Звериный подарок - Шолох Юлия - Страница 42
- Предыдущая
- 42/76
- Следующая
Он тут же крепко хватает меня за локоть, выворачивая чуть ли не до боли.
— А кого ты… любишь? — шипит, голос совсем не похож на голос Ждана. Он же… хороший, никогда не видела его таким страшным. Даже когда убивал. Не верю, не такой!
— Никого.
Он нервничает, сглатывает:
— Прекрасно, значит, все получится. Вот если бы твое сердце было занято, я бы подумал. Теперь уверен, из нас выйдет отличная пара. Со временем привыкнем друг к другу. Дети пойдут, тоже неплохо. Вижу, ты сейчас не готова показываться делегации. До утра еще есть время, отдыхай.
Ждан резко отпускает мою руку и уходит. Все вокруг поднимается ввысь, и вот я на коленях, как будто самое время молиться. Не верю, что это был он. Совсем другой, чужой… злой.
За что? В комнату заглядывает Верея и вылетает, увидав меня на полу, встать сил просто нет.
Убежать! Вот что я сделаю. Прямо сейчас.
Ноги вот только отказываются вставать. И лицо правителя. Он сказал, это очень важно, настолько важно, что ему пришлось приказать. И это было нелегко, видела, как сложно ему дались эти слова. Каждое слово. Мог бы — меня не трогал бы, точно знаю.
— Вот она. — Верея залетает и прижимается к стене. За ней Дынко.
— Рыдает. Конечно же, — спокойно говорит, безо всяких усилий поднимая меня на ноги. Правда, приходится держать, чтобы я не опустилась назад.
Разве я рыдаю? Слезы, может, и есть, но так, ничего серьезного. Они давно уже все закончились.
— Со всех сторон какой-то цирк, хожу и поражаюсь. К чему все эти сложности? Выдумали столько ерундовых планов, неведомо чей глупее. — Дынко сажает меня на кровать и начинает вытирать лицо рукавом своей рубашки. Что в этом жесте такое… милое, отчего слез становится только больше. — Верея, воды дай!
Та выбегает.
— Сейчас мы с тобой пойдем и посмотрим на весьма интересное зрелище. Только рыдать не надо больше. А еще намекают, что это я простофиля! — доверчиво обращается к вернувшейся Верее, выхватывая стакан с водой из рук.
— На, пей. Все? Погоди пока рыдать. Ох, влетит же мне! Пошли.
Он поднимает меня и тащит к двери. А там, оглядываясь по сторонам, аккуратно куда-то ведет. Прячет за спиной, как будто мы задумали что-то нехорошее.
— Верея, вернись в комнату, — рявкает Дынко. — А лучше вообще в свою! Дарька, а ты тихо чтоб себя вела. Чтоб ни звука, слышишь?
Я киваю, хотя он уже не смотрит. Поднимаемся выше, мимо коридора, где толпятся несколько охранников, обходим по соседнему, мимо высокой, разукрашенной плавными узорами двери, пока не попадаем в темный узкий угол с небольшой дверцей, спрятанной за выцветшими портьерами. Дынко жестом фокусника выхватывает из кармана ключ и прижимает палец к губам.
— Тихо мне, — говорит, поворачивая ключ в замке и медленно приоткрывая дверь.
В узкую щель сразу лезут незнакомые голоса, слишком тихие, чтобы расслышать, о чем речь. Дынко тянет меня за руку и медленно отходит в сторону. Мы на балкончике тронного зала, передо мной большое круглое помещение, выложенное горным мрамором, по периметру вогнутый потолок поддерживают колоны. Прямо подо мной куча людей, белоглазые! Такие, как в лесу напали, цепляюсь руками за перила балкона, крепкое дерево чуть ли не стонет под моими пальцами.
— Да нет же, левее, — нетерпеливо говорит Ждан.
Левее? Я поворачиваю голову. Левее помост, церемониальные места для княжеской семьи. На троне из такого же камня, как вокруг, правда отделанного серебряным металлом, сидит прямой Литовай, а рядом… рядом стоит Радим, на нем странная одежда, не кожа, как обычно, а из ткани, что-то вроде длинного кафтана, наглухо застегнутого. Радим?
— Поняла? — тихо шепчет Дынко прямо в ухо. — Мы всегда кого-то другого за вожака выдаем, когда едем в чужую страну. И его меньше донимают, и нам проще защищать.
Радим… Вожак… Так вот за кого меня собираются выдать замуж. Но… разве так бывает? Разве может все сложиться настолько хорошо, что даже сказочник такого не выдумает? И даже если правда, ведь есть еще… Власта? Но это же… сестра.
В этот миг он стал моим. Я отпустила свою любовь. Разрешила ей жить. Вокруг мгновенно взорвалась яркая вспышка, буквально приподняв меня над полом.
Дынко поймал меня, когда я почти вывалилась с балкона. Белоглазые с интересом наблюдали за происходящим над их головами: как Дынко, схватив меня в охапку, тащит наружу, за дверь. Не забыв ее запереть, почти несет дальше по коридору, причитая:
— Что за невезение! Теперь точно влетит по самый не балуйся! Не могла как-нибудь тише себя вести или предупредить, что ли, что сигать вниз собираешься. Кстати, я тебе только что жизнь спас, так что мы квиты. Спас точно. Если б ты свалилась белоглазым на голову, они бы решили, что это нападение, и тебя точно сразу бы пришибли. Не посмотрели бы на твой статус.
Так и затащил в комнату, где Верея, скромно потупив глазки, пристроилась в углу на сундуке. Дынко ставит меня у кровати, осматривает и поправляет закрутившееся вокруг ног платье. Как будто я сама этого сделать больше не могу.
— Все, сиди тихо. Если что, я ничего тебе не говорил, ясно?
Дынко пятится к двери, а я стою напротив, как будто вросла в пол. Моя любовь растекается вокруг.
До двери Дынко не дошел, она распахнулась, и инстинкт самосохранения быстро подсказал ему, что лучше переждать в углу.
Радим влетел, как молния, через секунду мое лицо обжигали его горячие ладони. Заглянул в глаза и позвал. Голоса окружили, заглушив все остальные звуки. Шепот и плач, смех и пение, как тогда на поляне. Вот что это было — он меня звал. Тогда среди ночи, встретив у озера, — звал. Каждый раз, когда смотрел в лесу у костра, — звал. Каждый раз, оказываясь рядом, — звал. И по ночам, у двери… Так… прекрасно.
В глазах напротив появилось настороженное ожидание.
— Ты слышишь?
— Да. — Я ответила, и в голоса вплелась почти неуловимая воздушная нотка. Моя мелодия. — Люблю тебя.
Как можно было не услышать его раньше? Настолько бояться? Закрываться? Настолько не доверять себе?
— Моя люна-са. — От его жаркого шепота сердце почти останавливается. Теперь он меня целует, как и хотела. Теперь стало совсем неважно, кто кого. — Моя любовь…
Буду ли я когда-нибудь счастливей, чем в этот момент? Неподражаемо близкий голос заставляет дрожать.
— Думал, что ты можешь совсем не проснуться. Почти отчаялся, не знал, что еще сделать. Ты же человек… может, вам это недоступно. Но теперь ты… со мной. Моя единственная…
Его губы делают что-то такое, отчего ноги просто подкашиваются. Хорошо, что он крепко меня держит. И снова целует…
Потом очень неожиданно он отодвинулся.
— Мне пора. Я убежал, как полоумный, когда тебя увидел, прямо посреди приветственной речи правителя. Надо возвращаться, отцу одному будет сложно долго их сдерживать. Приду, когда все закончится. Ты мне… откроешь сегодня?
— Я буду тебя ждать…
Дверь за Радимом закрывается, он уходит так же быстро, как и пришел. Как со мной случилось такое чудо? Я получила единственное, что необходимо для совершенного счастья, получила просто так, ни за что. Получила Радима. Целиком и полностью, без остатка.
— Надеюсь, они не собираются повторять этого каждый раз? Тошнотворное зрелище, — комментирует из угла Дынко. Верея только фыркает.
Зрители? Пусть смотрят, неважно, сейчас меня интересует другое. Я не могу сойти с места, вокруг меня тает, расходясь, слой плотного снега. Под ним прорастает зеленая травка, быстро густея, покрывает ковром все освободившееся от сугробов место. А потом над ней поднимаются, распускаясь, бутоны. Крошечные белые и голубые, мелко, почти невидимо подрагивающие цветы раскрываются навстречу небу. Это цветет моя любовь, цветет необыкновенно быстро, и полянка разрастается все дальше и дальше. Кроме меня, этого никто не видит.
От двери несмелый голос. Власта.
— Можно?
— Здравствуй, — говорю и опять наблюдаю, как расползается зелень. Неожиданно, но очень вовремя начинают щебетать птички, и на траву опускаются мягкие солнечные лучи.
- Предыдущая
- 42/76
- Следующая
