Звериный подарок - Шолох Юлия - Страница 15
- Предыдущая
- 15/76
- Следующая
Сегодня там тоже веселье, я вижу огромный костер и гирлянды огоньков на деревьях вокруг. Иногда доносятся обрывки голосов, песен и смеха.
Ночной осенний лес пахнет, как большая корзина грибов, собранная холодным утром. Всегда мечтала, чтобы в моей комнате так пахло, жаль, это невозможно.
Я слышу, как плещется вода, ровно и звонко. А потом — сильнее, по нарастающей, постепенно перекрывая все другие звуки. Рыбина поворачивается с боку на бок, заливая берег волнами. А после — звук, как будто собака отряхивает мокрую шерсть.
Тогда я вскочила и пошла туда, где начинался лес. Дошла до первого дерева, положила на него ладонь, обнимая ствол, и нос к носу столкнулась с Радимом…
На нем были только холщовые кальсоны до колен и черный кожаный шнурок на шее. Без обуви. С мокрых волос, торчавших во все стороны, вниз по лицу и телу текли капли воды, оставляя на коже блестящие дорожки, сверкающие под лунным светом матовым блеском.
Оказалось, что он выше меня на полголовы. У него было очень сосредоточенное лицо, он смотрел на меня не мигая, но в глубине глаз мерцал огонек, как маяк, к которому нужно плыть.
Я немножко его поразглядывала — плечи, грудь, живот, руки, одной он держался, как я, за дерево. Шея, контуры ушей и полосы на голове, в темноте почти неразличимые, лицо.
А он вдруг поднял вторую руку и кончиками пальцев очень осторожно прикоснулся к моей щеке. Очень легко погладил, как будто мягким перышком провел.
Все замерло. В мире не осталось ничего более важного, чем лицо напротив, ничего более правильного, чем быть рядом с этим теплым существом, словно излучающим притягивающую ласковую волну. Время вокруг застыло…
Резко взвывшим порывом ветра из-за озера донесся громкий взрыв фейерверка. С меня как пелена спала, я резко посмотрела на тот берег, а потом на Радима.
Почему я раньше не подумала, откуда он тут взялся? Ладно, пусть не сразу, но теперь пора понять откуда. Оттуда, из дома развлечений, стоит тут неодетый, и глаза горят. И неизвестно, в каком он настроении.
Что я делаю? Стою и разглядываю полуголого чужака? Я так резко отшатнулась и попятилась назад, что его рука осталась висеть в воздухе. И что вообще делаю… тут? Он тоже оглянулся в сторону дома, наверно, поэтому без удивления смотрел, как я пячусь назад, а потом несусь к Мотыльку, заскакиваю в седло и тут же срываюсь с места. И всю дорогу скачу галопом, хотя в темноте это и опасно.
А потом, пробравшись в комнату и укутавшись одеялами, на самой границе сна вздрагиваю, ощущая его нежные пальцы.
Поспать не получилось. Слишком много всего вдруг окружило, требуя ответов. Как, откуда в моем потайном месте взялся Радим? Как нашел вечером, за сараем? По запаху? Но ведь только Дынко его… запоминал? Или нет? Они могли тоже запомнить тогда, в поле… Как… неприятно о таком думать. Ну а почему я думаю о них хорошо? Ну, не притащили в дом, так, может, у них свои какие-то причины были, а на мой позор было плевать? Дед Атис всегда вздыхал, что я слишком доверчивая. Говорил, что же ты веришь всегда не в то, во что нужно. Вот стоило Дынко проявить немного заботы о Маришке, и я уже в волках души не чаю. Почему? Так нельзя, я же совсем ничего про них не знаю. Стаськины слова тому доказательство. Что же они задумали? Страшно…
Спорить со своим страхом среди холодной ночи так же бессмысленно, как греться у погасшего огня. Поделать ничего не могу, объяснений моему поведению нет, значит, надо просто забыть, не думать, забыть, вычеркнуть как небылицу. Никто не должен знать, ни единая живая душа, даже… Аленка. Это был просто сон. Все.
Рассвет не принес с собой никакого облегчения. Иногда я проводила ладонью по коже, убеждаясь, что на ней не выступил иней, как мне виделось, стоило только глаза закрыть. И в костях как будто льдинки создались, пальцы не хотели сгибаться. Сон так и не приходил, из окна лилась серость, топила меня в себе, рассвет сегодня был так бледен, что не принес окружающему миру ни капли румянца.
Погреться можно только на кухне, там уже должны были разжечь печку, и она, наверное, пыхтит и стонет, переваривая сухие плотные поленья в потоки жаркого воздуха.
Кто бы знал, скольких сил мне стоило одеться! Старик Атис говорил, что холод во мне не от окружающей температуры зависит, а идет изнутри. Изнутри, как же! Откуда он там берется, пыталась я спросить, а он только губы поджимал, мала, говорит, еще, чтобы такое понять. Потом жалел, наверное, что не рассказал, помер раньше времени. Обещал письмо оставить прощальное, да, видимо, нет такой бумаги, чтобы пеплом не стала, когда бес огнем дышать начинает.
Резко распахнувшаяся дверь стукнулась о стену. Марфутишна.
Увидев ее, я вдруг стала молиться всем богам одновременно. Только не это! Пусть на месяц меня запрет, на всю зиму, на год, только не это!
Тщетно.
— Одевайся быстрее, тебя экипаж ждет, — строго сказала воспитательница.
Ах, Стаська, Стаська! Зачем ты со мной говорила, о чем хотела предостеречь? Что я могу сделать? Пойти против воли князя? Отказаться? Убежать? Знаешь же, это невозможно.
Марфутишна шла за мной по коридору, словно боялась, что я дорогу забуду. Спускалась по лестнице, а у двери собственноручно плащ помогла надеть и застегнула пуговицу. Усадив в экипаж, смотрела с крыльца вслед, странно прижимая руки к груди.
Какое серое утро, совсем без красок. Да еще возница так гнал, что твердое сиденье оставило немало синяков на моем теле.
Экипаж остановился прямо у парадной двери, где переминался с ноги на ногу старичок-дворецкий. Он встретил меня с явным облегчением и сразу повел в парадный зал. Хорошо хоть к тому входу, что со стороны трона, не придется долго идти по огромному залу и каждый шаг думать, что добровольно направляешься в пасть зверя. Зверей.
— Входите, вас ждут, — быстро распахнул дверь слуга.
Я вошла. Князь был в церемониальной золотой одежде, предназначенной для случаев, когда правитель официально встречается с представителями другого народа. Сидел на троне со скучающим видом. По другую сторону от него, у стены, на длинной лавке расположились волки.
— Предатели, — вот что я им сказала!
Только Ждан не отвел глаз, двое других отвернулись, хотя на их лицах была совершенная невозмутимость и даже, пожалуй, скука.
— Подойди, — коротко приказал князь.
Перед ним я сделала реверанс, не поднимая головы, как того требуют правила. Мелькнула отчаянная надежда — может, не отдаст? Может, пожалеет?
Голова поднялась сама собой. Такое чужое, почти незнакомое лицо, крупные властные черты, уверенный взгляд и еле сдерживаемая усмешка. Мой отец… Так жадно рассматривать князя я не позволяла себе ни разу. Смотреть так пристально, пытаясь в последний раз сказать о самом важном. О том, как я все-таки его люблю.
— Я вызвал тебя, чтобы сообщить о своем решении. Наши гости определились с заложницей. Ею станешь ты. Как человек взрослый и рассудительный, ты понимаешь необходимость такого шага, так что, надеюсь, выполнишь свой долг, как подобает послушной дочери.
— Да, мой князь.
Решение далось ему так легко… Он был доволен, как все обернулось, обеих дочерей сохранил, а я… Что ему я?
— Выезжаете завтра на рассвете. Лошадь, конечно, можешь забрать с собой, а из вещей бери только необходимое, наши гости, — вежливый кивок в сторону волков, — привыкли путешествовать налегке и быстро, постарайся не доставлять им лишних хлопот и не задерживать в дороге. Они о тебе позаботятся.
— Да, мой князь, — убито шепчу я, как вдруг до меня доходят его слова. Они… позаботятся? От удивления даже не успеваю остановить протест. — Вы… хотите меня отправить в дорогу одну, с тремя мужчинами?!
Не может быть, что он сотворит такое с дочерью, пусть и полукровной. Даже совсем чужой человек не сделает такого с девушкой, которая от него зависит.
— Да, они не хотят ждать, пока я смогу собрать тебе в дорогу сопровождение. Да и лишние люди для них обуза, так что поедешь с ними одна, — равнодушно говорит князь и словно убивает во мне что-то светлое. Его пальцы шевелятся, будто растирают в пыль нечто невидимое. Может, часть меня?
- Предыдущая
- 15/76
- Следующая
