Тропа Селим-хана (сборник) - Дружинин Владимир Николаевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая

«Нет, он не узнал меня», - опять подумал Игорь.

Гайка резво бежала, обнюхивая камни, мох, валежник. Она то замедляла бег, кружилась, тихо скулила, словно недоумевая, то бросалась вперед.

Застава притихла. Отбыл с поисковой группой Сивцов. Он с некоторым облегчением покидал заставу, объятую непривычной, виноватой тишиной.

- Желаю удачи! - сказал Сивцову на прощанье Нащокин и крепко пожал руку.

Грузовик тронулся, обдав Нащокина синеватым дымом. Минуту он смотрел вслед машине.

- Садитесь! - пригласил его начальник отряда. Чулымов уже сидел в «газике». Путь офицеров лежал в село Дихори, где только что обосновался их «капе».

- Тяжелый случай с Сивцовым, - сказал Чулымов.

- Да, плохо, - согласился Нащокин. - Мне трудно его защищать, но…

Пропустить нарушителей - что может быть хуже! По выражению лица Чулымова видно: недоволен он начальником заставы.

- Я давно знаю Леонида, - после раздумья сказал Нащокин. - Мы учились вместе, и мое положение сложное. Есть такое выражение - «приятельские отношения». Оно легко срывается с языка. Кстати и некстати.

Чулымов усмехнулся, не глядя на Нащокина и несколько отчужденно.

- Да, кстати и некстати. Проще всего, конечно, рассудить так: раз сидел за одной партой, объективности не жди. Глупости! Точка зрения, по-моему, мещанская, не партийная. А насчет Сивцова…

Чулымов повернулся. «Вот сейчас должна решиться судьба Леонида, - подумал Нащокин. - Если не убедить Чулымова, он подаст ходатайство о снятии».

- В жизни каждого из нас бывает такая полоса… Вроде душевного кризиса, что ли. Слишком тихо было у Сивцова. Одни кабаны.

- Это не оправдание, - не согласился Чулымов.

- Конечно, не оправдание, - продолжал Нащокин. - Сивцова наказать надо. Вопрос - как? Пришибить его или… Ведь до последнего времени он хорошо служил. Размагнитился. Кроме боевых тревог, есть еще другая, постоянная. Сивцов перестал слышать эту тревогу.

- Правильно, - бросил Чулымов. - Я жалею, честно признаться, что и поисковую группу поручил ему…

- Не будем спешить с выводами, - мягко возразил Нащокин.

Нет, начальник отряда остался при своем. «Упорный мужик, - думает Нащокин. - Знаток своего дела, но жестковат. Иначе надо говорить с ним».

- А ведь мы сами отчасти виноваты - и округ, и вы. Да, и вы, товарищ полковник, - сказал Нащокин твердо. - Похвала без меры, похвала по инерции убаюкивает, портит человека. Вовремя-то не заметили, что происходит с Сивцовым, продолжали прославлять его. Пятая застава примерная! В привычку вошло… А теперь вот спохватились - и сразу топить Сивцова. Нет, так нельзя.

«Газик» катился по избитому проселку, расплескивая лужи. Низкие строения, сложенные из грубо отесанного камня, показались за поворотом. Затявкали собаки - злые, мохнатые, в ошейниках, унизанных шипами, - от волков.

- Кочевка, - сказал Чулымов. - Эх, времени нет, а то зашли бы…

Чулымов, сын башкира и казачки, степняк, любил бывать на кочевках. Он часами мог сидеть у очага, в котором трещат толстые сосновые обрубки, любил отведать у огня свежей брынзы или сулугуни - жирного, пахнущего сметаной грузинского сыра, потолковать о житье-бытье с чабанами, угостить конфетами ребят, сгрудившихся на топчане. А потом выйти на пастбище, вскочить на молодого жеребца, еще не привыкшего к седлу. В округе знали страсть Чулымова, шутя спрашивали его по телефону: «Что, на кочевках удались ли сыры? Каковы они на вкус?» Чулымов отвечал серьезно: «Сыры хороши, особенно в колхозе имени Руставели. Там великие мастера».

Из сакли выбежала девушка. На ходу она надевала жакетку, но не могла попасть в рукав и бросила ее на траву.

- Лалико, - сказал Чулымов. - Стоп! - приказал он водителю.

Девушка припала к стеклу. Чулымов вылез.

- Тихо, девочка, - сказал он с неожиданной нежностью. - Так и под колеса угодить можно. Ну, что у тебя?

- Папа мой, - Лалико задыхалась, - в стаде ночевал. Не пришел…

- Постой. Где стадо?

- Знаю…

- Садись, девочка. Пиджачок подбери. Поедем к коменданту. Там людей дадут, покажешь…

Лалико села, сложила жакетку на коленях, прижалась в углу.

- Кто ваш отец? - спросил Нащокин.

- Знатный чабан, - ответил за нее Чулымов. - Арсений Давиташвили. Слыхали?

Машина скатилась с косогора. Внизу, в круглой ложбинке, как в горсти, белели домики села, алел флаг над комендатурой. Чулымов и Лалико скрылись за воротами. Нащокин ждал. Ему вспоминался Арсен Давиташвили, живой, легкий, несмотря на свои пятьдесят семь лет. Обжигающий чай, лепешки, потом беседа на пастбище, у костра…

- Арсен был вот здесь, - Чулымов, садясь в машину, протянул карту. - Я пометил звездочкой. Оттуда отличный обзор. До той самой тропы. Факты покажут. Давай, Цацко, газуй, - заторопил он водителя.

На карте, там, где собрались коричневые морщины Месхетских гор, тянулась извилистая пунктирная линия. В войсковых документах она значилась как тропа Селим-хана, главаря контрабандистов, расстрелянного лет тридцать назад. От Арсена и слышал о ней Чулымов. Хитрая тропа, проложенная умным врагом. Нарушитель исчезал, вступив в Месхетские горы, точно надевал шапку-невидимку. Ложные тропы, обманные вехи и зарубки на деревьях отводили глаза преследователям. И глядишь, в Тбилиси, в лавчонках на Эриванской площади или на Татарском базаре снова продавался незаконный товар.

Как волновался старик, вороша прошлое! Ведь он сам носил из Турции Селим-хану коробки папирос, набитые анашой - дурманящим зельем из конопли, флаконы духов, шелковые чулки. Арсен Давиташвили, лучший чабан в районе, орденоносец, - и на тропе контрабандистов, толстый от чулок, обмотанных вокруг тела! Правда, это было давно. И Арсен был в то время неграмотным юнцом, покорным батраком Селим-хана. И в тюрьме Арсен сидел недолго: суд учел его подневольное состояние, его раскаяние. Но все равно ненавистные, худые, давно забытые людьми слова «контрабанда», «анаша» жгут Арсену совесть…

- Мы еще до войны сняли там наблюдения, - сказал Чулымов. - Ну, а он… Он не снял. Не забыл Селим-хана.

- Хорошо сделал, - Нащокин отдал карту. - Смотрите, ведь таксаторы указывают на ту же тропу.

«Случайность ли это? - спрашивал себя Нащокин. - Правда, тропа заглохла, ее завалили обвалы, она заросла травой, размыта. Многие сообщники Селим-хана разделили его судьбу. Многие, но не все…»

«Газик» прогремел по мосту, въехал в Дихори. Улица поднималась с уступа на уступ, похваляясь новыми, крытыми черепицей домами, купами яблонь. Рядом с этими зданиями - старинные сакли. Плоскокрышие, обросшие, они, казалось, совсем ушли в землю. На краю села, на бугре, за шеренгой молоденьких тополей, проглянула двухэтажная школа. У подъезда стоял грузовик; с него соскакивали солдаты, прибывшие из Сакуртало, из резерва отряда.

На лестнице два бойца закрепляли провода. «Капе» действовало. Уже накопились новости.

- Наряд пропал, - докладывал черноусый лейтенант. - С пятой заставы. Баев и Тверских с собакой.

- Ну вот, извольте, - Чулымов бросил взгляд на Нащокина. - Застава Сивцова.

Он хмурясь читал шифровку.

- Рацию Сивцов мог бы им дать! - возмущался Чулымов. - Что у него, рации не было?

«Он же не провидец все-таки», - хотел возразить Нащокин, но мысли его были заняты другим.

Тверских - сын героя, немного избалованный, но в основе неплохой парень. Беспокойный у него дядя в Москве: пусть Игорь натрет мозоли на заставе! Упросил-таки. Что ж, это на пользу. В горах Тверских еще неопытен. А от пятой заставы в глубь Месхет, к той тропе, путь убийственный. Не всякий пройдет. Парень порывистый, честный. Да, он способен очертя голову кинуться в опасность.

- По-моему, они все на тропе Селим-хана. И наряд и Арсен, - сказал Нащокин.

- Факты покажут, - повторил Чулымов свое любимое выражение и спросил дежурного: - Находите нужным послать еще людей? Группа из комендатуры брошена, да и вообще те квадраты не пустые… Не пустые, - произнес он задумчиво. - Группу из резерва еще туда! Добро? Коптелов! - крикнул Чулымов в окно. - Накормлены твои?

• Предыдущая
• 10/50
• Следующая