Рихард Зорге – разведчик № 1? - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 5

Наличие таких родственников, о которых он раньше ничего не знал, стало для молодого человека шоком, впрочем, нельзя сказать, чтобы неприятным. Заинтересовавшись этим аспектом семейной истории, дальше он естественным образом перешел к увлечению марксизмом, в чем ему старательно помогали новая знакомая и ее отец. Лечение длилось не один месяц, и все это время он запоем читал социал-демократическую литературу. Это были уже не листовки спартаковцев, а серьезные научные работы.

Впоследствии он вспоминал:

«Я читал Энгельса, а затем Маркса, изучая каждую книгу, которую только мог достать. Я изучал также врагов Маркса и Энгельса, людей, которые бросили вызов их теоретическим, философским и экономическим построениям, рылся во всей истории рабочего движения в Германии и остальной части мира. За эти несколько месяцев я приобрел основные познания о Марксе и началах практического образа мышления»[5].

Из госпиталя Рихард вышел марксистом, променяв старое романтическое увлечение на новое.

В январе 1918 года Рихарда демобилизовали: после тяжелого ранения он был признан непригодным для воинской службы. Война для него закончилась. Сбылась отчаянная надежда фронтовика: он уцелел и даже не стал инвалидом – хромота не в счет. Что такое хромота, когда ноги целы? Но что касается другой части заклинания: «Это пройдет!» – то она не сбылась. Ничего не прошло. Слишком многое он повидал за эти два года. Артобстрел, минометный обстрел, газовые атаки, рукопашные схватки, мучения и смерть товарищей, таких же мальчишек, как и он сам. Он научился бить другого человека саперной лопаткой в лицо и спокойно счищать с себя клочья человеческого мяса. После такого человек не становится прежним. Как сказал один из героев Ремарка, войну «нельзя сбросить с себя, как сбрасывают грязное белье».

«Мы больше не молодежь. Мы уже не собираемся брать жизнь с бою. Мы беглецы. Мы бежим от самих себя, от своей жизни. Нам было восемнадцать лет, и мы только еще начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелять по ним. Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну».

Молодые ветераны оказались в мирной жизни чужими. Им были смешны бюргерское существование и бюргерские ценности – с теми, кто провел войну в тылу, они общались как с инопланетянами. Впрочем, в тылу тоже было неспокойно. Война тяжело отозвалась на положении простых людей, захватив к 1918 году и средний класс. Рабочие голодали, в городах вспыхивали стачки. Январь 1918 года был отмечен мощнейшей политической стачкой в Берлине. Полиция и специально сформированные унтер-офицерские части разгоняли демонстрантов саблями. Подумать только: Рихард мог быть в их рядах! Нет, очень вовремя его демобилизовали…

Семья жила трудно. Небольшого семейного капитала почти не осталось, все съела инфляция. Братья и сестры Рихарда делили остатки. Обстановка в доме стала такой, что матери пришлось уехать и жить отдельно – может быть, она и вправду была старшим детям мачехой? Дом развалился.

Рихарду было легче, чем другим фронтовикам. Увлечение политикой помогло хотя бы отчасти справиться с последствиями войны, а борьба за переустройство общества была как бы ее продолжением. Ему не пришлось вживаться в чуждую мирную жизнь, он продолжал воевать.

«…На фронте, Эрнст, я много думал, но никак не мог добраться до корня вещей. А теперь, когда война позади, мне хочется узнать уйму всякой всячины: почему это могло случиться и как происходит с людьми такая штука. Тут много вопросов. И в самих себе надо разобраться. Ведь раньше мы думали о жизни совсем по-иному…»[6]

Рихард начал разбираться, не дожидаясь окончания войны, еще в госпиталях. А теперь он решил всерьез понять, «как происходит с людьми такая штука» и еще много других «штук». Для начала он поступил в берлинский университет на философский факультет. Но ни там, ни в своей умеренно буржуазной семье Рихард с его марксизмом не находил единомышленников. Дома жить становилось невозможно. Да и философия разочаровала: теперь он был вполне способен понять даже Канта, но совершенно утратил к нему интерес. И он решил уехать из Берлина, начать новую жизнь на новом месте.

Рихард выбрал Киль – промышленно развитый город со старейшим, основанным еще в XVII веке университетом и, что было для него еще более важным, очень неспокойный город. В университете он стал изучать экономику и социологию – это оказалось гораздо ближе к жизни, чем философия. Но не только наука привлекала его – в Киле, избавившись от семейной опеки, он решил заняться и практической политикой и стал искать для себя подходящую по духу политическую партию. Больше всего привлекал «Спартак», чьи листовки проторили Рихарду путь в новое политическое видение, но со «Спартаком» связаться не удалось, и летом 1918 года он вступил в ряды Независимой социал-демократической партии Германии, которая образовалась из отколовшегося от социал-демократической партии левого крыла (в эту партию входили и спартаковцы в качестве автономной группы). Это было куда ближе молодому радикалу, чем половинчатые социал-демократы, хотя и не совсем то, чего хотелось.

Первым партийным поручением Рихарда стало организовать и привлечь в партию группу студентов, руководителем которой он естественным образом и стал. Здесь в полной мере проявилось еще одно качество этого человека – поистине безмерное обаяние. Он умел привлекать к себе и подчинять всех, кто с ним соприкасался – и мужчин, и женщин. Итак, он легко создал требуемый кружок и получил следующее поручение. Одно задание следовало за другим. Вскоре он стал председателем комиссии партучебы по месту жительства, курировал работу инструкторов, затем организовал кружок среди матросов. Нет, мирная жизнь, кабинетные науки были определенно не по нем.

Там же, в Киле, Рихард познакомился с человеком, который стал одним из его самых близких друзей. Это был профессор университета, тридцатилетний доктор философии Курт Альберт Герлах. Как и Рихард, профессор был выходцем из буржуазной среды – впрочем, он давно порвал всякие связи с отцом, директором фабрики. Герлах занимался изучением профсоюзного движения, актуальнейшими в то время вопросами охраны труда, долго жил в Англии и даже вступил там в лейбористскую партию. С началом войны он ушел на фронт, служил шофером в санитарном батальоне и хотя не был непосредственно на передовой, но тоже навидался немало. В Киле Герлах, кроме работы в университете, негласным образом читал лекции на тему «Социализм и коммунизм».

Рихард удачно выбрал город. Именно здесь состоялись события, послужившие началом революции 1918 года в Германии. Едва ли он заранее мог предвидеть, что здесь произойдет – просто повезло.

Политика «социального мира» к тому времени давно и безнадежно провалилась. Выступления рабочих шли по нарастающей. Уже в 1917 году общее количество участников стачек в Германии достигло 1,5 млн человек. Экономические требования перемешивались с политическими: рабочие требовали улучшения снабжения хлебом и углем, мира без аннексий и контрибуций и создания Советов по русскому образцу – всего понемножку. Но прежде всего – мира. В начале 1918 года, когда населению показалось, что процесс мирных переговоров с Россией идет слишком медленно, то, чтобы подстегнуть его, 28 января разразилась колоссальная политическая стачка. Она охватила все крупные промышленные центры Германии, и участвовало в ней около 2 миллионов человек.

В начале октября 1918 года спартаковцы провозгласили курс на революцию. К счастью для Запада, они были относительно маленькой группой, пользовавшейся небольшим, по сравнению с социал-демократами, влиянием в массах, несмотря на всемерную помощь из Советской России. Впрочем, Германия держала курс на революцию и без спартаковских призывов.