыдущая
• 32/49
• Следующая